Послушайте ребята,
Что вам расскажет дед.
Земля наша богата,
Порядка в ней лишь нет.
А.К. Толстой,
«История государства Российского
от Гостомысла до Тимашева»
Юмористическая поэма наименее, пожалуй, популярного писателя из рода Толстых была написана в 1868 году, но, очевидно, не устаревает до сих пор. Сегодня графа Алексея Константиновича за веселые четверостишия о том, как иностранцы (начиная с варягов) и не только тщетно пытались навести на Руси порядок, наверняка подвергли бы если не уголовной ответственности, то уж точно публичному осуждению. Явление это, пожалуй, вполне уникальное, чисто русское — мы привыкли ожесточенно цепляться не просто за свою историю, а за ее новейшую версию, переписанную при новом правителе и выверенную в соответствии с действующей идеологией. Нечто подобное сейчас происходит с сериалом «Великая», который, к счастью, легально вышел не в эфире федерального канала, а в онлайн-кинотеатре more.tv — то есть в поле пока что относительно независимом.
У причины, по которой очередное (второе только за год!) изложение биографии русской императрицы решено в жанре развеселого балагана с острым привкусом фарса, есть имя — Тони Макнамара. Проект «Великая» разрабатывался им несколько лет назад, однако возможность постановки появилась только сейчас — после того, как вышла «Фаворитка» Йоргоса Лантимоса, в которой Макнамара порезвился над историей государства английского. Учитывая допущенные вольности (от лесбийской интриги до боевых танцев), уже тогда сценарист удостоился вопросов о том, с какой стати он именно так решил поступить с почтенным жанром костюмного кино. Макнамара с улыбкой отвечал, что родом он из Австралии — страны молодой и костюмных традиций лишенной. В переводе это означает, что фабула и энергия для сценариста по определению важнее исторической достоверности.
С историей в кино сейчас происходит примерно то же, что несколько лет назад с экранизациями литературной классики: и режиссерам, и зрителям явно осточертело буквальное воспроизведение текста. Взамен утилитарного иллюстраторства в искусство, к счастью, возвращается понятие «трактовка», которое означает не вульгарную актуализацию, а поиск точек соприкосновения классического текста с современностью.
Но вернемся к «Великой», которая с первых кадров повергает российских рецензентов в ступор. Первый сезон сериала повествует (совсем, кстати, как одноименный российский фильм с Юлией Снигирь) о прибытии будущей императрицы в Россию и ее воцарении на престоле. Уже в пересказе сюжета здесь легко допустить ошибку. В «Великой» нет ни принцессы Софии Августы Фредерики Ангальт-Цербстской, ни Петра III. Зато есть восторженная Екатерина (Эль Фаннинг) и весельчак и похабник император Петр (Николас Холт), который в сериале приходится не внуком, а сыном Петру Великому.
Порядки при дворе царят крайне лютые. К столу подают отрубленные головы шведов (Россия вновь воюет с Швецией — из фрейдистских соображений), в императорских покоях стоит мумия предыдущей императрицы, а Екатерине на свадьбу дарят ручного медведя. Духовенство, в свою очередь, возглавляет загримированный под Владимира Машкова в роли Распутина безымянный архиепископ (Адам Годли), который для прямой связи с небесами ест галлюциногенные грибы.
Пересказывать творящуюся тут дичь хочется бесконечно, но дело это сколь увлекательное, столь и неблагодарное — лучше один раз увидеть. А главное, что детали в данном случае уводят в сторону от понимания того, что, собственно, сделал с русской историей Макнамара. Прежде всего, весь экранный беспредел (а также отсутствие указаний на год действия) принципиально и резко отмежевывает «Великую» от исторического жанра. Для тех, кто не понимает, каждая серия снабжена титром «Эпизодически реальная история». Тем же, кому колет сердце от вида статуи Петра I верхом на медведе, можно обратиться к учебнику истории — там уточнят, как все (вроде бы) было на самом деле.
Как человек, интересующийся историей, Макнамара знает, что вещь это в известном смысле условная, да и мы уже слишком далеко, чтобы получить о тех событиях доподлинное представление, даже опираясь на источники (которые он, кстати, очевидно, читал довольно внимательно). Как художник же он отлично понимает, что вопрос формы в искусстве первостепенен, а потому выстраивает в «Великой» довольно сложную жанровую конструкцию — по сути, это не столько миф о России как родине водки и медведей, сколько пародия на этот миф.
Максимальная отстраненность от следования канону позволяет автору сосредоточиться на построении увлекательной фабулы — гибрида романа воспитания и романа авантюрного.
Самым смешным в этой и без того веселой истории оказывается тот факт, что в главном «Великая», в общем, не врет. Эпоха правления Екатерины II — это эпоха больших надежд на интеграцию в европейское (и мировое) сообщество — надежд, толком не сбывшихся до сих пор. Говорить об этом на трагической ноте, в общем, довольно пошло — дело было слишком давно, чтобы всерьез рыдать об упущенных два с лишним века назад возможностях. Но вот напомнить о том, как это было, в шутливой, увлекательной и совершенно современной форме — занятие вполне достойное и даже по-своему благородное.
Если вернуться к началу, то толстовская поэма об отсутствии порядка на Руси была написана совершенно из тех же соображений. Кстати, про шальную императрицу там тоже нашлось несколько строк, которые вполне подошли бы «Великой» в качестве эпиграфа — или, допустим, послесловия:
Какая ж тут причина
И где же корень зла,
Сама Екатерина
Постигнуть не могла.
