Берлинский конкурс продолжает удивлять уровнем отобранных работ. «Ари» (Ari) француженки Леонор Серай являет собой исследование характера молодого лузера с длинными жидкими сальными волосами и голубыми глазами, в которых будто застыли то ли просьба, то ли вопрос. Он не способен ни на что, кроме обмороков и досужих пререканий с друзьями, тяжелая доля воспитателя в детском саду ему не по плечу, ибо он сам еще не повзрослел, и тут как гром среди ясного неба — 27-летний прекраснодушный оболтус узнает о том, что вот уже два года является отцом ребенка, которого он когда-то столь же прекраснодушно велел своей подружке абортировать. Теперь ему волей-неволей придется взрослеть, хотя ничто этого по-прежнему не предвещает.
Портрет очередного потерянного поколения сделан в формате разговорно-импровизационного лирико-драматического кино, от которого хотелось чесаться даже многие годы назад, даже в значительно лучшем исполнении.
Снятый в копродукции чуть ли не всей еврозоны от Франции и Италии до Бельгии и Люксембурга синефильский псевдоинтеллектуальный трэш «Отражение в мертвом алмазе» (Reflet dans un diamant mort) деконструирует итальянские хорроры, франко-итальянские фильмы «плаща и шпаги», классические британские шпионские иронические боевики, чтобы… Цель усилия Элен Катте и Бруно Форцани до конца не ясна — вероятно, она состоит в благодарности со стороны их ультранишевой аудитории. Ясно только, что авторов, как ворон, чрезвычайно привлекает блеск — стекол, платьев и бриллиантов, возбуждают хищные женские ногти, являющиеся идеальным орудием убийства, а также содранная с лица кожа, за которой проступает еще одна маска. Еще им по душе цветовые сочетания красной-прекрасной крови в синей-пресиней воде. Но, как сообщается в финале этой мешанины из воспоминаний суперагента на пенсии, до сих пор находящегося в поиске поразившей его соперницы по кличке Серпантик, бриллианты оказались фальшивыми. Это стеклышки, а не бриллианты. И точно: лучше посмотреть оригинальные джалло Дарио Ардженто и Марио Бавы и ранние фильмы про Джеймса Бонда с Шоном Коннери, чем тратить время на эту белиберду.
Люсиль Хадзихалилович тоже питает пристрастие к ретро, а также ко всему блестящему, в частности, к сосулям, так красиво сверкающим на солнце, и даже вороны играют важную роль в ее сказке для взрослых (хотя, на самом деле, тоже не понятно, для кого) «Ледяная башня» (La Tour de Glace). Она снята на таких мучительных, серьезных щах, что невольно ждешь от нее важного послания — если не содержательного, то хотя бы эстетического. Ах, оставьте! Заунывная двухчасовая вампука о бежавшей из приюта девочке, которой к 16 годам некому было объяснить, что Снежная королева — это сказочный персонаж, заканчивается так банально, что даже неудобно за культовую в очень отдельных кругах «режиссерку», обеспечившую себе некую известность как ближайшей сотрудницы и боевой подруги Гаспара Ноэ. Он появляется в роли режиссера, снимающего фильм о Снежной королеве с Марион Котийяр в заглавной роли. По сюжету наивная приютская девочка принимает выкрутасы этой дивы за чистую монету и даже изъявляет желание совершить в честь этой ледяной истуканки жертвоприношение, но обалдевает в самый последний момент, когда кинозвезда на деле демонстрирует бедняжке, что сказок не бывает — никаких, даже самых страшных.
«Если бы у меня были ноги, я бы тебя пнула» (If I Had Legs I'd Kick You) — кинолента с таким названием поступила в Берлин прямиком из Санденса, видимо, в качестве уже окончательного триумфа «женской режиссуры». Два часа на экране — истерика в кадре и за кадром. Главная героиня — психотерапевт, которой в прямом смысле слова самой лечиться надо. Что она и делает, лежа на кушетке в свободное от консультаций таких же, как она, сумасшедших, время. Одна из пациенток подбрасывает ей грудного ребенка, но у героини проблема с собственным. Девочка страдает от неназванного заболевания и подключена к «трубе» какого-то аппарата. При этом девочку до самого последнего кадра мы не видим: все два часа экранного времени режиссер фокусируется на лице актрисы Роуз Бирн, выступающей в главной роли, лишь мельком показывая остальных персонажей, актриса же Роуз Бирн, довольная таким бенефисом, изо всех сил кривляется и пучит глаза. «Ты меня любишь?» — спросит она у появившегося из ниоткуда мужа (Кристиан Слэйтер). Как же такую не любить? Видимо, не поверив положительному ответу, женщина идет топиться в ночную набежавшую волну, но даже она отказывается ее принять.
Режиссура Мэри Бронштейн ставит своей целью доведение зрителей до белого каления, чтобы они лучше погрузились под кожу ее героини. И, в сущности, ей это удается: в результате просмотра действительно хочется кого-то пинать. Интересный феномен: плеяда представленных в этом году в Берлине режиссеров, в основном женщин, не думает о тех, кто их фильмы смотрит. Не думать о зрителе — это прошлый век авторского кино. Сейчас нужно изо всех сил бесить зрителя, даже фестивального, с целью отвратить его от такого занятия, как просмотр кино. Мэри Бронштейн пока справилась с этой миссией лучше остальных, однако еще не вечер.
Не думать о зрителе — это прошлый век авторского кино. Сейчас нужно изо всех сил бесить зрителя, даже фестивального, с целью отвратить его от такого занятия, как просмотр кино.
На этом фоне выигрывает бразильский «Голубой след» (O último azul/ The Blue Trail) Габриэля Маскаро — скромная, но человеческая антиутопия, прослеживающая путь 77-летней женщины в ее попытке побега от авторитарной системы. Она, система, решила, что после 75 лет людям будет лучше в специальных колониях, куда они и должны насильственно отправляться. Но, как сказал русский классик, «бытие только тогда и начинает быть, когда ему грозит небытие». Поняв, что до 77 лет она еще не жила, даже на самолете ни разу не летала, сообразительная бабушка пускается в бега. Еще одно открытие: в коррумпированных системах закон действует не для всех, а только для бедных, и свободу можно купить. Значит, надо срочно идти в казино и выигрывать там большой куш, и тогда тебе улыбнется и беспредельная водная гладь (о которой идет речь в названии), и яркое бразильское солнце, и все остальные прелести жизни.
Во внеконкурсных секциях, например, в «Панораме», можно найти фильмы, в большей степени дающие пищу уму и сердцу, чем те, что собраны в главном конкурсе. Например, испанская драма «Глухая» (Sorda/ Deaf) Эвы Либертад исследует интересный аспект вопроса инклюзивности. Главная героиня — неслышащая женщина, родившая слышащую дочь. То, что ребенок не унаследовал ее наследственное заболевание, должно было стать радостью, но становится проблемой. Анхеле (неслышащая актриса Мириам Гарло, сестра режиссера) трудно найти себя во взаимоотношениях с дочерью: она не слышит первого произнесенного ею слова, не может читать ей сказки, не слышит, даже когда ее дочь плачет, и вообще чувствует себя лишней. Отношения с ангельским мужем тоже расстраиваются — он по понятным причинам уделяет теперь больше времени дочери, а не жене. Последние 15 минут фильма мы смотрим без звука, с позиции Анхелы, которой, как выясняется, удобнее и спокойнее с такими же, как она. Вот тебе примерно и вся инклюзивность.
Показанный в новом дебютном конкурсе «Перспективы» броский «молодежный» фильм австрийца Флориана Похлатко «Как быть нормальным, или Странности иного мира» (How to Be Normal and the Oddness of the Other World) в чем-то перекликается с «Ари», ибо имеет дело с недавно выпущенной из психушки девушкой Пией. Она ведет себя все менее и менее адекватно — прежде всего из-за проблем в личной жизни. Приступы булемии и агрессивного поведения компенсируют острое чувство неудовлетворенности той вполне себе благополучной реальностью, в которой девушка живет вместе с родителями в буржуазном пригороде Вены. Постепенно Пия, обладая определенной заразительностью, доводит до сумасшествия и собственную мать. Отец на подходе. «Не верь всему, что ты думаешь», — советует героине доктор. Но как последовать этому совету, когда мир вокруг тебя становится таким же сумасшедшим, как ты сама? То ли ты оказываешь на него такое влияние, то ли он на тебя.
Атмосфера нарастающей истерии продемонстрирована здесь вполне убедительно, поскольку режиссер использует средства кинематографической выразительности, а не только слова. Даже во времена натужного всеобщего «минимализма» яркая образность, экспрессивная операторская работа, насыщенные цвета, динамичный монтаж, стробоскопический эффект, наконец, работают во благо кинематографическому произведению.
