«Континенталь '25» (Kontinental '25) — один из немногих конкурсных фильмов, прямо касающихся самых, как сказали бы раньше, «насущных вопросов современности». Он построен вокруг часто дискутируемого в последние годы комплекса вины/ответственности. Главная героиня, судебный пристав, в начале фильма участвует в выселении несчастного обозленного бомжа из его последнего прибежища. На месте прибежища построят люксовый отель «Континенталь». Доведенный до отчаяния бомж умудряется повеситься на батарее, в результате чего женщина переживает острый укол совести. Настолько сильный, что она отказывается ехать вместе с семьей в отпуск в Грецию и начинает исступленно переживать, хотя все вокруг, включая начальство, уверяют, что ее вины в случившемся никакой нет. Однако на следующий день женщина-пристав, в прошлом преподавательница, напивается вместе со своим бывшим студентом и прямо в ночном парке предается с ним оголтелому разврату. Чувства вины перед мужем у нее не возникает.
Примечательно, что героиня — этническая венгерка, испытывающая на себе неприязнь со стороны румынской «коренной нации», проявляющей по отношению к меньшинствам обыкновенные в таких случаях фанаберию и шовинизм. И хотя для комментаторов соцсетей она после случая с бомжом — «венгерская курва», вообще-то она практически героиня нашего времени: выступает за все хорошее и против всего плохого буквально по всем пунктам фейсбучной повестки (принадлежит Meta — признана экстремистской и запрещена в России). То, что она целый день переживала о погубленном при ее участии человеке, а не сразу пошла бухать и изменять мужу, тоже несомненное свидетельство ее нахождения на стороне добра и света.
В интервью умнейший синефил Жуде (фильм вдохновлен «Европой 51» Росселлини и «Психо» Хичкока) говорит, что нисколько не осуждает свою героиню, что и сам может опубликовать пост скорби сразу после поста о еде - или наоборот. По сути, румын продолжает снимать то, что поляки в 1980-е называли «кино морального беспокойства», — просто делает это в совершенно изменившемся пейзаже, когда все три слова в этой формуле стали почти неприличными. Жуде потрясающе ловит на лету приметы текущей жизни и превращает их в полноценные образы — одна собачка-робот, нападающая на бомжа, как нападали бы на него живые собачки, чего стоит!
В 2021 году Раду Жуде победил на Берлинале с фильмом, который назывался у нас «Безумное кино для взрослых». В нем имелся словарь «от А до Я» всевозможных анекдотов и мемов новейшей румынской и не только истории. Новый фильм, снятый на 15-й айфон всего за десять дней, не настолько «безумный», но ничуть не менее точный. В энциклопедическом кинословаре Жуде его можно считать главой на букву В — вина, способы переживания ее в современном мире.
Жуде продолжает снимать то, что поляки в 1980-е называли «кино морального беспокойства», — просто делает это в совершенно изменившемся пейзаже, когда все три слова в этой формуле стали почти неприличными.
Немецкий фильм «Юнань» (Yunan) Амира Фахера Эльдина — из тех, чьи показы хорошо бы сопровождать неоновой вывеской: «Внимание! Сейчас будет искусство!» Под искусством понимаются длинные видовые панорамы, раздумчивые хождения персонажей из угла в угол и параллельное основному сюжету рассказывание притчи, придающей происходящему еще больше назидательного смысла. Авторы таких произведений по наивности даже не подозревают, что это не искусство, а что именно, мы из приличия умолчим.
Герой одного из самых беспомощных фильмов нынешнего конкурса (хотя у него есть конкуренты) — немолодой арабский мужчина Мунир, чужой на немецком празднике жизни настолько, что он с трудом дышит и потому желает покончить с собой. Вместо того чтобы поскорее это проделать и отпустить всех домой, он отправляется на далекий живописный остров, где принимает элегантные позы в окружении стада коров. А потом они все вместе ждут живописно надвигающегося шторма. Единственная причина, по которой зритель может не сразу выбежать из кинозала — это Ханна Шигулла, всегда прекрасная муза Р. В. Фассбиндера, играющая здесь сердечную женщину по имени Валеска, которая теплотой своего сердца отогревает Мунира и даже танцует с ним арабские танцы.
В главный конкурс вошла и последняя часть трилогии норвежца Дага Йохана Хёугеруда «Секс» — «Любовь» — «Мечты». «Любовь» была показана в прошлом году в Венеции, нынешние «Мечты» (Drømmer) ей катастрофически проигрывают. Предыдущая часть трилогии — написанный легкими красками пейзаж современного городского пространства с выхваченными как будто бы наугад его типичными представителями, скандинавский вариант медитации на тему текущего и изменяющегося морального климата в духе Хон Сан-Су или несмешного Вуди Аллена с особым упором на секс и болезни. «Мечты» — просто унылое телевизионное разговорное кино, почти полностью «женское» по составу участников, в котором героини либо трындят, либо вяжут, либо делают и то, и другое, попутно прикидывая, кто из них кого больше харассит. Неинтересная 17-летняя героиня испытывает первую любовь к школьному педагогу, но взаимности нет, как нет и почвы в обвинении в харассменте, поэтому девушка решает написать обо всем этом (наверняка очень интересную) книгу. Дальнейшее представляет собой уже разговоры на тему книгопечатания, в то время как настоящий роман девушки уже на подходе.
«Мечты» все-таки сбываются — по крайней мере в Норвегии, чего не скажешь о Мексике, откуда тоже поступил фильм под названием «Мечты».
Показанный в «Панораме» фильм Мернуш Алии «Тысяча и один кадр» (1001 Frames) состоит из кадров кастинга иранских актрис, который проводит закадровый режиссер для фильма по мотивам знаменитых арабских сказок «Тысяча и одна ночь». Все актрисы — дивные красавицы, у каждой своя судьба и свои переживания, каждая годится если не на роль Шехерезады, то на роль какой-нибудь из коварных соблазнительниц. Девушки рассказывают свои семейные и профессиональные истории, и выясняется, что харассмент существует и в иранском кино, что актрисы знают слово «дикпик», потому что ассистенты режиссера часто такое им присылают. По велению режиссера, выступающего здесь символом тирании, девушки разыгрывают этюды, и им очень не нравится то, что он задает им личные вопросы и заставляет ползать по полу и мяукать.
Но чем дальше в лес, то более прозрачен замысел Мернуш Алии, хотя все еще терзает проклятая неопределенность: то ли она рассказывает нам, что амбивалентность заложена в самой режиссерской профессии, в самом институте кинопроб, когда один человек выбирает из сотен, иногда тысяч и, соответственно, распространяет на них свою власть и может манипулировать ими с какими-то целями, то ли просто сообщает нам, что все режиссеры-мужчины — козлы? Словно бы отвечая на этот вопрос, закадровый режиссер начинает банально клеиться к актрисам, предварительно отобрав у них телефоны и закрыв двери на ключ и объясняя все это безобразие своим «творческим методом». Впрочем, разрешает все бог из машины: появляется сама Мернуш Алия, которая нежно обнимает своих страдалиц-актрис и, уж конечно, не позволит с ними случиться ничему ужасному.
