Я думаю о зрелом мужчине на далекой советской метеорологической станции. Он живет и работает совсем один. Никто не помогает ему преодолевать каждодневный труд: делать замеры, составлять отчеты, да и просто продолжать свой путь в месте, названном планета Земля. Разве что старый, хрипло полаивающий на пролетающих мимо птиц пес. На станции не так много книг, и рассказы Зощенко он знает уже практически наизусть. Он научился разговаривать: сначала с самим собой, а потом, устав от такого несговорчивого собеседника, и со своим хаски. Кажется, он привык к этим вахтам по полгода и даже находит определенное удовольствие в этой предоставленности самому себе: раз в день передает данные на Большую землю, обменивается парой шуток со своими и снова возвращается в холодный уединенный мир станции.
Среди всех этих бесплодных пейзажей, скучного гула ветра и безразличной к его присутствию природы питать силу духа и ощущение причастности к человеческому роду ему помогает радио. С раннего утра и до «в Петропавловске-Камчатском полночь» голоса дикторов и исполнителей песен ведут его сквозь день: наполняют его своим присутствием, угощают консервированным концентратом оптимизма и вполне живыми движениями души под музыку Пахмутовой и Зацепина.
Еще я думаю о девушке, которая в наши дни снимает квартиру в центре Москвы. Она живет одна и работает на удаленке 60 часов в неделю. Ей нужно около пары часов, чтобы собрать все свои вещи в один чемодан и на полгода уехать работать в Нью-Йорк или еще куда-нибудь. На ее кухне стоит одинокая кофемашина: вся еда заказывается в коробочках со строго рассчитанной калорийностью. Она ходит «на спорт» четыре раза в неделю и каждый день, в рамках заботы о здоровье, проходит положенные 10 тыс. шагов. У нее наберется пара тысяч «друзей» в разных социальных сетях, она постоянно с кем-то переписывается — по работе и нет, — но в редкий день ее живой разговор составляет что-то более существенное, чем «спасибо за доставку, вот ваши чаевые».
Пару дней в месяц девушке надо показываться в офисе. Несмотря на весь ее энтузиазм, каждый раз это напоминает высадку астронавта на далекую планету, населенную существами, чье мышление и принципы максимально отличаются от человеческих. Она вслушивается в разговоры в очереди за кофе и чувствует диссонанс между ее внутренними настройками и тем, что транслируют другие. Какофония чужеродных голосов и перекати-поле социальных связей не дают даже мнимого чувства наполненности жизни. Может быть, ей стоило бы завести собаку, но с ней наверняка нельзя в апартаменты и ее совершенно точно не упакуешь в чемодан.
То, что действительно девушку наполняет, побуждает к сопереживанию, вызывает чувство узнавания себя самой, своих надежд и страхов в других, — это голоса, которые сопровождают ее в течение дня. Это голоса двух подруг, обсуждающих свои неудачи и разочарования в том подкасте, что она слушает на утренней пробежке. Это голос психолога, который разбирает примеры и ситуации в прямом эфире инстаграма, пока она ест свой завтрак. Это голоса стендап-комикесс с ютьюба, которые смешат ее, когда она едет на маникюр. Это голос автора онлайн-курса по истории искусства, выбранного для прослушиваний за ужином. Это голос гида по медитации, под который она засыпает.
Он научился разговаривать: сначала с самим собой, а потом, устав от такого несговорчивого собеседника, и со своим хаски.
Задумываюсь о том, в чем отличие голосов, сопровождавших нас в прошлом веке, от сегодняшних. Самое важное: их стало гораздо больше. Вместо нескольких официальных «государственных» и пары голосов из андеграунда мы выбираем из сотен и тысяч самых разных. Для каждого находятся голоса, которые говорят о том, что важно именно ему. И если мы чувствуем себя среди коллег и друзей как одинокие исследователи на заполярной станции, возможность слышать время от времени голоса, пусть и далекие, «своих» невероятно обнадеживает.
Я замечаю, как изменилась интонация. Комсомольский и позже комоловско-шелестовский (привет, утреннее шоу на MTV) задор и оптимизм воспринимаются скептически. Отчасти потому, что сегодня каждый голос, призывающий жить и радоваться, в конце концов предлагает что-нибудь купить — от беговых кроссовок до онлайн-курса по достижению чего-то. В воздухе рассеяна взвесь усталости от сильных — своих и чужих — эмоций, которые надо уметь принимать, переваривать и отпускать. Та еще работенка. Поэтому формат подкаста, когда пара-тройка человек что-то обсуждает, сидя будто бы вот тут рядом, на кухне, не кричит и ничего не требует от слушателя взамен, расцветает пышным цветом.
Дидактического тона с его стальным «так надо» тоже, кажется, становится меньше. Возможно, потому, что все и так уже более или менее знают, как надо. И оттого так ценят откровенные истории о том, как сложно, когда «как надо» не получается.
Кажется, все разговоры вокруг психотерапии помогли нам лучше понимать себя. Распознавать свою тревогу, раздражение, уязвимость, потребность в безопасности. Все чаще мы находим в себе решимость прервать голос, который задевает, унижает, манипулирует. В то же время нам сложнее утешиться словами «все будет хорошо» или обещаниями гуру о волшебной жизни. Все будет так, как будет. Радоваться тому, что есть сейчас, и поворачиваться лицом к испытаниям побуждают подлинные человеческие голоса, которые напоминают, что да, мир вот такой, случается разное, мы как-то справились, справляемся и постараемся справиться вновь. И между этим всем неплохо бы обращать внимание на звездное небо, теплый ветер и хорошие книги.
Наконец, я думаю обо всех тех живых и важных голосах поддержки, которые мы слушаем и слышим каждый день. Не только чтобы помочь себе, но ради удовольствия чувствовать красоту их намерения. Мне нравится мысль, что со временем они начинают жить в наших головах, становятся частью нашего собственного голоса. Самым вежливым образом — и оттого без особого сопротивления — они по одному выводят из комнат ожидания чего-то хорошего внутренних критиков, засидевшихся там со времен детской железной дороги. Эти голоса совсем нам не чужие. Мы не присваиваем себе то, чего в нас не было. Эти голоса — отражение того, что мы и так чувствовали, к чему стремились, потому что знали, что это — наше. Это их мы хотели расслышать среди всех, как теперь становится понятно, случайных и посторонних. Чтобы узнать в них себя, признать свою самость, убедиться, что с нами все в порядке, наконец, дать собственному голосу зазвучать свободно и смело.
