Кадр из фильма «Мечты»
Мигрантская тема обнаружила себя прямо в день открытия Берлинале, на показе самопародийного эпоса Тома Тыквера «Свет». Куда адекватнее выступил в основном конкурсе мексиканец Мишель Франко с фильмом «Мечты» (Dreams) — хотя бы потому, что «мигрантской» темой он занимается долгие годы, еще до того, как это стало мейнстримом и конъюнктурой. Частая муза режиссера Джессика Честейн играет представительницу экстрабогатого бизнес-клана из Сан-Франциско — ближайшей родственницей этой героини можно назвать Шив из сериала «Наследники» в исполнении еще одной рыжей бестии Сары Снук. У Честейн страстный любовный роман с молодым мексиканским танцором (знаменитый мексиканский танцор Исаак Эрнандес). Он ради нее совершает опасный для жизни переход через границу, она ради него пытается как-то легитимизировать их отношения в глазах семьи: гордый мексиканец не желает ни от кого скрывать свои отношения с американкой, а пережить разлуку с латинским любовником она не может.
Ясно, что добром это кончиться не может, хотя карьера самого Эрнандеса свидетельствует об обратном: рожденный в мексиканской семье с 11 детьми, он учился балету в Филадельфии и стал премьером не только в Сан-Франциско, но и в Амстердаме и Лондоне, а также амбассадором нескольких брендов, не говоря уже про нынешнюю высадку на Берлинский фестиваль. Но кино не интересны исключения в виде Эрнандеса, а типичный мексиканский нелегал, даже с такой фигурой, как у него, скорее заработает себе переломанные ноги, чем карьеру в американской балетной компании. Особенно, если, повинуясь воле режиссера и сценариста, он, будучи не удовлетворен нюансами отношений с американской фифой, начнет воспитывать ее при помощи «сексуализированного насилия» и даже взятия в заложницы в собственном доме.
Сценарные ходы Франко с самого начала кажутся вполне надуманными, но реалистичность их исполнения сообщает внутренней убедительности этой параболе, вскрывающей обычное американское лицемерие и двоедушие: семья героини Честейн помогает беженцам, открывая для них танцевальные школы, но пускать их к себе в постель — это, конечно, уже too much.
Мигрантский кризис и возвращение звериного капитализма в лице Дональда Трампа по-своему отразились в «Микки 17» (Mickey 17) — разудалом sci-fi от автора «Паразитов» Пон Джун-хо, даром что он находился в производстве долгие шесть лет. Действие происходит в недалеком будущем, когда, расправившись с Землей, люди начинают миграцию на далекую ледяную планету с целью ее колонизации. «Программой» руководит политик по фамилии Маршал — в этой роли купается Марк Руффало, легко воспроизводя речевые маньеризмы Трампа.
Герой Роберта Паттинсона — тот самый Микки, рядовой (и даже ниже) участник миссии, официально выступающий ее расходным материалом. На нем русский ученый по имени Аркадий опробывает новые вакцины, его безжалостно утилизируют, каждый раз распечатывая нового Микки на человеческом 3D-принтере. Население колонизируемой планеты — разумные существа, которых нео-Трамп называет «криперами», даром что похожи на свертки зубов и лап, очень переживают за каждого своего сородича, а людям и дела нет до «расходного материала». Хотя простодушный Микки, 17-я и 18-я версии которого встретятся несмотря на то, что клонирование людей запрещено, уверяет, что в 17-й раз умирать так же страшно, как и в первый.
Сатирический элемент фильма уравновешивает «научно-фантастический», но легкости этому громоздкому межгалактическому предприятию, часто напоминающему творения Терри Гиллиама, все же не достает: Пон Джун-хо — один из тех режиссеров, универсальность которых все равно лучше всего ощущает себя на родной почве. Интересно, сможет ли «Микки» сравняться с «Паразитами» по коммерчески-призовой части, лично у меня есть в этом определенные сомнения.
Кадр из фильма «Микки 17»
Игровой дебют проживающего в Италии филиппинского режиссера и современного художника по имени Лирик Дела Круз «Как ночь» (Come la notte/ Where the Night Stands Still) вкрадчивым монохромным образом следит за немолодой филиппинской же женщиной Ате, 35 лет верой и правдой прослужившей некоей синьоре Патриции, за что указанная синьора явно очень преклонных лет, прежде чем умереть от ковида, переписала на нее свое огромное итальянское поместье. Став владелицей наследной недвижимости с историей в 500 лет, филиппинка, разумеется, совершенно себя не чувствует таковой, привычно подметая и моя пол, как в свою бытность прислугой. Приехавшие в гости брат и сестра, батрачащие в Риме, предлагают ей продать роскошную виллу и безбедно жить на родине (куда Ате тоже стремится, ибо давно не ела вареных бананов), но преданная служанка обещала хозяйке не продавать имение, и вот теперь слоняется по принадлежащему ей парку и не знает, что со всем этим делать. Если бы не регулярные чекапы и колоноскопия, хоть вешайся. Впрочем, теперь у Ате есть все шансы дожить, как многие итальянцы, до ста лет.
Этот сюжет — осколок устройства сегодняшней старой богатой Европы, не только Италии. Стареющее население не может обойтись без помощи со стороны «понаехавших». А те чувствуют себя современными рабами, даром что Рим давно не тот. Исключения, как Ате, только подтверждают правило. «Мы рабы и дома, и здесь!» — горько замечает младший брат, которому Ате советует больше и лучше работать. С другой стороны, современные патриции живут очень долго, но когда-нибудь умирают и они, и что-то из их владений тем или иным образом переходит в руки новых граждан стареющих стран. А это порождает раскол в среде мигрантов. В общем, не стоило Ате звать в «свой» дом бедных родственников.
В свободное от художеств время талантливый Лирик соосновал коллектив Il Mio Filippino, объединивший филиппинских уборщиц, домашних и социальных работников, — его короткое, емкое киноисследование жизни соотечественников на чужбине подкупает трезвой аутентичностью и художественной правдой.
Кадр из фильма «Как ночь»
Если в картине Лирика Дела Круза главная героиня занимается клинингом только первые 15 минут, то в новой работе несколько поугасшего канадского анфан террибля Дени Коте «Поль» (Paul) одноименный герой занят уборкой уже на протяжении всего фильма. Мужчина не самой привлекательной внешности и избыточного веса, Поль занимается клинингом исключительно в домах женщин, которым он рад прислуживать в качестве добровольного раба. Также в программе: дамы-доминатрикс (также не первой молодости и не большой красоты) с увлечением ездят на Поле верхом, стегают его кнутом, сажают на цепь и привязывают к дереву, заставляют делать отжимания и отчитываться в здоровом питании. Таким образом, изнурительная многочасовая уборка является частью не только садо-мазохистских практик, но и оздоровительного процесса: Полю, как и героине датского фильма «Дом милый дом», нравится помогать людям, особенно тем, у кого нестабильное ментальное состояние проецируется на соответствующее состояние жилья, но для него это еще и единственная форма коммуникации с миром.
Рефреном звучат слова Поля из видео, которые он выкладывает в соцсети: «Уборка спасла мне жизнь!» Говорит Поль и о том, что он по сути считает себя кинематографистом, ибо мыслит образами. Ежедневное выкладывание в сеть нового видео о себе — еще один спасительный способ налаживания человеческих связей. Поль постоянно держит в голове визуальную составляющую своей повседневности, думает о том, как наилучшим образом ее снять. Надо ли говорить, что он во всех смыслах не один такой? Показанный в «Панораме» фильм ненавязчиво сообщают: позволительны любые причуды, если они делают жизнь если не счастливой, то хотя бы терпимой.
Кадр из фильма «Поль»
Позволительны любые причуды, если они делают жизнь если не счастливой, то хотя бы терпимой.
Также показанная в «Панораме» немецкая «Истерия» (Hysteria) — метакино на злободневную тему: во время съемок фильма возмущение водителя съемочной группы вызывает эпизод с сожжением Корана. Все напряжение вокруг него почему-то концентрируется вокруг Элиф, второй ассистентки режиссера. Она потеряла ключи, потеряла кассеты, и все складывается таким образом, что пропажа снятого материала — ее вина. Но, разумеется, все оказывается сложнее. Может быть, это жена и продюсер режиссера организовала пропажу кассет, потому что не хочет политических и бюрократических осложнений? А может, это сделал сам режиссер? А может, конкурирующая организация? Режиссер Мехмет Акиф Бюйкаталай знает, о чем он снимает: действие происходит в турецко-немецких кинокругах, но «Истерия» — слишком громкое название для фильма, в котором нет никакой истерики: потенциально взрывная тема здесь лишь предлог для не слишком захватывающего детективного сюжета.
Кадр из фильма «Истерия»
И еще о колонизации, но на сей раз не в научно-фантастическом, а в ретроспективном ключе. В программе «Форум» показали экспериментально-поэтическое докьюментари перуанской кинематографистки Татьяны Фуэнтес Садовски «Память бабочек» (La memoria de las mariposas). Сочетая архивные кадры с искусственно состаренным изображением потока тропической жизни, Татьяна рассказывает о бесчисленных преступлениях, совершенных европейцами, захватнически вторгшихся в Латинскую Америку в конце XIX века с целью колониальной торговли каучуком, — среди них упоминаются и принудительные сожительства с местными девочками 8-15 лет.
Особый интерес исследовательницы вызывают печальные судьбы двух молодых индейцев Омарино и Аредоми, увезенных дипломатами-благодетелями в Англию с целью столь же принудительной «цивилизации». «Дикарям», как их там называли, понравился Лондон, но их река с ее флорой и фауной казалась им все же куда более красивой. Разбираясь с колониальным прошлым своей страны, режиссер полна вопросов и по отношению к собственной семье: один из ее далеких пращуров зверски разбогател на торговле каучуком.
Кадр из фильма «Память бабочек»
