13-го июня на 88-м году из жизни ушел Олег Каравайчук — композитор и пианист, который, не обращая внимания на среду, жил по своему внутреннему закону и при Сталине, и при Путине. Одним из первых эту новость сообщил желтушный сайт Life.ru, в третьем абзаце статьи переврав фамилию великого маверика (написали — Коровайчук). Некролог заканчивался на том, что музыкант был известен оригинальными выступлениями — играл, например, с наволочкой на голове. И все — точка, 88 лет неповторимой биографии в четырех скупых абзацах. Хорошо, что Олег Каравайчук, сочинивший сотни часов музыки к известным фильмам, и при жизни не читал советских газет, а даже если бы прочел этот текст о себе, вряд ли расстроился. Для этого и была наволочка на голове — одна из многих эскапад маэстро-индивидуалиста, эффектный жест, символизирующий, что ничто кроме музыки не имеет значения.
Через несколько часов после того, как печальная весть разошлась по соцсетям, в Facebook появилась конспирологическая теория: в смерти Олега Каравайчука виновен Аарон Рэмзи, игрок сборной Уэльса. Оказывается, есть некий «эффект Рэмзи»: всевидящее общественное око, вооруженное интернетом, установило связь между голами, забитыми популярным валлийским футболистом, и смертями знаменитостей, которые происходят через день или два после матча. В «послужной» список Аарона Рэмзи, прозванного мрачным жнецом от футбола, записывают смерти Стива Джобса, Уитни Хьюстон, Дэвида Боуи, Алана Рикмана. Якобы и Олег Каравайчук пал жертвой Рэмзи: 11 июня на Чемпионате Европы сборная Уэльса играла со сборной Словакии. Вскоре, правда, выяснилось, что в этом матче Аарон Рэмзи как раз не забил (зато забил вчера — в ворота сборной России). Но теперь уж ничего исправишь — великие уходят, а мемы, ошибки в статьях и статусы в фейсбуке остаются. Нам придется жить дальше, без Олега Каравайчука, но с «эффектом Рэмзи», которым я бы назвал удивительное стремление людей, оснащенных всеми видами мгновенной связи друг с другом, говорить о чем-то несущественном, распространяя суеверия и прочий информационный шум.
На похожие по тональности размышления о том, что мы живем на закате великой эпохи и на заре иной, помельче, наводит фильм итальянского режиссера Луки Гуаданьино «Большой всплеск», получивший два главных приза Венецианского кинофестиваля в прошлом году. Великую эпоху в этом фильме олицетворяет Тильда Суинтон.
Ее героиня — собирательный образ рок-звезды XX века, сотканный из черт Дэвида Боуи и Марианны Фейтфул, — римской богиней ходит по деревне на сицилийском острове и безмолвствует, потому что потеряла голос во время последнего концертного тура. Есть риск, что голос к ней не вернется никогда, и потому ей предписано молчать и предаваться простым человеческим радостям вместе со своим заботливым мужчиной Полом. И вот, к богине на остров приезжает ее бывший, по совместительству менеджер и продюсер, Гарри со своей недавно обретенной дочерью-Лолитой по имени Пенелопа. Встреча экс-любовников разбередит затянувшиеся душевные раны, которые начнут кровоточить, и дело, конечно, придет к трагедии. Жизнь Гарри, весельчака, эпикурейца и души любого общества, закончится на дне бассейна. Он окостенеет в нелепой позе над пластинкой Rolling Stones, которую помогал записывать. Страшно даже представить, что написал бы про него в некрологе итальянский аналог Life.ru.
Формально «Большой всплеск» — это триллер с детективной закваской, римейк знаменитого французского нуара «Бассейн», в котором играли Роми Шнайдер и Ален Делон. Но у Луки Гуаданьино получилось совсем другое кино. В отличие от французского «Бассейна», по-левацки изобличавшего хищнические нравы испорченной буржуазии, итальянский режиссер явно испытывает симпатии к Марианне и Гарри, а не к их юным дублям — Полу и Пенелопе.
Для него взрослая пара (Марианна и Гарри) в этом квартете страстей — цельные характеры, которыми движут сильные и объемные чувства, а молодая (Пенелопа и Пол) играют в какие-то непонятные игры. Принадлежащие к разным поколениям пары отличаются так же сильно, как древние римляне, нынешние итальянцы и наводняющие остров мигранты из Африки — последних режиссер для контраста показывает на заднем плане. Что особенно важно, в этом фильме между поколениями полностью отсутствует коммуникация. Все время находясь рядом и даже пытаясь общаться, «великие старики» и их смена не могут друг с другом поговорить. Захлебнувшийся Гарри и безмолвствующая Марианна, голос к которой, как намекает режиссер, не вернется никогда, — уже ушедшие из нашей жизни натуры, которых мы не сможем окликнуть — только проводить печальным прощальным взглядом. Таким же, каким окидывает Лука Гуаданьино в «Большом всплеске» XX-й век.
Зато нам остается «эффект Рэмзи».
