В марте этого года по ряду как рабочих, так и личных обстоятельств я проехал около 400 миль вдоль Восточного побережья США. Текст, который вы сейчас прочтете, хотя и написан в форме то ли дневника, то ли затянувшегося репортажа, собирался уже в России — по воспоминаниям и разрозненным записям в блокноте. Читая его, важно держать в голове: это не отчет с места событий, происходящих сейчас; это даже не попытка создания некой обобщенной картины. Здесь описано лишь то, что в течение марта 2020 года видел и слышал я сам, а также приведена статистика, которая была актуальна в указанные временные промежутки. Наконец, во многом это очерк о том, что происходит не только во время, но также — помимо и вопреки пандемии коронавируса.
9 марта 2020, Нью-Йорк
— Может, это и начало конца света, но какой же славный вечер, — говорит мой друг Майкл.
Мы только что вышли из бара при отеле «Марлтон» в Гринвич-Виллидже и гуляем по парку Вашингтон-сквер. Стоит не то чтобы аномальное, однако все же непривычное для начала марта тепло. Утром на деревьях и кустах взорвались почки, кроны покрыты едва различимой зеленоватой дымкой. Первый день пришедшей на неделю раньше нью-йоркской весны. В парке многолюдно и совершенно негде присесть — все скамейки и газоны уже заняты, передвигаться по дорожкам время от времени приходится боком.
— Знаешь, — продолжает Майкл, — как долго здесь можно поддерживать иллюзию, будто находишься среди обычных, таких же как ты сам, представителей человечества? Десять минут максимум, если не пять. Это в обычное время. Сейчас-то мы с тобой и секунды не продержимся. В Нью-Йорке, сколько ни проживи, всегда остаешься пришельцем, а окружают тебя другие пришельцы — из иных племен, иных цивилизаций, иных миров.
Все вокруг так или иначе обсуждают коронавирус, но пока это не более чем модное слово, хотя чихать и кашлять многие уже научились под локоть, а в метро стараются держаться друг от друга подальше. Майкл говорит, это последнее обстоятельство его немало расстраивает, и сам он ни от кого в вагоне не шарахается, хотя спускается в подземку минимум дважды в день.
В другой ситуации я бы не стал акцентировать на этом внимание, но сейчас важно упомянуть: Майкл старше меня на 32 года, а значит, он — в группе риска. Впрочем, единственная мера предосторожности, которую он пока что принял, — отменил рабочую поездку в другой штат. Точнее, перенес. Неясно, когда эта шумиха уляжется, но кончится же все когда-нибудь — тогда и съездит.
Мы снова встретимся десять дней спустя, когда нам обоим и всем вокруг станет окончательно ясно, что это была еще не шумиха и даже не рокот, а так — рокоток.
10 марта 2020, Бостон
Пока что Бостон — лишь надпись на маршрутной доске междугороднего автобуса. Половина третьего ночи. Я захожу последним, занимаю свободное место, и мы отправляемся. Как будто все ждали только меня. Пассажиров немного, человек 15. Сидящий прямо передо мной красивый высокий азиат внезапно заходится в приступе кашля. Все обеспокоенно привстают с кресел и глядят в его сторону. Ему просто вода попала не в то горло, но сейчас это никого не волнует. Несколько секунд спустя парень собирает вещи и, изобразив на лице извиняющуюся улыбку, уходит в хвост автобуса. Остальные постепенно успокаиваются и вскоре засыпают. Ехать нам около пяти часов, и за окном, кроме редких звезд посреди рваной черноты, смотреть особо не на что.
Высоченное утреннее бостонское небо будто бы создано исключительно для того, чтобы задрать голову и не сходить с места все то время, пока солнце, как заспанный счастливый ребенок, выползает из-за небоскребов даунтауна. Однако прямо сейчас, в начале восьмого утра, я такой, похоже, один. Остальные уже спешат по делам. Мне, честно говоря, тоже есть чем заняться в ожидании следующего автобуса, и вскоре, отыскав ближайший «Старбакс», я сажусь работать.
И впервые вижу их. Людей в масках. Деловые костюмы и маски. Костюмы для пробежки и маски. Шерстяные юбки, кашемировые свитера и маски. Красновато-коричневые и охристые, под цвет местной архитектуры, пальто — и маски. Они заказывают кофе и, прежде чем забрать стакан со стойки, протирают руки санитайзером. Когда несколько дней спустя Соединенные Штаты Америки повсеместно накроет пандемией коронавируса, по количеству тревожных новостей Бостон некоторое время будет чуть ли не в первой пятерке. Не потому, что здесь на самом деле все окажется так плохо, а потому, что жители штата Массачусетс в большей степени, чем многие другие, склонны к алармизму. Они принимают меры заранее, когда это еще не кажется таким уж необходимым. Маски, маски, маски — как будто оказался на каком-то невероятно масштабном иммерсивном шоу. И тут я понимаю, что оставил в Нью-Йорке свои противовирусные таблетки. И, поскольку я в штате не только гордых потомков пилигримов, но и известных на всю страну паникеров, меня на некоторое время тоже охватывает, как мне кажется, вполне объяснимая паника.
11–14 марта 2020, Провинстаун
«Какие у тебя там новости?» — пишет мне жена, пишут друзья, имея в виду одно и то же — здоров ли, все ли в порядке? Из событий, произошедших со мной в Провинстауне за последние два дня, могу выделить следующие: вчера встретил койота, сегодня попал под дождь. Здесь в самом лучшем смысле ничего не происходит. Энн Пэтчетт, писавшая свой дебютный роман в местном Центре изящных искусств, однажды сказала, что зимний день в Провинстауне длится по ощущениям где-то 60–80 часов. Я с ней согласен, разве что, как по мне, это применимо к любому провинстаунскому дню — не только зимнему.
На полуострове Кейп-Код (Провинстаун расположен у самого его края: «бородка на конце крючка» — как в свое время назвал этот городок Пулитцеровский лауреат Майкл Каннингем) пока не зарегистрировано ни одного случая заболевания коронавирусом, однако, из всех округов штата Массачусетс, именно здесь принимаются самые экстренные меры — за неделю до официального роспуска учебных заведений все школы и детские сады Кейп-Кода уже закрыты; связано это с тем, что полуостров (вообще, правильнее называть его мысом) всегда был и остается фактически изолирован от любых проявлений внешнего мира. Его, например, до сих пор можно изучать, вооружившись травелогом Генри Дэвида Торо, написанным полтора столетия назад, и найти более-менее все, о чем там упоминается, на прежних местах. Время замерло, природа замерла, жизнь не столько пребывает в движении, сколько поддерживается местными жителями, как огонь в камине. Побочный эффект: на Тресковом мысе (так перевел его название Иосиф Бродский в своей «Колыбельной») по-прежнему нет ни одной нормальной больницы, отделение скорой помощи всего одно на целую пригоршню городов. Если болезнь доберется сюда, укрыться будет негде.
Первый зараженный будет выявлен в середине марта. Через неделю эта цифра вырастет до 24 человек. Однако вирус, несмотря на прошлые пессимистичные прогнозы, смогут удерживать под относительным, но все же контролем — только лишь потому, что местные жители заранее подготовились к этой встрече.
А пока здесь тишь, особенно в Провинстауне, ближайшей к Европе точке восточного побережья США. По другую сторону океана — Лиссабон.
В магазине Stop & Shop, единственном местном супермаркете, мы в буквальном смысле сталкиваемся тележками с художником-пейзажистом Джоном Даудом. Пожимаем друг другу руки, чуть ли не обнимаемся и тут же, как и положено, если вы встретились в городке, живущем сплетнями, принимаемся их обсуждать.
— Представляешь, — говорит Джон, — вчера какой-то чудик скупил здесь все запасы туалетной бумаги. Подчистую, я только что полки видел — пусто.
Чудик окажется в своем роде первым, но далеко не последним. Уже на следующий день туалетную бумагу, салфетки, санитайзеры начнут скупать по всей стране — кто-то, чтобы надолго пополнить запасы, кто-то, чтобы впоследствии продавать по спекулятивным ценам. Здесь же, в Массачусетсе, одного такого деятеля вскоре арестуют, а в сводке новостей покажут его подвал, под завязку забитый упакованными рулонами.
— Ты, я смотрю, тоже времени не теряешь — в тележке Джона горой навалены консервы, крупы, макароны, пакеты с тостовым хлебом, бутыли с водой и свежие фрукты-овощи. Венчает эту гору ананас. Джон смущенно улыбается:
— Ага, что-то вроде запасов для бункера. Ну, если бы у меня был бункер.
В следующий раз мы встречаемся ровно через сутки посреди пустой Коммершиал-стрит — главной улицы Провинстауна. Увидев меня, Джон останавливается на подчеркнутом расстоянии. Молния на его ветровке застегнута по самый подбородок, шапка надвинута чуть ли не на глаза, руку даже в перчатке он мне не протягивает. Общаясь со мной, Джон озирается по сторонам, явно ища возможности улизнуть, и, как только формальный обмен дружескими репликами завершен, скрывается в темноте.
19 марта 2020, Нью-Йорк
Парк Вашингтон-сквер, два часа дня. В высохшей чаше фонтана танцует парень в наушниках — оттачивает балетные па. Музыка слышна ему одному, тишину вокруг нарушают лишь шорох его одежды и трение подошв кед о бетон.
— Ни разу в жизни не видел, чтобы в это время суток в парке было так безлюдно, — за десять дней, что мы не виделись, город изменился настолько, что даже Майкл, проведший здесь большую часть жизни, не может не дивиться переменам. Это его голос звучит у меня за спиной. Мы договорились встретиться в парке. Майкл стоит за несколько шагов от меня.
— Боюсь, подходить друг к другу ближе нам сегодня не стоит.
Десять дней назад мы сидели в баре на тесном диванчике. Шутили про шарахающихся друг от друга людей. Листали какую-то книжку, то и дело передавая ее друг другу. Десять дней спустя все это оказывается недоступной роскошью. Бары закрыты, редкие выжившие кафе продают еду только на вынос. Пойти нам вместе особо некуда, поэтому сперва мы какое-то время бродим по парку, а потом Майкл предлагает дойти до продуктового — его сын сидит на домашнем карантине: несколько дней назад у одного из сотрудников фирмы, где он работает, обнаружили «сам знаешь что».
В супермаркете на Шестой авеню, куда мы заходим, нет ни очередей, ни пустых полок (в отдельных магазинах очереди и пустые полки есть, но это результат паники, созданной не вирусом, а новостниками). Единственное новшество — строго размеченная дорожка к кассам: покупателям разрешается вставать только на приклеенные к полу маркеры, чтобы сохранять дистанцию между собой. У Майкла в руках длинный список покупок. Я решаю подождать его снаружи. Пока стою у магазина, мимо меня, рассеянно глядя в телефон, проходит Шарлотта Генсбур. Боже, храни этот город.
Разговор в очереди:
— Почему ты не смотришь видео, не включаешь телевизор, не читаешь новости?
— Как тебе сказать. Если жить мне осталось, положим, неделю, то последнее, что я хотела бы знать, — от чего и как умру. Семь дней у тебя впереди или 37 лет... Как там в «Списке Шиндлера», помнишь? «Пять минут жизни — это тоже жизнь». Большинство из нас, к сожалению, вспоминает об этом только перед лицом опасности. Впрочем, нет. Большинство как раз не отрывается от новостной ленты, паникует и вообще ни о чем уже не помнит.
Разговор на платформе метро:
— Если подумать, свои плюсы в этом тоже есть.
— Ар ю факинг крейзи [Позволь спросить, в своем ли ты уме]?!
— Так, полегче. Смотри, больше половины авиарейсов по всему миру отменены, хайвеи стоят пустые, производства на карантине. Рестораны, бары, торговые центры — аут. И это не только у нас, а повсюду. Все это ударит по экономике, но подумай вот о чем: последние несколько лет все только и делают, что бессмысленно талдычат про спасение планеты, ничего при этом толком не предпринимая. Это первый раз, когда мы, сами того не желая, сделали что-то действительно полезное — притом всем миром. А еще вот о чем подумай. Ты можешь припомнить, чтобы когда-нибудь в жизни звонил родителям каждый день? Чтобы был в курсе абсолютно всего, что происходит у твоих друзей? Мы наконец-то используем социальные сети и мессенджеры по прямому назначению — остаемся на связи с теми, кто нам важен и дорог. Забавно, да? Для того, чтобы нас сплотить, пришлось всех разогнать по домам.
20-е числа марта 2020, Оушен-Сити
Крошечный городок на юге штата Нью-Джерси. Не городок даже, а так, несколько застроенных улиц. С октября по май здесь практически никто не живет, дома на побережье стоят пустые, и местный чудила по имени Саша — пожилой жизнерадостный толстяк с выкрашенными в темно-каштановый цвет волосами и бородой — каждое утро во время прогулки забирается на чью-нибудь открытую веранду и сидит там, иногда часами. Смотрит на океан, на дюны и пляжную траву и, по его собственным словам, предается размышлениям («В сегодняшнем мире слишком мало людей предаются размышлениям, так что это мой вклад в сохранение если не баланса, то хотя бы его подобия»). Он никогда не сидит на одной и той же веранде два дня подряд, пока за несколько месяцев не совершит полный обход, а уж потом изредка возвращается на особо полюбившиеся. И так из года в год. В одном из этих домов, многие годы назад переоборудованном в летнюю гостиницу, он провел детство. Иногда он заглядывает в окна первого этажа. Если с ним гуляет кто-то из немногочисленных приятелей, рассказывает, как были обставлены комнаты 50–60 лет назад. Его нынешний дом стоит на некотором удалении оттуда — минут 15 пешком.
Первый больной в Оушен-Сити появится 21 марта. Выявят его (точнее, ее) лишь несколько дней спустя. Закроют променад, закроют выход к общественному пляжу. Введут не обязательный, но настоятельно рекомендованный комендантский час. Паники не будет. С той женщиной мало кто общался. Общение вне туристического сезона (то есть большую часть года) здесь всегда было сведено к минимуму. Местные жители соблюдают предписанные меры и ждут. Ничего другого им не остается. На чьей-нибудь пустой веранде, возможно, прямо сейчас, сидит и ждет Саша.
