У Александра Молочникова 2020 год вышел не в пример плодотворным. Лавируя между ужесточением и послаблением карантинных правил, Молочников представил масштабный спектакль «Бульба. Пир», абсолютный хит Театра на Малой Бронной, удивил «Кинотавр» премьерой семейной драмы «Скажи ей» о разведенных родителях, ставящих ребенка перед выбором, переболел коронавирусом и накликал не себя гнев телеграм-админов — мол, нечего по «Кинотаврам» ездить. А также успел влюбиться и даже отточить фокстрот и самбу в телепроекте «Танцы со звездами».
В 2019 году вы ушли из МХТ, где играли восемь лет и ставили спектакли. Это случилось после того, как туда пришел новый художественный руководитель — Сергей Женовач. Известно, что вы не поддерживали его кандидатуру, а формальным поводом для увольнения стала фраза Женовача в ваш адрес: «Ты же не режиссер, ты — актер». При этом у вас за плечами актерско-режиссерский курс в ГИТИСе у Леонида Хейфеца... Задавали себе вопрос, кого в вас больше — актера, режиссера или сценариста?
Как вы начали лихо. Не ожидал. Я в детстве хотел быть «деректарам» театра, причем это слово я писал с тремя ошибками. Сейчас понимаю, что директором как раз мне совсем быть не хочется. Но тогда мне казалось, что директор самый главный. Видимо, с детства хотелось куда-то на руководящие посты.
Когда я поступал в институт на актера, мне было 16. Состоялся коллоквиум — это такой разговор, где оказывается, что все набранные абитуриенты не читали ни одной книжки. Помню, очень боялся, что меня спросят, в каком году была Полтавская битва. Я принес работу про спектакль Льва Додина «Повелитель мух». Когда Хейфец ее прочитал, он сказал: «Тебе нужно учиться на режиссуре тоже».
Первый год я учился и на артиста, и на режиссера, буквально ночевал в институте. Ни там, ни там не получилось. Пришлось уйти с режиссуры, но я все равно отстал и от тех, и от других... Учился на лоха в итоге.
Новые педагоги, которые приходили к нам на третьем курсе, спрашивали меня: «А правду говорят, что ты когда-то режиссурой здесь занимался?» У меня в какой-то момент даже пропала вера, что я смогу быть режиссером, хотя желание что-то сделать оставалось.
Меня режиссура, честно, увлекает сильно больше. Как актер я в себя верю крайне мало. Думаю, что-то может получиться только в руках у очень хорошего режиссера. Есть примеры того, что актер я хреновый.
Тут как раз перед Новым годом вышла короткометражка «Выдающийся оливье» с вашим участием.
Вот, собственно, и пример.
Когда Молочников-режиссер оказывается на площадке в качестве актера, еще и у молодого режиссера, он как-то хочет встроиться в процесс, бунтовать, конфликтовать?
Я понимаю, насколько это отвратительно может выглядеть и как это режиссеру неприятно. Это самое ужасное, что бывает. Это один из худших видов актерских проявлений — попытка порежиссировать.
Я стараюсь себя заткнуть и максимально слушаюсь. Очень, мне кажется, покладисто себя веду. Если не происходит какого-то развала, тогда пытаюсь как-то чуть-чуть помочь.
Мне кажется, уж если ты актер, так полностью отдавайся режиссеру в руки. Кирилл Семенович Серебренников говорил как-то, что с режиссерами вообще очень удобно работать, потому что они хорошо понимают, что такое актер, который пытается порежиссировать, и в себе это сознательно, усиленно выключают.
Как вы относитесь к тому, что сейчас в режиссуру приходят люди разных профессий? Кто-то вообще считает, что не надо учиться, есть все в интернете. Про композицию, про цвет прочитали — и снимаем.
Мне ли рассуждать о том, надо ли учиться кинорежиссуре, если я не учился?
Но у вас все равно такая большая база и мастер.
У меня все-таки не имеющий отношения к кино мастер. То, как мы учились, не имеет никакого отношения к кинорежиссуре.
Вы тут, на самом деле, в болезненную довольно точку попали, потому что я прекрасно понимаю, что кино — ремесло очень серьезное, которым нужно владеть. То, что получилось снять два фильма, это, скорее, случайность. Минусы этих фильмов связаны, в том числе, с отсутствием у меня режиссерского образования. Я очень всерьез, даже не представляете насколько, думаю о том, чтобы все-таки восполнить этот пробел и поучиться в ближайшее время. Но не в России. Хотя, наверное, если попасть на курс Александра Николаевича Сокурова, это бы имело огромный смысл. Но... Есть просто школа конкретная в Лос-Анджелесе, в которой мне было бы интересно поучиться. Там, как мне кажется, можно узнать то, чего я тут ну никак не узнаю.
Дело же не только в знаниях. Дело еще в сфере других учеников, в которую я попаду. В Лос-Анджелесе, во время подготовки к фильму «Скажи ей», я попал в дом на Голливудских холмах, где сидели сценаристы, режиссеры, и уровень их диалога меня сильно впечатлил. В таких домах рождаются те сериалы, которыми мы восторгаемся.
Лос-Анджелес — центр кино, он концентрирует талантливых людей со всего мира, там можно почерпнуть те идеи, зацепиться за те звуки и течения, встретить тех людей, которых тут я бы просто не встретил. Талантливого японского мальчика, который знает, что таит японская деревня...
Зря я об этом сказал, потому что как-то хочется, чтобы это случилось. А часто бывает, что когда о чем-нибудь говоришь, оно не случается.
Ваш зритель может поменяться? В том смысле, что вы начнете снимать кино не для российского зрителя.
Наверное. Я же все-таки жил там, мне интересно сделать что-то и для их зрителя тоже. Все-таки центр киномира — это пока еще Америка. У нас сильно выросла индустрия в последние годы, даже в минувший непростой год. И все-таки мы гордимся, что они покупают наши сериалы, а не они гордятся, что их сериал купил «Первый».
Пандемия была бумом дешевого кинопроизводства, вспышкой скринлайфа. Вы к этому жанру обратились в 2019 году, когда сняли со Светланой Ходченковой фильм «Сбежавшие в Аризону».
Но это не скринлайф все-таки. Это такая дешевая форма съемки на мобильный телефон. Денег не было на обычную камеру. Туда должен был приехать оператор Сережа Козлов, который снимал «Домашний арест» и с Тодоровским много работал. В какой-то момент возникли технические трудности, и на третий день мы одновременно со Светой поняли, что у нас такая степень с ней откровенности возникает, что оператор будет все время как-то мешать.
Когда ты вдвоем с человеком, вы друг друга снимаете на телефон, это одно состояние. Когда есть еще оператор с камерой... Он снимет лучше: красиво, художественно, но это что-то другое... Что-то будто бы ушло. Простите, господа операторы, я не хотел никого обидеть. Но иногда бывает кино и без вас.
Не было желания в пандемию повторить и быстренько снять скринлайф или что-то на телефон?
Честно говоря, мне сейчас хочется двинуться в сторону эстетизации кадра и поиска художественных форм посложнее, чем телефон. Сейчас все стали операторами, и думаю, в какой-то момент произойдет откат назад. Люди начнут ценить серьезную операторскую работу, устанут от фильтров, от того, что каждый может взять телефон и сделать псевдокрасотульку.
Мне очень понравилось, как снята картина «Цой», в духе картин ранних 90-х. Я понял, что для меня такое удовольствие смотреть это. Не знаю, на пленку они снимали? Вряд ли. Кино не модное, но современное при этом — гораздо приятнее, чем красивая картинка.
Красивая картинка — это просто набор приемов, которые все уже освоили плюс-минус, научились ставить приличный свет. Как с рэпом: все научились читать какие-то панчи, как говорил Оксимирон, а суть в личности. За формой должно стоять содержание.
На «Кинотавре» произошла история, которая могла бы лечь в основу короткометражного фильма. Вы представляли фильм «Скажи ей» со Светланой Ходченковой и Серебряковым и через пару дней получили положительный тест на коронавирус, притом что до премьеры сдавали тест и он был отрицательным. Вы достаточно честно в своих соцсетях об этом рассказали, чтобы предупредить людей, с которыми встречались. Но волну, которая поднялась из-за этого поста, судя по всему, не ожидали?
Не ожидал. Ну если бы ожидал, то вряд ли бы так сделал. Хотя кто-то говорит, что я получаю удовольствие от черного пиара. Но когда тебя все начинают поносить — это никакого удовольствия не приносит.
Забавная, мне кажется, ситуация: человек фактически обвинен в начале второй волны ковида (улыбается). Я улыбаюсь не потому, что мне все это кажется смешным. Вопрос коронавируса совсем не смешной, некоторые мои знакомые не пережили это время. Но конкретно эта ситуация была комичной. Короткометражка должна была быть, да. Про человека, который сходил на мероприятие, со всеми сфоткался и... Рабочее название — «Мудак». Потому что как раз некоторые издания написали, что я мудак.
Неприятная была ситуация еще и потому, что когда ты болеешь, то из-за потери вкусов и запахов возникает определенная опустошенность и депрессивность. При том, что я человек очень не депрессивный. Просто когда все киносообщество фестиваля негодует, что ты заболел, — это очень неприятно. Наверное, это проверяет в некой степени тех людей, которые позвонили и спросили: «Как ты себя чувствуешь?» Как-то их отделяет от всех остальных. Но это и прекрасно, что есть такие моменты.
Вопрос про вашу театральную премьеру «Бульба. Пир» по «Тарасу Бульбе», с которой все оказалось непросто. Исполнитель главной роли Александр Кузнецов уехал за несколько дней до премьеры сниматься в зарубежном кино, другие актеры заболели. Пришлось переносить даты показов. Зрителей в зале становилось меньше — сначала 50 процентов, потом 25. Что для вас из этого ощущалось больнее?
Не было ничего такого прям больного, честно говоря. В какие-то секунды впадаешь в отчаяние, когда узнаешь, что рассадка — 25 процентов. Но это отдельная тема, можем к ней вернуться. Я считаю, что не очень хорошо, что мы с этим свыклись и просто смирились. Вопрос — сколько еще так продлится.
Каждый из этих эпизодов, в общем, как-то переживается. Сашин уход за два дня до премьеры был очень болезненным, но потом как-то все сложилось. Вообще, успешная премьера и успех каждого спектакля, который дальше играется, совершенно снимают все предыдущие проблемы. Даже если актеры тебя ненавидели, ты ненавидел актеров, были какие-то дичайшие конфликты на репетициях, как правило, успех премьеры очень многое смывает, как будто бы и не было ничего.
Да, перенесли премьеру... Это вырабатывает легкое отношение и понимание, что нужно работать, пока прямо не скажут «стоп».
Успешная премьера важна, но когда вы каждый раз видите даже не полупустой зал, а 25 процентов...
Я не понимаю этой ситуации совсем. Мне, как и многим, непонятно, почему в самолетах стопроцентная рассадка. Я слышал аргумент, что людям необходимо ездить на метро и летать на самолетах, а в театр ходить нет такой уж необходимости. Это очень спорный тезис, очень сложный — насколько человеку вообще необходимо искусство. Моему деду в блокаду брат двоюродный показывал спектакли из вилок и тряпочек и заставлял его забыть о голоде и не сойти с ума.
Ну бред же, что человек едет в набитом «Сапсане», а потом приходит в театр и там он на дистанции, почему-то рассадка — 25 процентов... Это просто убийственно для отрасли. Малые театры многие уже исчезают. А сколько просуществуют крупные... Наверное, просуществуют все, кто на дотации, но в целом есть ощущение, что кто-то пытается нашу отрасль убить.
Это очень тяжелая психологически ситуация для актеров — не работать, не выходить на сцену. Можно искать новые формы, но все эти скринлайфы уже дичайше осточертели. Продукт должен быть чистым.
Театр — это когда битком, зрители висят на люстрах и чудо на сцене. А вот эти 25 процентов... На «Бульбу» они все-таки пришли и купили билеты, которые стали довольно дорогими в связи со всей ситуацией, поэтому мы обязаны были разорваться еще больше, чем при полном зале.
Тем не менее то, что театральное сообщество приняло все ограничения, это все-таки типичная интеллигентская слабость. Мы все терпилы немножко. Не оказалось достаточно влиятельного театрального лобби, чтобы настоять на нормальных условиях. А в авиасообщении такое лобби явно есть. Могли бы рассаживать там тоже 25 процентов.
Вернусь к ситуации с Александром Кузнецовым. Когда вы рассказали в интервью Ксении Собчак о его съемках в «Фантастических тварях», на вас ополчились в телеграме — мол, зачем вы эту тайну раскрыли.
Я не читал. Честно, вот сейчас первый раз слышу, что ополчились в телеграме. Это не было подано как тайна, это было на слуху. Было ли это в официальном поле — я понятия не имел, не слежу за пресс-релизами Александра, при всем уважении. Озвучивая это у Собчак, я не знал, что это его подставит.
Мы с Сашей после записи интервью общались, я сказал, что будет такая шутка, он намекнул, что не очень хорошо, что звучит название, я попросил Ксюшу его убрать, но тут уже было поздно, это ее дело... Меня обескураживает, что довольно приличные люди, не желтая пресса, позволяют написать «сознательно подставил, отомстил»...
А зачем вы это рассказали? Это просто эмоции или месть?
Слушайте, вы всерьез задаете вопрос про месть? Или вы меня провоцируете? Кто-то реально думает, что можно специально назвать проект, чтобы человеку от этого было хуже? В чем месть-то, я не понимаю. В чем цель мстителей в данной ситуации?
Мы с Сашей работаем шесть лет, ездили в Африку, снимали короткометражку в африканском племени, топтали босиком коровьи лепешки... Не то что мы дружны нереально, больше в работе пересекались. Но я ему всячески желаю удачи и верю, что у него получится то, что, может, ни у кого здесь не получалось. Возможно, он будет первым артистом, у которого получится там не только играть роли русских без слов, но и большие роли. Саша еще в самом начале мне говорил, что если будет какой-то иностранный проект — он уедет. Я на это пошел. Никто не знал, что это произойдет за два дня до премьеры, сам Саша не знал, такая уж ситуация. Когда это вскрылось, я был зол. Саша был на плакатах, люди купили билеты именно на него и, кстати, их сдали. Но, повторюсь, успешный выход премьеры, как правило, смывает абсолютно все обиды.
Я вообще человек крайне не злопамятный. Все, к счастью, закончилось очень благополучно.
Вы следите за новостями?
Основные новости все на поверхности. Какие-то вещи мама мне присылает (мама Александра Молочникова — журналистка).
А может режиссер быть в отрыве от повестки?
Есть плохие режиссеры, которые в отрыве от повестки. Есть монахи, которые общаются с высшими силами и их не интересуют ежедневные новости. Но очень многие режиссеры, крупные, вроде Льва Додина, следят за тем, что происходит. Не проверяют каждую минуту телеграм, но в целом новости важные мимо них не проходят.
У вас двойное гражданство — есть еще, как известно, и американское. Следите за новостями о российско-американских отношениях? Как переживаете внешнеполитические конфликты? Не думаете об этом что-то снять?
Думаю, что да, это моя тема. Некий такой телемост Познер — Донахью нужно восстановить. Мне интересен этот диалог больших держав, который, увы, стал войной в последние годы. Америка — тоже вполне себе прекрасная, человечная страна, а не темное государство, о котором нам все время говорят с центральных каналов.
Сейчас какие-то новые возникают формы в глобальном смысле, в историческом. Мы же все-таки про историю три спектакля сделали («19.14», «Бунтари», «Светлый путь. 19.17» в МХТ им. Чехова. — «РБК Стиль»). Отдельные вещи меня очень интересуют. Мне кажется, например, что возникновение телеграм-каналов — это все-таки новая история.
Есть, например, парочка каналов, которые пишут про закулисную жизнь театра и кино. Это, в принципе, в широком смысле никого не волнует. Волнует только людей внутри. У этих каналов есть некий имейл, на который может написать любой. Дальше есть группа людей, которые все это концентрируют и выдают уже в остром виде. Соответственно, в какой-то степени написать в эти каналы может каждый. Но вообще это что-то напоминает.
37-й год?
Мне кажется, 37-й год — это преувеличение. Скажем, конец 60-х, когда милые посиделки на кухнях закончились большим количеством доносов и посадками в дурки... К счастью, пока мы до этого не дошли, но, во всяком случае, уже есть лишение людей работы, колонка в газете «Правда»...
Когда это была желтая пресса несколько лет назад, никто всерьез не реагировал. А почему-то телеграм-канал как источник стал очень авторитетным. Когда шло это «московское дело» и посадили ребят, которые кинули стаканчик пластиковый, мы делали череду одиночных пикетов у администрации президента в поддержку сначала Устинова, а потом уже всех фигурантов.
На первый или второй день мне звонит актриса N и говорит: «Саш, слушай, тут телеграм-канал такой-то пишет, что все новые, кого мы поддерживаем, они все-таки виноваты». Она не дура, таких, как она, очень много. Но для нее телеграм-канал, в отличие от центральных каналов, безукоризненный авторитет именно потому, что большое количество человек из индустрии когда-то написали туда достоверные доносы. Понимаете? В итоге она не идет снова в этот одиночный пикет, который, как мне кажется, поддерживает ребят действительно невиновных. Это довольно трагическое явление.
В начале осени произошел скандал с актрисой Екатериной Шмаковой. Она снялась в телевизионном скетче в поддержку действующей власти Белоруссии. А после обрушившейся на нее критики принесла извинения. Как вам кажется, где грань? Почему актер на экране может сыграть роль маньяка, вурдалака, а в политической агитке не может?
Мне кажется, это очевидно. Если человек играет героя, который строит Крымский мост, — это некая реальность. А вурдалак — нет.
Как объяснить эту разницу молодым артистам, которые боятся попадания в черные списки за отказ от съемок? И в чем разница тех актеров, которые это понимают и которые не понимают?
Всегда есть личный выбор. Если человеку хочется топить за власть, это тоже его дело. Если он это делает за деньги, это тоже его дело. Я не тот, кто выдвигает формулы, как правильно жить. Просто нужно верить в свой талант. Скажем, Саша Бортич, Саша Паль и многие другие, которые вышли на пикет к администрации президента поддержать Устинова (актера Павла Устинова. — «РБК Стиль»), — могли они попасть в черные списки после этого? Могли. Пошли они на некий риск? Пошли. Но, видимо, вера в собственные силы и идеалы была сильнее.
Я слышал, что была встреча, где всех этих вышеперечисленных куда-то действительно внесли. Но ничего, тьфу-тьфу-тьфу, они прекрасно снимаются. Думаю, что просто в тот момент они понимали, что не поступить так нельзя. Если ты чувствуешь, что так не сделать нельзя, то что тебя может остановить? А если ты чувствуешь, что нельзя не поддержать, скажем, «Единую Россию», значит, надо поддерживать. У меня таких моментов не было и не предвидится, но у кого-то, наверное, могут быть.
Пандемия у вас как у творческого человека больше отняла или она вам больше подарила?
Мне кажется, некорректно говорить о пандемии, которая что-то подарила, когда, в общем, многие умерли. Какого-то опыта я за это время получил больше, чем если бы не было пандемии. Парадоксы жизни... Наверное, этот год лично для меня был одним из лучших. Но я понимаю прекрасно, что тем, у кого умерли родственники, это слышать странно.
Пандемия растянула ощущение депрессивности и подарила некий выход из творческих тупиков, дала возможность открыть для себя что-то новое.
В принципе, понимание каких-то важных моментов в жизни — это классно. В моих двух работах — спектакле и фильме — пандемия научила работать блоками. Это очень удобно. Мне сейчас хочется сделать следующий спектакль, значит, нужно репетировать — месяц, потом перерыв, снова месяц работы, опять перерыв. Значит, есть возможность что-то доосмыслить. Думаю, это улучшает результат.
Еще история с пандемией научила меня как режиссера работать до конца, пока прямо вот не войдет человек, не скажет: «Нет, спектакля не будет». До этого момента мы репетируем, как будто бы все пройдет так, как мы хотели.
Что бы вы не сделали, если бы не пандемия?
Да ничего... Ну, не поучаствовал бы в «Танцах со звездами». Не влюбился бы, может быть.
Вы сейчас пишете сценарий. Что это будет?
Это сериал, но про что — говорить не буду. Еще мы начали делать спектакль в Театре на Малой Бронной, сейчас все на этапе кастинга. Это будет Чехов, пьеса «Безотцовщина». Она, на самом деле, никак не называется, ее ошибочно, как выяснилось, именуют «Безотцовщина». Это первая пьеса Чехова, хотя до конца непонятно, когда он ее написал, потому что она была предъявлена миру через 17 лет после его смерти. Мы сейчас с большим интересом в ней ковыряемся.
«Чайка» в Большом выйдет 1 июля. Это тоже очень ответственное и трепетное занятие — попробовать себя в балете. Даже странно это вслух произносить.
С кино сейчас проблемы, понимаете. Видите, как все проваливается. Никто не ходит. Кажется, сейчас очень сложно запустить авторский фильм. Даже не представляю, на какое авторское кино сейчас дадут денег. Все-таки, кажется, сейчас время, когда нужно попробовать сериал.
