Иммерсивность
Красивое слово, которое раньше использовалось в основном по отношению к произведениям искусства, подхватили пиарщики, маркетологи и рекламисты, то есть люди, которые, как в том анекдоте про еврейскую маму, решают за нас, замерзли мы или хотим кушать. В Москве с шумом прошли премьеры иммерсивных спектаклей «Пиковая дама», «Вернувшиеся» и «Русские сказки», в которых зрители ходили по залам и взаимодействовали с актерами, после чего начался настоящий бум иммерсивных театров и постановок. Но этим дело не ограничилось: «иммерсивным» стали называть туры, интерфейсы гаджетов, даже интерьеры, хотя, казалось бы, какими еще им быть. Предпосылки к тому можно искать в изменении парадигм поведения: в наше время, чтобы человека вытащить из его собственных мыслей и вызвать в нем новые эмоции, его надо действительно окунуть во что-то с головой. Во что угодно: спектакль, инсталляцию, компьютерную игру, в конце концов.
Культурные коды
Хотя слово «культура» наводит на мысли о Достоевском, Большом театре и Эрмитаже, сейчас термин «культурный код» чаще употребляется в контексте маркетинга и рекламы. Он означает нечто, помогающее «взломать» психологию человека определенной национальности — или скорее воспитанного в определенной стране, — достучаться до его эмоций, чаще всего с целью что-то ему продать. Рекламный ролик одного и того же автомобиля для России и для Китая будет разным, потому что культурные коды жителей этих стран не совпадают: они воспитывались на разных книгах и мультфильмах, их мамы и бабушки готовили очень разную еду, они по-разному отмечают Новый год. В последние годы выражение «культурный код» стало интуитивно понятно и людям, не связанным ни с рекламой, ни с социологией. Мы стали больше путешествовать, общаться с людьми других национальностей и поняли, что существуют некие универсальные инструменты, которые помогают быстро перевести общение в дружеское русло: например, чтобы растопить сердце русского человека, иностранцу достаточно сказать, что он любит оливье.
Экомышление
Антипластиковые кампании, которые Гринпис и другие международные экоактивистские организации пытались проводить много лет, наконец «бомбанули» — благодаря соцсетям и вирусному эффекту. Кого-то до глубины души потряс ролик про черепашку, у которой в носу застряла ватная палочка, у кого-то перед глазами стоят кадры с медузами и пластиковыми пакетами, неотличимыми друг от друга, кого-то лишил сна тот факт, что каждый человек в неделю съедает горку микропластика, из которой можно было бы сделать кредитную карту.
Триумфальный выход Греты Тунберг на международную арену на излете десятилетия — это скорее начало, чем конец. Как ни относись к Грете, уже очевидно, что назад в бездумный консюмеризм дороги нет.
Психическое здоровье
В октябре 2019 года модель Айеша Тан-Джонс во время показа Gucci подняла в воздух ладони, на которых было написано «Психическое здоровье — это не мода»: она и ее коллеги шагали по подиуму в платьях и комбинезонах, напоминающих одежду больных психиатрических лечебниц 1950-х годов. Еще несколько лет — и психическое здоровье, возможно, окончательно перестанет быть предметом недобрых шуток и умолчания. В прессе и социальных сетях стали появляться тексты о том, как живется с биполярным расстройством, депрессией, шизофренией, суицидальными мыслями. Обращение к психиатру перестало казаться чем-то позорным. Мы узнали, что любые психические заболевания можно контролировать медикаментами, что никакой диагноз не приговор, с ним можно жить, главное — не бояться объяснить окружающим, что твой внутренний мир устроен несколько иначе.
Информированность (awareness)
2010-е, с одной стороны, были довольно радикальным десятилетием, а с другой — к нам пришло понимание, что насильно человечество в светлое будущее не загнать. На любое действие, даже самое прогрессивное, найдется противодействие, на любого Обаму — свой Трамп. Повелительное наклонение сменилось рекомендательным, противовесом запретам стали кампании информирования обо всем на свете: психическом здоровье, экологической ситуации, раковых заболеваниях, безопасности на дорогах. Да, человека невозможно затащить к врачу против его воли, принудить сортировать мусор или за один день научить с пониманием относиться к людям, которые отличаются от него в силу физических или психологических особенностей. Но можно представить ему факты, рассказать о причинах и следствиях — и возможно, что-то шевельнется в его душе и в мозгу.
Культурная апроприация
Противники культурной апроприации приводят аргумент, что «апроприаторы» заимствуют только внешние элементы той или иной культуры, не вдумываясь в их смысл. Ровно так же вели себя колонизаторы, которые наряжались в национальные костюмы подконтрольных народов и вывозили из колоний сакральные артефакты, чтобы украсить ими интерьеры своих особняков. Современные примеры культурной апроприации — мода на дреды среди европеоидов, празднование мексиканского Дня мертвых в клубах на другом краю земли, индейские перья в рекламе французского парфюма. Раньше все это казалось чем-то невинным, но настали нервные времена. Под серьезным ударом оказалась мода, в которой очень многое построено на визуальном цитировании. Теперь любой дизайнер, который выведет на подиум модель в наряде гаучо или китайском халате, рискует быть обвиненным в культурной апроприации. Cамый громкий скандал разразился летом 2019 года вокруг бельевого бренда Ким Кардашьян Kimono: мэр Киото даже написал ей открытое письмо, в котором просил не «монополизировать» кимоно, поскольку национальная одежда — символ японской культуры и духа, защищенный ЮНЕСКО.
#MeToo
Выражение Me Too впервые употребила еще в 2006 году активистка Тарана Бёрк. Но цунами нападок в адрес «сексуальных хищников», как их окрестили в англоязычных странах, поднялось в 2017 году, когда группа актрис обвинила продюсера Харви Вайнштейна в том, что он десятилетиями пользовался своим положением для принуждения молодых женщин к сексу. После этого волну было уже не остановить — Me Too стала одной из главных тем на телевидении, в прессе, в кино и сериалах, а также довольно опасным оружием в руках женщин: обвинения в сексуальных домогательствах, по крайней мере в цивилизованных странах, теперь делают человека токсичным и разрушают его карьеру.
На постсоветском пространстве еще до волны #MeToo по инициативе украинской журналистки Анастасии Мельниченко запустилась кампания #ЯНеБоюсьСказать: женщины делились на своих страницах в соцсетях историями сексуальных домогательств, доказывающих, что они постоянно оказываются в положении объекта и общество не считает это чем-то из ряда вон выходящим. Вдруг оказалось, что такие истории есть у всех без исключения.
Номады
В начале 2010-х люди, как птицы, начали сезонно мигрировать на Бали и в Таиланд, продолжая при этом работать удаленно, благо развитие технологий позволяло. К концу десятилетия сформировался новый экономический класс цифровых кочевников, или номадов — людей, которые путешествуют месяцами и даже годами, зарабатывая по дороге СММ-маркетингом, дизайном, блогингом — словом, используя по полной возможности интернета и новых отраслей экономики. Параллельно развивалась инфраструктура — коворкинги, коливинги и кафе, в которых на человека с ноутбуком и остывшим флет уайтом не смотрят исподлобья. Стали появляться тематические лагеря и travel-программы для номадов — выяснилось, что самой большой проблемой для них является социализация: не так-то просто поддерживать значимые связи, когда каждые пару месяцев перебираешься в новый город. Страны выстроились в рейтинги по степени дружелюбности к номадам, некоторые даже увидели в номадском сообществе потенциал для пополнения бюджета. Эстония, например, ввела специальные цифровые визы для диджитал-антрепренеров, а города вроде Чиангмая, Чангу, Мехико, Медельина, Тбилиси и Лиссабона стали настоящими номадскими хабами.
Баланс работы и жизни
(Work-life balance)
Может, когда-нибудь технологии и освободят наше время для общения и хобби, но пока мы пережили самое трудоголичное десятилетие в истории. В какой-то момент многие ощутили на себе эффект выгорания: в Скандинавии по этому поводу теперь даже можно оформить официальный отпуск. Противовесом стала новая религия — «баланс работы и жизни». Появились коучи, которые по сходной цене готовы объяснить человеку, как встать из-за компьютера и начать жить и как отбивать атаки начальника, который ломится в WhatsApp после полуночи. Плюс подросло новое поколение, которое видело, до чего трудоголизм доводил их родителей; для многих представителей поколения Z социальная жизнь и свободное время по определению важнее, чем карьера и деньги.
Новая чувствительность
Мемы с подписью «как никого не обидеть в две тысячи таком-то году» гуляют по интернету уже не первый год, но почему-то каждый раз смешно. Политкорректность, порождение предыдущей декады, к концу 2010-х достигла экстремума и стала определяющим понятием десятилетия. Никогда еще человек не был так чувствителен к словам и интонациям. Поводом оскорбиться может стать что угодно: и «вы»/«ты» при обращении (снобизм vs фамильярность), и замечание о том, что вы похудели/поправились (бестактность vs бодишейминг), и открытая/не открытая перед женщиной дверь (мачизм vs нарциссизм). А уж любое высказывание с упоминанием национальных стереотипов вообще приравнивается к объявлению войны.
Одна из причин такой обострившейся чувствительности, вероятно, в том, что люди из разных культурных и социальных групп стали чаще пересекаться на открытых площадках для дискуссий. Мы вышли из своих уютных кругов общения и оказались не готовы принять тот факт, что у людей, живущих на одной с нами планете, в одной стране и даже одном городе, разный уровень образования, понятийный аппарат и чувство юмора.
Вторая и главная причина — в том, что нам сказали, что обижаться можно и нужно, что только так мы изменим мир к лучшему, истребим расизм, шовинизм и неравенство. Чем закончится этот эксперимент, пока непонятно, но есть ощущение, что в следующем десятилетии общественная дискуссия должна выйти на качественно иной уровень.
