Есть всего два варианта работы с ролью: попадание в роль и мискаст. Хорошо, когда у актера озвучения похожий тембр с основным актером. Но иногда люди так привыкают к голосу в дубляже, что уже оригинал звучит странно. Как, например, с Джейсоном Стэйтемом: он играет брутальных героев, так его и озвучивают. А у него самого голос совсем не брутальный. И русский дубляж выходит лучше оригинала.
Кроме параметров голоса важна психофизика. Мне с Райаном Рейнольдсом работать легко — его персонажи на меня похожи. Все раздолбаи. А бывают роли на преодоление — как с Пьером Безуховым в сериале по «Войне и миру». Мы с ним почти антиподы. Самое сложное — начало, когда нужно прочувствовать персонажа. Приходится себя переделывать. Работа заканчивается — а то, что ты в себе переделал, еще тянется за тобой в реальной жизни.
У меня долго не ломался голос, был высокий и резкий. Мама смеялась: «Прихожу в школу и слышу только твой визг». Я хотел стать программистом. Так и попал в озвучку — работал в компании, делавшей локализации компьютерных игр. Актеров тяжело было затащить к нам, у них не было времени — а у нас поджимали сроки. И мы решили пробовать своими силами. Работа с играми от кино отличается всем: в кино образ предоставляют — нужно с ним слиться, а в играх ты о персонаже ничего не знаешь. Тебе говорят: «Это военный, ему 30». Многие маститые актеры на заре игростроения, в 90-х, впадали в ступор: «А кто у этого военного мама? А какой у него внутренний конфликт?» Нужно образ самому создавать.
Закадровый перевод — не дубляж. Переводчик должен говорить быстро, четко — и хотя бы минимально интонировать. Я сначала не понимал, как надо, слушал глупые советы. А потом поездил по городам и весям три года — сидел с микрофоном и читал живьем, кино ведь тогда с пленок показывали. Так и натренировался.
В 80-х все переводили на слух. Персонаж сказал пять предложений, переводчик расслышал четыре, перевел три — одно неправильно — и сказал два, запинаясь. Я захотел хорошие фильмы привести в надлежащий вид и, когда появился интернет, развернулся как следует. Переводил старое кино, которое все знают и любят, а мне начали поступать претензии: «Я раньше смотрел, нормально переведено было, а вот у тебя здесь шутки нет». Пытался объяснить: «Это переводчик отсебятину вставил». А мне сообщали: «В нем была божья искра. Он смог тупой американский фильм сделать лучше». На авторский замысел — наплевать. Когда меня достали, я пошутил целого «Властелина колец». Это была пародия на плохой перевод, когда переводчик не понимает, о чем говорят персонажи, и несет ахинею. Проект назвал «Божья искра».
Сегодня с переводами ситуация лучше. Но и сейчас, бывает, актеры озвучания кино не смотрят и режиссер озвучки по-английски не понимает. Переводчик дает ему текст — и он то, что ему не очень, исправляет. Потом приходят актеры. Им говорят: «Иван Петрович, вот у вас по тайм-коду 25 фраз, говорите так». Иван Петрович — актер, без дураков. Он умеет. Озвучивает, как режиссер поставил задачу. В итоге десять человек прочитали по 20 фраз, все склеили — вот и дубляж. Но это несколько другое кино.
У меня нет актерского образования, зато хороший музыкальный слух и развитая эмпатия. Я слышу персонажа и его тембр, считываю настроение — грубо говоря, я больше подражатель, чем актер. Бывает, мне персонажи близки по возрасту и характеру, и с ними все ложится отлично. Такой мэтч у меня вышел в новом сериале «Зачистка», который мы озвучили для «КиноПоиска»: я там говорю за Хелену Бонем Картер. Еще мне всегда удаются всякие убийцы, гопницы, как Келли из «Отбросов».
Мы озвучиваем уже лет 12. Сначала было стыдно переслушивать первые работы. Но прошло еще несколько лет — и я посмотрела на это по-другому. Теперь думаю: как сильно мы выросли. Какие-то вещи приходят с опытом. Я ведь с журфака, с опытом на радио — и с техникой речи работала. Но даже профессионалы, садясь к микрофону на озвучание, порой не звучат. На это уходит год-два. Опытного «озвучивателя» отличает то, что он быстро схватывает контекст: настроение и смысл. И страх у него уходит из голоса.
Многие профессиональные актеры дубляжа нас не любят: мы для них самозванцы. Отнимаем у мастеров работу, переводы у нас непрофессиональные. Но мне больше нравится называть «любительские» — от слова «любовь». Всех нас, «самозванцев» вроде Евгения Рыбова или Дениса Колесникова, отличает то, что мы не просто нанятые актеры, а очень любим материал, который делаем, и это слышно.
Процитирую Владимира Маслаченко: «Комментатор — артист у микрофона». Это мой профессиональный девиз. Актерство для настоящего комментатора обязательно: порой приходится притворяться, что тебе интересно, что сопереживаешь происходящему на поле. Но нечасто — иначе я потерял бы интерес.
Меня нередко спрашивают: «Как вы, работая в прямом эфире, умудряетесь не материться, не использовать жаргонизмы и слова-паразиты?» Но это и есть часть навыка — уметь переключать внутренний тумблер: у меня режим прямого эфира, а не просмотр матча у телевизора. Но я и в обычной жизни молодым коллегам советую не засорять речь.
Самое сложное всегда — начать. Это вам скажет любой артист. Даже сейчас, со всем своим опытом, я после сигнала «В эфире!» от режиссера трансляции даю паузу пять секунд. Зритель этой паузы не слышит, а мне она нужна, чтобы собраться с духом. Поэтому раньше, в начале комментаторской карьеры, я прописывал себе первые фразы и заранее готовил шутки. А потом понял, что так становишься заложником «домашних заготовок». Они отвлекают от происходящего на поле: вместо того чтобы сконцентрироваться на игре, переживаешь, что упустил момент для шутки. Так что я от этого давно отказался. Специфика нашей профессии — в уникальности события, с которым работаешь. События невозможно прописать заранее. А главный навык — комментарий. Это и есть мастерство.
Профессия футбольного комментатора за 20 лет абсолютно изменилась. Мы начинали, когда интернета практически не было и любая информация, которую ты мог достать, ценилась. Комментатор был всем для зрителя: и аналитиком, и «Википедией». Сейчас это не нужно. Осталось главное — реакция на эпизод, его интерпретация.
У многих мой голос ассоциируется с Домиником Торетто, те, кто попродвинутее, вспомнят «Хроники Риддика», а кто-то — «Ешь, молись, люби» и Хавьера Бардема. Но ни с кем из своих героев я не ощущаю родства. Если начну — пора обращаться к врачам.
Есть картинка — и есть голос. Они сочетаются или не сочетаются. Озвучение игрового кино не основная моя работа, я больше озвучиваю аудиокниги — те, которые мне интересны (я человек читающий и любящий литературу). У меня довольно ограниченный круг заказчиков в кино, не стараюсь быть везде. И люди, которые со мной работают, знают, что мне предлагать, а что нет. Плохие фильмы не буду делать. С политикой работать не стану. И за роли, где не звучу, не возьмусь. Где-то я говорю своим голосом, где-то — не своим. С Вином Дизелем, например, все просто. Когда меня просят что-то его голосом зачитать, я говорю — это вялый Чонишвили. А вот озвучить Роршаха из «Хранителей» — уже определенный труд. Там был поиск звучания, характера.
В свое время самым большим комплиментом для меня был вопрос: «С кем ты озвучивал Бивиса и Баттхеда?» А я всех героев там озвучил. В книгах — то же: интонационными моментами выделяешь разных персонажей. Что-то в своей подаче можно натренировать, но есть и чисто природные моменты — тембр. Если бы я говорил резко и высоко, вы вряд ли смогли бы послушать в моем исполнении книжку на 26 часов.
На MTV меня взяли в отдел маркетинга, хотя пришел я туда за телевизионной славой. В какой-то момент на канале резко выросло количество переводных программ, а потом и вовсе Василий Стрельников решил его покинуть. Понадобился новый голос. Первое, что делается в таких ситуациях, — клич в коридор для своих. А там как раз поджидал я.
Первые работы слушать сегодня странно. Маха (Мария Трындяйкина, женский «голос» телеканала «MTV Россия», партнер Евгения по озвучке.) уже тогда была более матерой. А по мне слышно было, что я ужасно стараюсь. Популярными мы стали, когда нашли свой стиль: такой небрежный, на расслабоне. Мы с Махой иногда нагло зовем себя родоначальниками этого направления, которое подхватили, к примеру, прекрасные «Кубики» и «Кураж-Бамбей». Кстати, иногда нас с Денисом (Денис Колесников, основатель студии озвучения «Кураж-Бамбей».) путают: ко мне приходят заказчики с просьбой записать вот как в «Теории Большого взрыва» — приходится разочаровывать. Но мы с Денисом дружим, его работы я обожаю.
Наш стиль сложился сам собой — мы выдавали в день в среднем по восемь-десять получасовых программ. Уставали, мягко говоря, иногда подбешивало. Вспомните легендарную «Обыск и свидание» — мы сделали больше 500 серий! Так началось легкое издевательство над происходящим на экране. Зрителям понравилось.
Когда подоспели «Клиника» и «Южный Парк», мы уже были опытными. И это до сих пор самые известные наши работы. Если меня узнают, первая просьба: «Скажи что-нибудь голосом доктора Кокса или Картмана». Оба этих сериала пришли к нам на четвертых сезонах. Почему-то именно этот сезон для нас с Махой знаковый. Так и с «Офисом» получилось.
«Большинство людей, услышав свой голос в записи, думает: «О господи, какой ужас!..» Так было и у меня. Но это всего лишь вопрос привычки. Свой первый подкаст я монтировала сама, а когда сидишь часов 30 подряд, раз за разом прокручивая запись, начинаешь привыкать: ужасно, конечно, но слушать можно. Еще через 100 часов появляется мысль: «А ведь и неплохо звучу!» Так собственный голос и стал мне казаться нормальным. В плане работы именно над голосом я подтянула одну вещь: нашла специальные упражнения, чтобы на записи не было захлебывающихся вздохов. И все. Я довольно рано поняла, что красота подкастов — именно в естественности, в живости. Ради этого их и слушают.
Подкасты — не радио. Здесь гораздо важнее то, какой ты человек: если тебе есть что сказать, ты интересный, обаятельный — все карты в руки. Не нужно быть потрясающим диктором с идеальным произношением. Это может даже мешать: идти с дикторской манерой в подкасты — все равно что с программой «Вести» идти на YouTube. Просто другой медиум. «Дорогие россияне, в этот замечательный день…» — звучит фальшиво. Наше главное искусство — говорить в записи так, как в жизни.
Больше всего я кайфую от подкаста «К тебе или ко мне?». Он вызывает невероятный отклик — и я понимаю, насколько это значимо, хотя это не образовательный проект. Очень важно просто услышать спектр мнений и опытов. Понять, что ты не один — и у других тоже бывает, как у тебя, да вообще — бывает по-разному, и все это — окей, и говорить об этом не стыдно. В этом многоголосье — большая сила подкастов.
Голос — часть актерского аппарата. И работать именно им, в первую очередь — это, я уже потом понял, видимо, моя судьба. В чем-то мне повезло, ведь как оказалось, в метро «зазвучит» не каждый. Здесь общий шумовой фон съедает некоторые частоты — очень высокие и очень низкие. Это выяснилось еще в 90-х, когда начинались эксперименты с радио в метро. Бархатистые низкие голоса, ласкающие ухо в радиоэфире, вдруг оказывались не слышны в переходах и на эскалаторах. Время от времени в метрополитене устраивали акции, когда звучали голоса известных людей — и надо сказать, не всех было четко слышно. Хотя обновленная система трансляции в метро выдает хороший звук и сотрудники, обеспечивающие ее работу — настоящие профи. Но если говорить о регулярном звучании, о, скажем так, поставке информации в уши — здесь своя специфика. Объявления, которые звучат в метро, постоянно обновляются. Закрытия, открытия переходов, ремонт эскалаторов. Если открывается новая станция, мы зачастую переписываем всю линию — чтобы сохранить единую интонацию. А к Чемпионату мира по футболу метро, например, «заговорило» на английском — тогда переписали все архивы полностью.
Надеюсь, что мы с Юлей (Юлия Романова-Кутьина, женский «голос» метро) за многие годы выработали, как нам кажется, правильную манеру. Чтобы это был не менторский безучастный голос, просто подающий информацию. Мы считаем этот город своим домом. И даже в рамках тех сухих текстов, которые читаем, стараемся делать это неформально. Не заигрывая со слушателем — здесь вредно актерство, — но тепло и по-человечески. Чтобы людям, спускаясь в метро, было комфортно. Мы стараемся стать частью приятной поездки.
У меня всегда был слабый голос, часто подводил. Крикну — связки садятся. Приезжаем с театром на гастроли — он пропадает. Кто бы мог предсказать, что именно голос станет моим золотым инструментом. Я вынужденно постоянно над ним работала: вокал, упражнения, дыхательная гимнастика, лечение — большинство в этом не нуждалось. Чтобы заниматься дубляжем в кино, важно иметь актерскую базу. Техника придет с опытом, но мы работаем с персонажами. Актерское образование — ключ к внутреннему миру каждого. Нужно понять, что актриса играет, какая она — и с ней слиться. Скарлетт Йоханссон я озвучиваю с первых «Мстителей». Голоса со временем меняются — и у голливудских звезд, и у актеров озвучения. Поэтому периодически устраивают новые кастинги и на роли звезд, у которых уже есть постоянный голос. Но на Скарлетт я все кастинги прохожу. Может, дело в том, что наши с ней голоса похожи. Мы разговариваем в одном регистре — обычном. Бывают звонкие голоса, бывают сексуальные, очень низкие — это все не про нас. Йоханссон говорит суховато, с хрипотцой — у нее, как и у меня, простой голос, не красочный.
Когда озвучиваешь кино, у тебя постоянно меняется видеоряд. Ты следишь за событиями — и буквально не замечаешь, что прошло пять часов. Озвучивать голосового помощника — другое дело. Тебе на долгую дистанцию дается одна задача, и ты часами сидишь и читаешь текст… Это монотонная и сложная работа. Но Алису я люблю. Сама пользуюсь в навигаторе. Первое время было смешно: иду по Сретенке и из окна каждой машины — мой голос. Вообще, для актеров дубляжа это привычное дело — всегда где-то да говоришь. На экране, в голосовом помощнике — или в мягкой игрушке. Я не соотношу себя ни с кем из своих героинь. Это все — отдельные миры.
