Первый вопрос — почему? Он возникает у всех. Почему после Пастернака, Мандельштама, Ахматовой появляется персонаж, который уступает всем перечисленным выше по масштабу, известности, важности для литературного процесса? Кто такой Михаил Кузмин в конце концов? Забытый критиками и неизвестный большинству поэт Серебряного века. Зачем он нам?
Но если задуматься, оказывается, что Кузмин оказался в группе пяти главных поэтических фигур XX века совсем не случайно. Ему не так «повезло» с биографией, как остальным «вершинам пятиконечной звезды», которая стала не только образом, но и формой пяти спектаклей «Гоголь-центра». Он не погиб в лагере, как Осип Мандельштам, не стоял годами в тюремных очередях, как Ахматова, не ждал ареста, как Пастернак. Его даже в ГПУ ни разу, кажется, не вызывали, хотя есть свидетельства, что до самой смерти он находился «под колпаком» и в страхе за жизнь своих близких. Но разве в те годы могло быть по-другому?
И все-таки у него удивительная судьба. Один из самых значительных писателей своего времени (для первой книги Анны Ахматовой «Вечер», которая вышла в 1912 году, Кузмин, известный поэт и прозаик, пишет предисловие) в середине 20-х годов прошлого века был полностью забыт. Возможно, именно это и помогло ему выжить, а вовсе не давняя дружба с наркомом иностранных дел Чичериным.
Он никогда не интересовался политикой, хотя хорошо понимал, что происходит вокруг, и даже шутил по этому поводу: «Россия сейчас похожа на квартиру, где кухня посередине — и всюду чад». Почему он не уехал из этой закопченной, пропахшей вчерашними щами квартиры, неизвестно. Те, кому удалось вырваться из охваченной безумием страны, по льду или на лодке, были уверены, что Кузмин страдает и угасает. Но это было верно лишь отчасти.
Последний сборник, объединивший, может быть, главные стихи в жизни Михаила Кузмина, вышел в 1929 году и назывался «Форель разбивает лед». Для страны, начавшей коллективизацию, он прошел незамеченным. Только во враждебной эмигрантской печати заметили, что образ форели, разбивающей лед, это «образ жизни, трепещущей, буйной, уничтожающей все преграды».
В спектакле Владислава Наставшева они разнесены — жизнь и реальность. Жизнь, молодость, «обрывки снов» поет (буквально) актер «Гоголь-центра» Один Байрон, а о прозе жизни напоминает Илья Ромашко в маске, изображающей Михаила Кузмина в старости — бледного, застывшего и с длинным носом. Снимая маску, его герой обретает свободу от реальности, которой Кузмин, судя по всему, дорожил.
Свой жизненный путь он закончил в 1936 году в петербургской больнице имени жертв революции и перед смертью говорил о приятных, легких вещах, в основном о балете. Название больницы должно было вызвать у него улыбку, но к этому моменту он уже очень устал. Последние слова Кузьмина стали легендой: «Главное кончено, остались детали». И нам теперь придется думать, что это значит.
