Среди разных форматов и форм неумеренного кинематографического самовыражения, представленного в этом году в Локарно, швейцарское «Озеро» (Le Lac) Фабриса Араньо занимает нишу «поэтического визионерства», что неудивительно: на протяжении 20 лет автор был близким сотрудником Жан-Люка Годара. В произведении, которое следует за немолодой парой, пустившейся на паруснике в регату по Женевскому озеру, нет сюжета. Есть контраст обыденного и высокого. Есть набор живописных дневных и не подсвеченных ночных видов — в основном водной глади, снятой во всех режимах, от рассвета до заката, от прозрачно-серого до багрово-золотого. Есть чувственные кадры объятий и морских капель на коже и вообще земной жизни, увиденной проездом с воды. Есть отражающееся в воде небо с облаками и без облаков и философическая приподнятость размышлений о красе и бренности бытия. Течение «водички», как называл воду Бродский, не может не натолкнуть на размышления о течении времени. «У времени нет берегов, — ненадолго прервав поток визуальной образности, сообщает режиссер титром. — Оно течет, и мы проходим через него». Глубоко, почти как Женевское озеро.
Рядом с подобной возвышенностью — нарочитая вульгарность, традиционно закрепленная за балканским и румынским регионами. Снятый в Румынии конкурсный фильм «Сестра-монашка» (Sorella di Clausura) сербки Иваны Младенович заинтересованно наблюдает за всеми стадиями помешательства румынской женщины по имени Стела (с одной «л»), с детства влюбленной в пожилого сербского эстрадного исполнителя Бобана, которому, ясное дело, с высокой колокольни наплевать на чувства его «поклонницы № 1». Еще бы: в числе поклонников Бобана, как он утверждает, сам Джонни Депп. Но когда фанатка проклянет Бобана, это неожиданно возымеет действие: его протеже Вера Поп предложит Стеле написать про него книгу.
Фильм держится на нахальном, рваном, циничном стиле Младенович, заигрывающей с кичем и кэмпом (в одном эпизоде голая Стела трется о ростовой постер Бобана и удовлетворяет себя тапком). Он в полной мере отражает и балканское безумие, и румынский педантизм, но, к сожалению, его не хватает надолго. Режиссеру неплохо бы занять у своей героини целеустремленности: во второй части фильма она сдувается — когда Стеле удается-таки оказаться рядом с ее ненаглядным Бобаном, ей просто нечего ему сказать.
Еще один сербский автор Дане Комлиен разразился параболой «Линии желания» (Linije želje) о молодом жителе Белграда, поначалу крайне озабоченном увлечением своего брата практикой экстремального садомазохизма. Неисповедимые пути направили его в противоположную сторону — в коммуну людей, разговаривающих с грибами и исповедующих натуристскую философию. В финале, когда герой сам начинает превращаться в растение, оказывается, что два описываемых в картине экстрима в какой-то точке сходятся, но разбираться в нюансах этой абстракции оставим тех, кто когда-то причислил автора к самым перспективным художникам «нулевых».
Грузинский конкурсный фильм «Сухой лист» (Dry Leaf) Александра Коберидзе медитирует на предмет присутствия и исчезновения, видимого и невидимого. Некий Ираклий ищет свою исчезнувшую дочь, которая как фотограф отправилась снимать футбольные поля в отдаленных грузинских селах. В этих поисках его сопровождает журналист, пишущий про эти знаменитые поля, Левани, удивительный невидимый персонаж (кто еще будет писать про футбольные поля?).
Режиссер честно предупреждает закадровым голосом, что в этом фильме он не единственный персонаж, которого не видно. Но может быть Ираклий сошел с ума и беседует с воздухом, а не с невидимыми жителями грузинских деревень? Именно так покажется человеку, пропустившему всего одну закадровую ремарку. Но и некоторых других существующих видимых персонажей режиссер показывает так, будто они невидимые. В самой миссии Ираклия, в его привязанности к дороге, в его интересе к тому, что он встретит «на местах», есть что-то вполне себе донкихотское. Исчезновение дочери, как выяснится в финале, до которого дотерпит даже не каждый фестивальный профи, связано с исчезновением дорогих его сердцу мест. Исчезновение — ответ на насильственное разрушение.
До финала дотерпит даже не каждый фестивальный профи.
Сама художественная манера этого фильма, снятого в теплых, перенасыщенных тонах и имеющего качество полустертой кассеты VHS, точно передает характер утекающей, разваливающейся, исчезающей грузинской (и не только) реальности — ей лишь повредит современное высокоточное изображение. Предыдущий фильм режиссера, «Что мы видим, когда смотрим на небо?», участвовал в конкурсе Берлинале в 2021 году, при прежнем руководстве, еще допускавшем подобные нетривиальные выходки. Новый — один из самых нетривиальных, показанных в Локарно, столице непроходимого «артхауса». На него он и похож, и не похож, ибо при всей своей меланхоличной созерцательности полон добросердечия и жизни в виде цветущей растительности и многочисленных симпатичных собак, лошадей, коров, осликов и свиней, пасущихся на экс-футбольных полях.
Ко всем им и Ираклий, и режиссер относятся с крайней доброжелательностью, весьма несвойственной другим «радикальным» авторам. Иногда кадр напоминает работы импрессионистов или наивных художников, но, приближаясь к трехчасовой отметке, и без того размытое изображение превращает грузинскую витальность почти в абстракцию. Снимая нечеловечески длинный, на третьем часу уже прокручивающийся вхолостую фильм, Коберидзе, возможно, добивается от своего зрителя того самого трюка с исчезновением, который совершила его так и не появившаяся на экране героиня.
Во втором по значению конкурсе Cineasti del Presente («Кинематографисты современности») показали франко-вьетнамскую вещь под названием «Волосы, бумага, вода…» (Tóc, giấy và nước... /Hair, Paper, Water...) Николя Гро и Чыонг Минь Куя, чей фильм «Вьет и Нам» участвовал в прошлом году в каннском «Особом взгляде». Героиня этой свободной, экспериментальной «документальной формы» — пожилая вьетнамская крестьянка, родившаяся в пещере и прожившая всю жизнь в деревне, собирая в лесу целебные травы и отращивая волосы на продажу. Впервые в жизни она оказывается в Сайгоне с целью помочь внучке, родившей правнука.
Полюбовавшись тамошними пробками и районами многоэтажных домов, бабушка решает поскорее вернуться к себе в сердце тьмы, где у нее полно других внуков, мечтающих, наоборот, выбраться в люди. Чтобы они не теряли связи с уходящей реальностью, бабушка попутно дает им и всем зрителям уроки своего исчезающего наречия, Rục. В финале старушка приплывает на лодке к своей пещере и, поддавшись ностальгии, рассказывает внуку о том, как родилась недоношенной, и ее нежная мать собиралась зарыть ее живой, но, к счастью, в дело вмешалось божественное провидение.
Японский конкурсный фильм «Два сезона, два незнакомца» (Tabi to Hibi / Two Seasons, Two Strangers) Сё Миякэ — произведение изысканной и обманчивой простоты, ненатужной и неназойливой поэтичности, как это бывает у лучших японских авторов. Героиня — сценаристка, и первую, летнюю, половину этого фильма мы следим за тем, как на экране оживают фрагменты сценария, который она сочиняет. Он о знакомстве нелюдимого парня с девушкой и об их последующем купании в штормовом море. Вторую, зимнюю, часть составляет отчет о поездке упомянутой сценаристки зимой в горы, где она оказывается в обществе не менее нелюдимого владельца гостевого дома. С ним девушка совершает кражу карпа ценой в миллион йен из принадлежащего его бывшей жене пруда. Карпов выращивают для орнаментальных целей, не для утоления голода — так же и этот фильм создан не для «употребления», он позволяет только отстраненно собой любоваться.
Две его части не впрямую отражают друг друга: он и она встречаются в путешествии и проводят вместе несколько дней. Вторая новелла — то, что может вдохновить сценаристку на написание следующего сценария, повод для сочинения нового фильма, который мы не увидим; первая — результат какого-то опыта, который тоже остался за кадром. Фильм, легкими касаниями набрасывающий картину «творческого процесса», полон поэзии мимолетных бытовых проявлений и тактильной прелести жизни. «Я хотела быстро записать фрагмент сна, — говорит сценаристка за кадром. — Но вода, которой я умывалась, оказалась настолько холодной, что я все забыла».
