После хита «Молчи и обнимай меня крепче» и других драматических композиций Шура Кузнецова собрала вокруг свою аудиторию — людей, которые следовали за ней в Instagram, смотрели на YouTube, ходили на диджей-сеты и покупали билеты на концерты. И все они потеряли ее из виду год назад. Сейчас Шура Кузнецова вернулась с новым студийным альбомом. На нем — кроме фирменного звучания «с оркестром» — несколько вещей с электронными обработками Виктора Исаева, работавшего с Монеточкой, и другие интересные саунд-решения. Мы решили узнать у Шуры, что значило ее исчезновение и к чему она пришла в новой пластинке, московская презентация которой пройдет в клубе RED 20.02.2020.
— С чего началась история этого альбома?
— Я поняла, что у меня кризис. Схемы, по которым я работала, получала деньги, занималась творчеством, — все перестало работать. Просто потеряло смысл. Моей задачей было все стереть и создать заново. Год у меня не было интервью, и я ни с кем не общалась. Я погружалась в себя и избавлялась от лишнего. Все социальные сети, все СМИ, всех ненужных людей — все пришлось удалить. А потом пошла музыка.
— Из каких источников?
— Из вопросов «Что ты хочешь сказать людям?», «О чем это все вообще?». На них невозможно ответить, если бесконечно скролишь ленту Facebook, например. Или пытаешься кому-то понравиться. Было несколько месяцев, когда я вообще-вообще все отключила. И Instagram тоже. И это очень интересный опыт. Оказалось, что в сутках невероятное количество времени. Очень много можно сделать за день: и написать стихи, и попеть, и сделать упражнения, и поплавать, и погулять с собакой, и опять сесть писать. Когда ты выключаешь соцсети, срабатывают ускорители времени и день просто проскакивает. Без этого ты погружаешься в себя. Сначала это достаточно неприятно. Встреча с собой, она не такая уж особенная. Чаще всего это какое-то разочарование, но только через это можно потом начать проводить что-то другое. То, что ты еще не делал.
— Что вызвало этот кризис?
— Он связан с тем, что с 17 лет я бесконечно зарабатывала деньги в каких-то гигантских (для меня) размерах. Я почему-то все время должна была что-то всем на свете. И в какой-то момент я просто перегорела и легла на три месяца лежать. С тех пор, как я одна переехала в Петербург, поступила на журфак, началась вся эта история, где я сама за себя. Например, восемь лет я вообще никуда не ездила, потому что у меня просто не было на это денег. Потом я вроде научилась их зарабатывать. А стоит только научиться зарабатывать, как хочется еще больше. В этой гонке ты начинаешь терять себя. И когда в один месяц у меня случился концерт с оркестром в Доме музыки и запуск (в качестве основателя) трех образовательных проектов, я все сделала хорошо и... просто перегорела.
Это достаточно стандартная история: ты думаешь, что ты викинг, воин, глыба — будешь давить и идти. Но на самом деле ты всего лишь человек, который имеет свойство уставать. И в какой-то момент ты уже не можешь контролировать свою усталость: она накапливается и превращается в какую-то жесткую болезнь либо, как это случилось у меня, все начинает просто падать из рук. А потом начинаешь думать: «Что же делать, господи, ну что же я?» Как будто ты был бегуном и лишился ног. И в этот момент становится понятно, что пришло время обратить внимание на себя: как ты живешь, что ешь, как работает твое тело. Понимаешь, что все надо рассчитывать: и усилия, и отдых. Мне кажется, это со многими происходит после 30.
— Что вы решили сделать?
— В какой-то момент мне предложили продать бизнес. Я согласилась, потому что сначала мне было прикольно заниматься образовательными проектами, потому что образование само по себе очень ценно. И когда классные ребята делились знаниями, было круто. Я получала от этого удовольствие. А потом просто «бах» — и... В том состоянии подвергается сомнению все: музыка, принятое решение завести собаку, весь образ жизни. Это страшный момент. Но тут главное — врасти в землю, устояться в своей темноте и, может, потом что-то получится другое, не надо бояться.
— Какие опоры вы использовали, чтобы выбраться из этой ситуации?
— Самое главное — привести в порядок тело и голову. Потом ты понимаешь, что вокруг тебя все валяется, все грязное, непонятное — короче, не жизнь, а бардак. И ты начинаешь по чуть-чуть разбирать, обдумывать, выкидывать. Я перестала общаться практически со всеми знакомыми, приятелями, все изменилось, потом перестала везде ходить. То есть я уже больше года никуда не хожу, хотя раньше тусовалась почти бесконечно. Потом я поехала в Индию, там провела 20 дней: просто ходила, гуляла по пляжу, дышала. Как-то раз за завтраком мы душевно встретились с Верой Полозковой — она была с детьми, и образовалось такое удивительное открытое свободное пространство. Я думаю, Вера именно за ним туда ездит.
Я вернулась из Индии. Год занималась с несколькими психологами: сначала не шла ни музыка, ни работа. А потом за два месяца написала музыку и набрала команду для записи альбома. Я работаю так: пишу песню полностью на пианино и приглашаю, например, оркестрового композитора Рамазана Юнусова. Он закончил консерваторию, преподает в Гнесинке гармонию. Мы с ним пишем партитуру, идем в оркестр, все это играем. Вот это действительно потрясающе, это волшебство. Все остальное как будто не так важно в сравнении вот с этим процессом.
Потом пришли какие-то попсовые песни, я стала работать с продюсером Виктором Исаевым, который делал альбом с Монеточкой. С ним мы записали две песни: «Мама-кошка» и «Просто звук».
В Петербурге есть такой Денис Антонов — потрясающий барабанщик. Мы к нему поехали дописывать ритм-секции в оркестровые песни и в итоге написали еще несколько электронных. Вот так альбом, собственно, и получился. Какие-то очень приятные музыкальные люди собрались и делали все без компромиссов. Брали все лучшее: лучшую студию на Мосфильме, лучших музыкальных режиссеров.
— Вы зарабатываете музыкой сейчас?
— Последнее время я только вкладывала, но раньше постоянно зарабатывала на диджей-сетах и билетах на свои концерты. Зарплата популярного диджея в Москве может быть сопоставима с зарплатой топ-менеджера. Это все сейчас гораздо проще, чем раньше.
— Расскажите о диджей-сетах.
— Я играла классные диджей-сеты, на которые приходили подписчики моего инстаграма — поэтому меня приглашали на все открытия ресторанов, магазинов, клубов. Так можно заработать 500 тыс. — 1 млн руб. в месяц. Это несложно. Это история про правильную коммуникацию с людьми: если ты приятный, беспроблемный человек, который со всеми дружит, то будешь в плюсе. (И если тебе нравится хорошая музыка и ты классно выглядишь.)
— Но при этом вы должны везде тусоваться и со всеми общаться?
— Я не думаю, что это прямо вот так. Чаще всего люди тусуются по собственному желанию, общаются с теми людьми, которые нравятся конкретно на этой вечеринке. А уж те связи, которые там возникнут, и те бренды, с которыми ты потом будешь работать, — это личная симпатия. Люди же не дурачки, быстро раскусывают искусственность. Это, наверное, такой старинный шаблон из какого-нибудь «Духless'а», что ты должен ходить и улыбаться.
— То есть когда вы тусовались, это не было «по работе»?
— Проблема в том, что я могу очень плотно тусоваться не останавливаясь. Потому у меня в Instagram ник Ladykarnaval. Меня действительно уносит, заносит от того, что я всех рада видеть. Но когда я тусуюсь, то устаю прежде всего от себя, а не от того, что люди какие-то плохие. В основном люди прекрасные. И в Москве на тусовках решаются все вопросы, и прекрасно и здорово, если ты умеешь этим пользоваться. Потому что Москва — самый сложный город в стране. В Питере попроще все, там ты просто хороший парень, все с тобой дружат. В Москве ты все-таки должен все время быть в тонусе, прежде всего сам с собой. А вот эти все вечеринки, тусовки... с ними не написать музыки, не погрузиться в материал. Трезвость ума очень важна. Даже пара бокалов в обед музыкальную историю не продвинут. Ты не сможешь писать. То есть, может, кто-то и сможет, но у меня не получается.
— Что заставило вас все-таки писать альбом во всей этой ситуации, когда остальное развалилось? Как музыка в итоге осталась?
— Я занимаюсь музыкой с пяти лет, она никогда не отпадала. Это, видимо, мое призвание. Бабушка моя утверждает, что она всегда это знала. Она ходила со мной на все уроки десять лет: сначала подготовка к музыкальной школе, потом сама школа. Она знала, что я музыкант. Она всегда говорит: просто садись и играй на пианино. В любой непонятной ситуации. Ты же музыкант — решай это как музыкант. И я понимаю, что мне повезло, я знаю, что точно должна этим заниматься. У меня нет в этом сомнений.
— Даже когда все разваливается?
— Ну, это как твое тело, твоя функция. Призвание от слова «призвать». Тебя для чего-то призвали на планету Земля. Вот ты прилетел, родился, вот оно. На самом деле, я даже не стала бы выпускать альбом, если бы могла его не выпускать. И не стала бы писать музыку, если бы могла не писать. Но получается так, что в других направлениях, где я даже больше, как будто, умею, я несчастливый человек. Вот что происходит, вот что я ощущаю.
Например, после журфака у нас все чем-то классным занимаются, все при деле: кто-то редактор, кто-то работал с Дудем, кто-то возглавлял «Стрелку», все, кто учился на журфаке, — все при деле. Вопрос только в том, испытываешь ли ты невероятное чувство счастья и любви в этот момент. Вот я испытываю это только в музыке: я на месте, если я на сцене. Больше ни в одной ситуации я не чувствую себя полноценно.
— Что в итоге вы хотели сказать этим альбомом?
— Всю жизнь перед этим я писала музыку от того, что меня кто-то бросил. Когда мужская часть населения меня обижает, у меня появляется сильная энергия, я пишу. А потом я поняла, что это слишком простая задача — писать из-за трагедии, внутреннего дисбаланса. Наивысший пилотаж — писать от любви. Вибрация боли — она большая, она всех поглощает, а вибрация любви маленькая. Разрастить ее настолько, чтобы она так же била, как все тяжелое, — это крутой эксперимент. Наверное, такой запрос у меня был. Писать от любви. Чтобы человек, который «умеет слышать», вдруг почувствовал себя в тепле, защищенным, чтобы ему было не так больно.
Ведь каждый из нас переживает очень серьезные эмоциональные штуки, и музыка тут для каждого своя. Это как защитный кокон. Плохо дела — и ты врубил любимый трек. Я свою музыку люблю, может быть, как детей надо любить. Бороться за нее — это такое рыцарство для меня. У меня нет задачи понравиться или стать Лободой. Я считаю, что это суперкрутой проект, классно придуманный со всех точек зрения. Но у меня совсем другое.
— Расскажете?
— Я была один раз на концерте Бенджамина Клементина и так расплакалась искренне — увидела, чем хочу заниматься. Когда такой полубог поет о большой невероятной любви, тебе становится настолько хорошо! Вот этого мне хочется: чтобы люди приходили, пусть их будет не стадион, пусть их будет тысяча человек, но я буду понимать, что это все про одно, что мы все понимаем. Я стремлюсь зафиксировать состояние внутренней любви ко всему, большой любви. У меня есть потребность быть проводником для этого.
