Стиль
Герои «Быть другим — невероятно круто». Тайка Вайтити — о карантине, юморе и Гитлере
Стиль
Герои «Быть другим — невероятно круто». Тайка Вайтити — о карантине, юморе и Гитлере
Герои

«Быть другим — невероятно круто». Тайка Вайтити — о карантине, юморе и Гитлере

Тайка Вайтити

Тайка Вайтити

Автор «Кролика Джоджо» Тайка Вайтити готовится к съемкам нового «Тора» и отмечает исполнение мечты — работу над новой частью «Звездных войн». Как он относится к кино, юмору и клоунам из мира современной политики, режиссер рассказал Нелли Холмс.

4 мая, в день «Звездных войн», стало известно, что Тайка Вайтити снимет следующий фильм саги, так что поводов для разговора с режиссером, сценаристом и актером прибавилось. Их, впрочем, и так было немало. Успешно переформатированный из фильма в сериал псевдодокументальный проект о вампирах «Чем мы заняты в тени», международный успех «Кролика Джоджо», включивший статуэтки премии «Оскар» и BAFTA, грядущие съемки нового «Тора» — вот лишь несколько примеров. Вайтити, по собственному признанию, не привык сидеть на месте, и доказательства тому налицо. Корреспондент «РБК Стиль» Нелли Холмс поговорила с режиссером об истоках его своеобразного юмора и работе над ролью выдуманного Гитлера, а также о живописи, жизни в Берлине и новых проектах.

Давайте начнем разговор с вопроса, по-прежнему актуального для всего мира. Как вы проводите время на карантине?

Основное мое занятие в данный момент — домашнее обучение дочерей. Я стараюсь заботиться о себе и окружающих — сейчас это особенно важно. И иногда мне удается сделать стрижку даже в условиях карантина. (Смеется.)

Фото: instagram.com/taikawaititi/

Какой вы дома? Любят ли дочки ваши шутки, например?

Некоторые мои дети любят некоторые мои шутки. Им, скорее, нравится меня обламывать и подкалывать. Им совершенно все равно, чем я зарабатываю на жизнь, для них я просто папа. А мне нравится приходить домой, играть с детьми, разговаривать с ними, рисовать, дурачиться. Какая разница, что происходит во внешнем мире и кто чего добивается, дома мы все на одном уровне. Думаю, я хороший папа. И хороший повар.

У вас есть фирменное блюдо?

Я божественно делаю баранину. Я же из Новой Зеландии, так что просто обязан хорошо готовить баранину. Но для детей я обычно готовлю овощи с каким-то легким белком. Они не любят специи или соусы — им нравится простая еда с большим количеством масла и углеводов.

Раз уж мы заговорили о детях. Главный герой вашего фильма «Кролик Джоджо» — десятилетний мальчик, который верит в навязываемые ему идеи. Дети, как известно, не умеют ненавидеть от природы — это чувство всегда рождается окружающей средой. Как воспитывать в них эмпатию и принятие других?

Мне кажется, это очень просто. Если вы сами будете хорошим добрым человеком, ваши дети непременно захотят быть похожими на вас. В своем фильме я хотел показать, как важно быть терпимым к тем, кто отличается от тебя, как важно принимать людей, наводить мосты вместо того, чтобы их сжигать. Мне нравится жить в мультикультурном мире — я хочу, чтобы он таким и оставался. Ведь это же ужасно скучно: вдруг оказаться в стране, где живут только люди одного определенного типа с одним определенным вариантом культуры и идеологии. Мы все равны, но мы все разные — и это нужно постоянно помнить. Нам всем хочется хорошо питаться, иметь крышу над головой, любить и быть счастливыми — и каждый из нас имеет неотъемлемое право на все это. Но мы не обязаны быть одинаковыми ни внешне, ни внутренне, ни культурно. Чтобы донести эти мысли, я использую язык кино. Например, диалоги в «Кролике Джоджо» намеренно сделаны очень современными — мне хотелось, чтобы нынешнее поколение посмотрело мой фильм и поняло его максимально близко к тому, что я хотел сказать. Конечно, я знаю, что в 1940 году люди так не говорили, я же не идиот. Я специально использую сегодняшнюю лексику, чтобы зритель поймал актуальность истории вне зависимости от эпохи. Ровно с той же целью задействована и современная музыка: я хочу, чтобы на подсознательном уровне каждый зритель понял, что подобный сюжет возможен и сегодня, хотя мы считаем себя очень развитыми и поумневшими на ошибках прошлого.

Кто достоин «Оскара»? Отвечают российские художники по костюмам

Кадр из фильма «Кролик Джоджо»
Кадр из фильма «Кролик Джоджо»

Сюжет этого фильма, который продолжают бурно обсуждать и в России, и в мире, основан на книге Кристин Лененс «Птица в клетке». Каким было ваше первое впечатление после того, как вы закончили ее читать? Сразу решили снимать фильм?

Книга намного мрачнее моего фильма. Я добавил некоторые элементы, которых в книге нет. Например, вымышленный друг главного героя — Адольф Гитлер — полностью выдуман мной. К тому же я добавил юмор, который в оригинале тоже не наблюдался. Впервые об этой истории я услышал в 2010 году от своей мамы: она как раз читала роман Лененс и делилась со мной основными сюжетными поворотами. Она рассказывала, что это история о мальчике, который никогда не встречал евреев и считал их ужасными монстрами, потому что так говорили все вокруг. А потом вдруг оказалось, что такой «монстр» живет в его доме, и началась история узнавания и принятия факта, что «монстр» — такой же человек, как и сам мальчик Йоханнес. Мне понравилась идея — я ее запомнил и спустя годы реализовал, добавив собственные акценты. Это тонкое сочетание драмы, трогательной душевной истории и легкого юмора — а это ровно то, что происходит с каждым из нас изо дня в день. Мы все живем где-то на грани комедии, трагедии и ужасов — и мне хотелось показать человеческое умение балансировать.

Мы не обязаны быть одинаковыми ни внешне, ни внутренне, ни культурно.

Вы готовы к тому, что некоторым может оказаться непонятным ваше чувство юмора?

Думаю, те, кто не поймет меня сразу, поймут спустя какое-то время. Возможно, кому-то понадобятся даже годы, чтобы понять заложенный в фильм юмор, но в конечном счете его поймут все. Я не из тех, кто стремится шокировать публику или заставить говорить о себе во что бы то ни стало. Допускаю, что мое творчество вызывает дискуссии, но, поверьте, специально я не делаю ничего, чтобы провоцировать или поддерживать их. Я рассказчик — рассказываю истории и использую все доступные мне инструменты. Для меня комедия — сильнейшее оружие против фанатизма и диктатуры. Восемьдесят лет назад в фильме «Великий диктатор» Чаплин показал нам, какой эффект имеет комедийное высказывание на сложнейшую тему фашизма. Я бы даже сказал, что существует целая традиция борьбы с ненавистью и нетерпимостью с помощью юмора. Если кому-то кажется, что еще не время шутить на темы фашизма и геноцида, не соглашусь. И я в хорошей компании несогласных — как минимум здесь я и Чаплин.

Фото: instagram.com/taikawaititi/

Откуда взялось и как развивалось ваше чувство юмора?

Оно семейное — так шутят мои родственники. Мой отец — маори. Этот коренной народ Новой Зеландии долгие годы выживал под гнетом британских колонизаторов. А моя мама из русских евреев, которым удалось бежать в самом начале 1900-х годов и обосноваться в других странах, как, например, в Новой Зеландии. Оба моих родителя представляют народы, которым приходилось выживать, доказывать свое право на равенство, приходилось учиться смеяться в лицо проблемам и опасности. Без чувства юмора выжить в тех условиях, в которых выживали евреи и маори, было невозможно. Еще мой юмор немного немецкий. Три года я жил в Берлине, в районе Пренцлауэр-Берг. Тогда я хотел стать художником, и Берлин казался мне идеальным местом для реализации этого желания. Так вот, немцы известны многим, но точно не их чувством юмора, а ведь оно у них есть и причем фантастическое. Когда ты живешь в Германии, начинаешь понимать немецкий юмор, видеть в нем смысл и красоту. Это, скорее, черный юмор, основанный на глубокой наблюдательности. Мой юмор тоже зиждется на желании проникнуть в суть вещей, изучить все нюансы, задать миллион вопросов «почему» и подчеркнуть какие-то специфические особенности.

В «Кролике Джоджо» Гитлер — комический персонаж. Причем особенно я ощутил это, впервые увидев себя в костюме и гриме. Одно дело — описать персонажа на бумаге, а другое — реально увидеть себя в образе. Этот костюм, эта прическа, эти идиотские усы — разве Гитлер не комичен? Мне даже было в какой-то степени стыдно за свой глупый клоунский вид. А ведь мне нужно было управлять актерами на съемочной площадке, и в образе Гитлера это оказалось крайне сложно: актеры не слушали меня, а просто отстраненно смотрели на говорящего с ними Гитлера. Закончилось тем, что я по несколько раз в день переодевался и был то режиссером, то актером, играющим вымышленного друга героя. Мне было важно не создавать исторический портрет фюрера, потому что по факту я играл не Гитлера, а десятилетнего мальчика в теле взрослого человека. Все знания моего персонажа — это знания маленького Йоханнеса, в голове которого он родился. Мне не хотелось препарировать Гитлера как историческую личность, не хотелось уделять ему даже малейшего внимания. Именно поэтому я решил сыграть его в фильме сам.

Вы могли бы сравнить свой юмор с чьим-то еще? Может, скажем, стиль Уэса Андерсона сопоставим с вашим?

О, Уэс, я люблю его фильмы! Но, думаю, мой юмор немного другого свойства. Я рос в Новой Зеландии, и там у нас есть особый вид юмора — «приземленная комедия». В Новой Зеландии не так много занятий помимо наблюдений за деревьями (смеется), поэтому ежедневно приходилось находить смешное в окружающей действительности. Мы привыкаем беспрестанно смотреть на скучные предметы и говорить, говорить и говорить о них до тех пор, пока это не станет смешно. Потом мы говорим о них до тех пор, пока снова не станет скучно, чтобы спустя время разговоры снова стали веселыми. Это бесконечный процесс — и это особая новозеландская комедия. И, конечно, на меня повлияли юмористические телешоу, которые показывали в 80-х, когда я рос. Великое шоу «Башни Фолти», ситкомы «Подрастающее поколение» и «Черная гадюка», а еще «Чертова служба в госпитале Мэш» — вот такое смешение британской и американской комедии на новозеландском телевидении было актуально в моем детстве. Пожалуй, британский юмор повлиял и влияет на новозеландский в большей степени, нежели американский.

Фото: instagram.com/taikawaititi/

Какая из культур, в которых вы росли в семье, вам ближе?

Я родился в Новой Зеландии в городке с очень сильным сообществом коренного населения, поэтому культура маори мне все-таки ближе. Но Хануку с мамой тоже отмечаю.

В конце марта вышел второй сезон «Чем мы заняты в тени» — комедийного сериала, стилизованного под документальную хронику и рассказывающего о жизни четырех вампиров на Статен-Айленде. Это абсолютно ни на что не похожее шоу. Как получилась эта комбинация?

«Чем мы заняты в тени» — это такая смесь из очередного реалити-шоу и очередной истории о вампирах. Казалось бы, мы до тошноты устали и от первого, и от второго, но мы так хитроумно объединили эти набившие оскомину жанры, что получился совершенно новый продукт. Я всегда был большим поклонником фильмов Кристофера Геста: «Победители шоу», «Это — Spinal Tap!» — именно на этот уровень комедии мы ориентировались. Плюс мне нравилась идея сделать документальное кино о том, о чем документального кино не может существовать по определению. Мы взяли кучку вампиров, поселили их в квартиру и стали наблюдать: как они платят за коммунальные услуги, как питаются, как убирают за собой, как общаются — вот из этой диспозиции и родился сериал.

Илья Хржановский — о «Дау», интимности и этике

Сериал, как и его первоисточник, ваш одноименный фильм, — отличное развлекательное шоу. Но если копнуть глубже, он также вскрывает социальные проблемы, например гендерные…

Вы правильно понимаете. Вампиры живут в тени, на окраинах, они боятся выйти в свет — иносказательно они представляют нелегальных иммигрантов, людей из сообщества ЛГБТК, тех, кто подвергался буллингу в школе, тех, кому нет места в обществе. Кому-то даже может показаться, что вампиром быть здорово: бесконечная жизнь и возможность быть вне жестокого социума. Но помимо кажущейся независимости такая жизнь означает невозможность иметь друзей, невозможность быть там, где хочется, и тогда, когда хочется, многое обламывает удовольствие наслаждаться вечностью. И отдельно нужно сказать о скуке: чем больше ты живешь, тем меньше тебя удивляет мир — представьте, насколько скучно жить сто, двести, пятьсот лет. Мы очень ленивы по натуре. Говорим себе: «Я хочу научиться играть на фортепиано — начинаю завтра» — и не начинаем. Неделю, год, пять лет не начинаем. А теперь представьте, как долго можно что-то откладывать, когда знаешь, что у тебя впереди — сотни тысяч лет.

В шоу есть два персонажа — Ласло и Надя. Они женаты уже несколько веков. Их так одолевает скука, что они готовы друг друга убить. Но они вынуждены быть вместе, потому что в конечном счете никто в мире не узнает и не поймет их так, как они знают и понимают друг друга. Все эти нюансы мы раскрываем в шоу, чтобы зрители могли посмотреть на свою жизнь со стороны. Мы гипертрофируем, чтобы сделать вещи нагляднее. Кстати, мне очень нравится, что все наши актеры — британцы. Это дает возможность сделать более выпуклыми особенности разных культур — американской и европейской. В американском обществе есть много вещей, которые для местных сами собой разумеются, а иностранцам кажутся странными причудами — в это тоже интересно поиграть.

 Кадр из фильма «Чем мы заняты в тени»
 Кадр из фильма «Чем мы заняты в тени»

Вы сказали, что три года жили в Берлине, когда активно занимались живописью. Почему вы выбрали именно этот город? И какой тогда была ваша жизнь?

Жизнь в районе Прецлауэр-Берг в конце 90-х была суровой. Это восточная часть Берлина. В кранах не было воды, приходилось самостоятельно таскать уголь в мешках, чтобы согревать помещение, разжигая его. Но мне нравилось! Это было максимально не похоже на мою жизнь в Новой Зеландии. Мне всегда хотелось уехать с острова и непременно в Европу. Я тогда самозабвенно предавался живописи — занимался ею почти до 30 лет и лишь потом развернулся в сторону кино.

Какое направление живописи вас привлекало больше всего?

Фигуративизм. Я писал маслом и акварелью. Меня вдохновляли великие художники, и мой переезд в Европу — это, конечно, желание быть к ним ближе. Я принципиально не хотел ехать в Париж — просто потому, что туда съезжались все. А восточный Берлин, с его грязью, неустроенностью и духом бунтарства мне подошел очень. Там я приобрел по-настоящему близких друзей, которые до сих пор присутствуют в моей жизни.

Вы сейчас рисуете?

В основном графику. Я слишком подвижный человек, чтобы провести несколько часов за мольбертом, — мне сейчас проще рисовать постеры.

Как вам кажется, в каждом ли взрослеющем человеке живет маленький Джоджо?

Думаю, да, Джоджо был в каждом из нас. И во мне был. Мы все в какой-то период взросления сталкиваемся с кем-то, кто незначительнее нас, беднее, бесправнее, кого гонят и презирают. Это может быть представитель любого национального меньшинства или просто самый слабый ребенок в школе. Подсознательно мы даже стремимся найти кого-то меньше и жальче нас, чтобы не обнаружить себя на этом месте. Всегда есть кто-то, кто кажется странным и совсем другим, мы все сталкивались с такими сверстниками, когда взрослели. И каждый из нас вынес свой урок. Мой урок в том, что быть другим — невероятно круто.

Сцена, в которой все в качестве приветствия говорят: «Хайль, Гитлер» — и повторяют это столько раз, что становится смешно…

Это мой способ показать, насколько абсурдны нацисты и их странные правила. Я бы сказал, эта сцена сделана в стиле «Монти Пайтон» — мне кажется, они именно так посмеялись бы над Третьим рейхом и его ритуальностью. Когда я писал сценарий, то задумался: «Должны ли были люди на государственных постах в Германии того времени приветствовать всех подряд одной и той же фразой?» Ведь если так, значит, они тратили на это уйму времени и наверняка не успевали закончить важные дела. Даже в момент, когда весь их режим катится в тартарары, эти люди считают важным соблюдать свои глупые ритуалы. То, что постоянно повторяется, обязательно однажды становится смешным. Я посмеялся именно над обрядностью и ритуальностью рейха, над его чрезмерной фиксацией на внешнем.

Подсознательно мы даже стремимся найти кого-то меньше и жальче нас, чтобы не обнаружить себя на этом месте.

Вы волновались, когда играли Гитлера? Не боялись ли, что он у вас выйдет слишком симпатичным?

Я изучал много источников, в том числе немецких. Конечно, мне совсем не хотелось делать нацистов симпатичными, но я точно знаю, что отдельные немецкие солдаты, как Рокуэл (один из героев фильма. — «РБК Стиль»), например, глубоко внутри вполне могли быть милыми ребятами. Мне нравится представлять, что до 1933-го года тот же Рокуэл был страстным и беспечным молодым человеком, даже, возможно, завсегдатаем Kit Kat Club (клуб для фривольных развлечений в Берлине времен Веймарской республики, описанный в романе Кристофера Ишервуда «Прощай, Берлин» и созданном на основе этого романа мюзикле Джона Кандера «Кабаре». — «РБК Стиль»), но ему пришлось забыть о своей бесшабашной юности. Хочу подчеркнуть одну вещь: необходимость объяснять шутку разрушает саму шутку. Если вам приходится рассказывать, почему это смешно, это остроумно, а это гениально, вы навсегда лишаете своего собеседника возможности самому понять художника и его произведение. Я не хочу заранее объяснять своему зрителю, где у меня смех и ирония и каково мое личное отношение к нацистам, я хочу, чтобы он понял меня, посмотрев картину. И если он меня поймет, он поймет и то, что нацисты у меня совсем не симпатичные.

Кадр из фильма «Кролик Джоджо»
Кадр из фильма «Кролик Джоджо»

А что насчет непосредственно Гитлера: вы переживали, приступая к этой роли?

Нет, не переживал. Я ведь все-таки играл не Гитлера, а выдуманного мальчиком персонажа, у которого просто оказались такие же усы и такой же смешной костюм, как у фюрера. Мне, признаться, всегда хотелось в кино быть enfant terrible: кем-то, кто не боится идти напролом, зайти слишком далеко, смешать несовместимое — все ради хорошей истории.

На ваш взгляд, можно ли говорить о каких-то параллелях между Гитлером и миром современных политиков?

Какой неэлегантный вопрос! Я не знаю, кто похож конкретно на Гитлера, но сегодня в политике точно есть такие же клоуны, какого я сыграл в своем кино.

Кто, например?

Вы задаете туманные вопросы — я буду давать туманные ответы. Мой способ говорить с миром и высказывать собственные мысли — комедия, которую я помимо прочего считаю наиболее эффективным инструментом в борьбе с любым фанатизмом и сомнительными для человечества идеями. Во все времена агрессоры и диктаторы больше всего боялись быть высмеянными, потому что вроде как, если смеются, значит, не принимают всерьез. Сейчас в мировой политике есть один парень, про которого можно снять отличную комедию. Он так переживает по поводу того, что над ним смеются, что вполне может отбросить свои прямые обязанности президента огромной страны ради написания гневного поста в Twitter. Ведь надо заткнуть каждого актера или телеведущего, который публично усомнился в его адекватности, ответить ему в Twitter и быть уверенным, что защитил свой авторитет. А другие дела подождут — главное, чтобы не смеялись.

Мне нужно было управлять актерами на съемочной площадке, и в образе Гитлера это оказалось крайне сложно: актеры не слушали меня, а просто отстраненно смотрели на говорящего с ними Гитлера.

Вам нравится, когда вас узнают и подходят высказать свое уважение?

Есть только три вещи, ради которых я готов прервать свой сон: пожарная сирена, номинация на «Золотой глобус» и номинация на «Оскар». Во всех остальных случаях меня лучше не тревожить.

Знаю, вы большой поклонник «Звездных войн»…

О да! Я не просто поклонник, я всегда мечтал поработать в этом или подобном проекте. Поэтому с удовольствием поучаствовал в создании одного эпизода «Мандалорца» и был по-настоящему счастлив оказаться на одной площадке с имперскими штурмовиками.

А теперь и вас, и нас ждут новые впечатления в этой вселенной. Я имею в виду новости о том, что вы снимете фильм саги.

Это моя сбывшаяся мечта. Быть частью вселенной «Звездных войн» — для меня это счастье. Первым эпизодом саги, который я увидел, был эпизод 4, а самым для меня значимым стал эпизод «Империя наносит ответный удар». Я знаю, что Джордж Лукас проводил множество исследований во время работы над сценарием этой части, и, в частности, он изучал психологию отношений родителей и детей. «Империя наносит ответный удар» для меня самый духовно богатый фильм с глубочайшей заложенной в него идеей о том, что максимальной концентрации силы требуется для отказа от своего эго. И вообще то, как Лукас показывает силу духа, как он рассуждает о природе силы вообще — меня завораживает его способ мыслить и раскрывать серьезные философские темы через выдуманных существ, их космические корабли и всю эту магию.

Фото: instagram.com/taikawaititi/

Над чем вы работаете прямо сейчас?

Я закончил первый вариант сценария очередного фильма про Тора. Скоро я приступаю к съемкам фильма с Майклом Фассбендером. Это будет фильм об островном футболе — вот такая неочевидная тема. Я сделаю эту картину вместе с Searchlight — мне нравится работать с этой кинокомпанией. Немного волнуюсь — все-таки тихоокеанский островной футбол не самая популярная тема в мире. Но это волнение мне даже нравится. Я рад, что еще ни разу ни в одной своей работе не повторил себя. Мне нравится верить, что моя лучшая работа впереди, потому что если она позади, то карьера медленно уходит в закат. Поэтому я не боюсь рисковать, браться за сложные темы, выходить за рамки. Люблю слова Дэвида Боуи о творчестве. Его спросили, что такое процесс создания, и он ответил, что это сродни тому, как, когда вы заходите в океан, ваши ноги исчезают. А потом вы идете дальше, и вода становится выше и выше, и вот вы уже не знаете, есть ли под вашими ногами дно. Именно в этот момент вы создадите свои лучшие работы — когда под ногами нет почвы, а вы погружаетесь в заставляющую нервничать неизвестность.

Про вас иногда говорят, что вы — человек Ренессанса. Что это значит в вашем случае?

Человек Ренессанса в моем воплощении — это тот, кто делает миллион вещей, но ни одну из них не делает хорошо. Тот, кто слишком ленив, чтобы сфокусироваться на чем-то конкретном и стать в этом виртуозом. У меня нет дефицита внимания, но я действительно легко увлекаюсь многими вещами. Занимаясь проектом, я хочу погрузиться во все его аспекты, включая те, о которых я еще вчера понятия не имел. Поэтому я перманентно чем-то занят: я распыляюсь на сотни разных вещей и хочу быть причастным ко всему значимому и яркому.

Квентин Тарантино: «Я по-прежнему намерен уйти, сняв десять фильмов».