«Вчера все мои проблемы казались такими далекими. Теперь мне кажется, что они со мной навсегда. Ах, как бы я хотел вернуться во вчерашний день», — пела группа The Beatles в песне «Yesterday», наверное, настоящей оде ностальгии.
Если бы Пол Маккартни оказался в кабинете у врача в начале XX века и поделился с ним подобными переживаниями, ему прописали бы лечение. Всего век назад ностальгия считалась болезнью, психическим расстройством, которое могло принимать формы депрессии или меланхолии и сопровождаться такими симптомами, как тревога и бессонница. Первые упоминания ностальгии датированы XVII веком и принадлежат врачу Иоганну Хоферу, который описывал состояние швейцарских солдат, служивших в других странах. Находясь вдали от родины, они пребывали в болезненном состоянии, но по возвращении домой исцелялись.
К счастью, во времена творчества The Beatles ностальгия болезнью не считалась и успела получить статус «чувства». Чувства социального и одновременно очень индивидуализированного, уточняет Роман Абрамов, доктор социологических наук, профессор департамента социологии НИУ ВШЭ и специалист по социальной памяти и ностальгии. «Ностальгия это, с одной стороны, социальное чувство, потому что оно не индивидуально, а как бы растворено в общественном сознании, но при этом очень индивидуализировано с точки зрения эмоций и тесно связано с личными переживаниями и с личной биографией переживания прошлого». Под переживанием прошлого исследователь понимает не только переживание человеком своего прошлого, но и прошлого его семьи и «возможно, в более широком контексте, прошлого как духа времени».
У представителей одного поколения эмоциональный опыт переживания прошлого может быть похожим. Неслучайно мы часто делаем вывод о том, что целое поколение тоскует по какому-то определенному временному периоду: старшее — по СССР, иксеры — по 1990-м. Как отмечает Абрамов, здесь важно понимать, что разные представители одного поколения действуют по-разному, так как это различные подходы, обусловленные различные доходами, потребительскими привычками, образованием, стилем жизни. Речь идет скорее о «мейнстримной» ностальгии — такой, которую разделяет большое число людей в этом поколении и которая находит отражение в массовой культуре. О ней и поговорим.
Зумеры — поколение ностальгии?
Родители в шоке. Из их гардероба начали пропадать вещи, которые, казалось, были похоронены там навсегда. Тем временем эти куртки и джинсы уже живут новой жизнью на зумерах. В них они пляшут под хиты 80–90-х на студенческих тусовках, фотографируются на пленочные фотоаппараты. Но зачем молодежи в век инноваций и изобилия товаров выкрадывать одежду у родителей, отправляться на охоту за диковинками на блошиные рынки, ремонтировать старый дедушкин виниловый проигрыватель?
«Мы переживаем время вещей: мы живем в их ритме... Сегодня мы видим, как они рождаются, совершенствуются и умирают, тогда как во всех предшествующих цивилизациях именно вещи, инструменты или долговечные монументы жили дольше, чем поколения людей», — пишет Жан Бодрийяр в «Обществе потребления». Этот век новых технологий, изобилия товаров и ускоренного их устаревания повлияли на привычки и интересы зумеров особым образом. С детства их окружали вещи, которые постоянно сменяли друг друга. Из-за такого укороченного цикла жизни они перестали обладать ценностью.
В этой новой реальности такие понятия, как «прошлое» и «будущее» начали размываться, ведь прошлое неразрывно связано с его атрибутами — вещами, а будущее из-за передовых инноваций вроде искусственного интеллекта кажется очень непредсказуемым и туманным. «В конечном счете главной ценой за общество потребления является порождаемое им чувство всеобщей неуверенности», — заключает Бодрийяр.
У зумеров это чувство находит отражение в интересе к винтажным вещам, «пожившим» товарам — то есть в ностальгии по прошлому. Старый виниловый проигрыватель, вещи из секонд-хенда представляют для них гораздо большую эмоциональную ценность, чем, например, новый мобильный телефон, который, как отмечает Роман Абрамов, «вроде бы существует и в то же время постоянно уходит: мы не привязываемся к смартфону, нечасто вспоминаем мобильные телефоны, которые у нас были». «В этой изменчивости хочется чего-то настоящего. Это что-то «постоянное» нередко находится в старых винтажных вещах», — продолжает исследователь. Таким образом, общемировой тренд на винтаж, на вещи с историей, которому следуют популярные молодежные субкультуры в разных странах, — это «необходимость с точки зрения непрерывного давления современной реальности».
Тем не менее мы не можем говорить о том, что зумеры ищут в прошлом свою идентичность. «Я бы скорее связывал обращение молодежи к прошлому с модой, с неким заигрыванием с материальным миром и, например, стилями музыки прошлого (как другое погружение во времени)», — рассуждает Абрамов. Таким образом, ностальгия по прошлому у зумеров становится не фундаментом их личности, а чем-то вроде кнопки «пауза», на которую они могут нажать, чтобы приостановить или замедлить хотя бы ненадолго этот быстрый и бесконечный поток товаров и информации. То, что мы наблюдаем в массовой культуре и потреблении, — это «коммерческая ностальгия» и ее циклы. А что насчет людей, которые тоскуют по своему детству и молодости; тех, для кого ностальгия связана с идентичностью?
Ностальгия миллениалов, иксеров и бумеров — тоска по собственному прошлому
Ближе всего к зумерам находятся миллениалы — тоже поколение эпохи потребления, технологий и интернета. Важное отличие состоит в том, что миллениалы не родились с телефоном в руках и не имели такой продвинутой техники. Это поколение MTV, «Фабрики звезд», ромкомов нулевых, Эминема и Бритни Спирс, спортивных костюмов Juicy Couture, джинсов с низкой посадкой и огромного числа субкультур: хипстеров, скейтеров, рэперов, рокеров, эмо, ванилек. На эпоху ранней юности миллениалов пришлись кнопочные и первые сенсорные телефоны, DVD-плееры, а также соцсети «ВКонтакте», «Одноклассники», ICQ. Их потребительские привычки во многом строятся вокруг развлечений и удовольствия: активно развивается сфера услуг, торговые центры становятся культурными центрами, местами встреч с друзьями, появляются вегетарианские рестораны и молекулярная кухня.
Ностальгию миллениалов можно описать одной мемной фразой: «Верните мне мой 2007 год», символизирующей ностальгию не только конкретно по этому 2007 году, но и по всей эпохе нулевых. Поскольку миллениалы все еще считаются молодежью, они тоскуют по своему детству и подростковому периоду. Интересно, что марафон ностальгии по нулевым сейчас запустили зумеры, особенно те, у кого есть старшие братья и сестры. Неслучайно пару месяцев назад мы наблюдали в соцсетях мемами из Зуландера, а на витринах магазинов замечали все больше популярных товаров из нулевых.
Поколение X, родители миллениалов, тоскует по своей молодости, 80–90-м. Иксеры первыми по-настоящему вкусили плоды эпохи потребления. Во времена их молодости появились первые супермаркеты и гипермаркеты, сети фаст-фуда, росло число магазинов одежды, их ассортимент стал разнообразнее. Они увидели первые мобильные телефоны, компьютеры. Стал заметен тренд на ускорение и зарождение новых привычек потребления. «Это поколение готово потратить больше денег на свое удобство, возможность приобрести много разных товаров хорошего качества в одном месте, сделать это очень быстро и сэкономить время», рассуждает доктор экономических наук Дмитрий Шевченко. Можно сказать, что общество потребления — воплощенная мечта иксеров. По этой причине мы скорее всего не увидим на прогрессивных иксерах кожанок, цепей, джинсовых тотал луков. Зато увидим эти вещи на их детях.
Если общество потребления было колыбелью для зумеров и миллениалов, песочницей иксеров, то его пионерами были бэби-бумеры — люди, родившиеся в 1946–1964 гг. Молодость этого поколения пришлась не только на эпоху застоя и начало холодной войны, но и на фестиваль молодежи 1957 года, который принес в Россию «стиляг», джаз, буги-вуги. У бумеров были первые телевизоры КВН, городские и домашние телефонные аппараты, радио, виниловые пластинки. Что касается потребительского поведения, бумеры привыкли бережно и ответственно относиться к вещам. Согласно их философии, товары должны жить долго. Их ностальгия запечатлена в вещах, которые они бережно хранят и которые до сих пор составляют интерьер их квартир.
Как будет выглядеть ностальгия по современности?
Следующая на очереди — ностальгия по нашим временам. Сможем ли мы вообще по ним тосковать, если все так непрерывно и быстро меняется, если сложно очертить четкие границы современности? Массовая культура уже ищет ответы на эти вопросы: наброски тоски по нашей реальности уже есть в сериале «The last of us». Его авторы вообразили тот мир, где стала возможна ностальгия по стремительному потребительскому стилю жизни. Герои в условиях зомби-апокалипсиса восхищаются обыденными вещами: торговыми центрами, музеями, содержащими осколки «чудес» привычного досуга, самолетами как символами всемогущего человека, покорившего даже небо. Этот взгляд со стороны стал возможен только тогда, когда время остановилось и на Земле остались лишь последние из нас.
Если подумать, кусочек подобного апокалипсиса мы пережили в 2020. Локдаун, пустынные улицы, передвижение по городу по пропускам, удаленка — вполне себе убедительная антиутопия. Запертые в четырех стенах, многие тосковали по «прошлой жизни» —прогулкам, встречам с друзьями, ресторанам, выставкам, путешествиям. Сейчас мы уже сталкиваемся с новым трендом: ностальгией по локдауну, который в сравнении с нынешней геополитической турбулентностью кому-то кажется почти беззаботным периодом. В социальных сетях недавно вспоминали Дальгона-кофе, напиток, получивший популярность во время пандемии, домашние тренировки, казусы во время зум-созвонов.
Хочется верить, что мы все же сможем увидеть ностальгию не только по апокалиптическому прошлому, и тем более не из апокалиптического будущего. Однако какой она будет и кто будет вспоминать наше настоящее, пока предсказать невозможно.
