Скандал вокруг программы сбора и переработки текстиля H&M случился год назад. 21 марта экоблогер Елена Володина опубликовала видео «Где я нашла вещи, которые люди сдают в H&M», в котором рассказала, что обнаружила текстиль в фирменных пакетах шведского масс-маркета на Avito, где его продавали оптом. Позвонив по объявлению, Володина получила адрес склада в Лыткарино. Приехала, купила пакеты и увидела на них маркировку I: Collect, партнера H&M по переработке. Когда активистка сама сдала вещи в H&M, спрятав вместе с ними GPS-маячки, то поняла, что они прибыли на тот же склад. Принадлежал он компании ООО «Астекс Рус», подрядчику I: Collect.
Официально суть программы звучала так: H&M собирает у покупателей ненужные вещи, которые передает компании I: Collect, а она, в свою очередь, сортирует их и отправляет на заводы SOEX в Германию, которые и занимаются переработкой. Но часть вещей из Лыткарино, согласно видео, не то что не доходила до Германии — даже не сортировалась. Пакеты на Avito продавались нетронутыми, прямо из магазинов. В них были хорошие вещи, которые действительно могут отправиться в секонд-хенды, и потрепанные, которые обычно идут на переработку. Покупатель с Avito потрепанные вещи обычно выбрасывает. И весь смысл программы переработки теряется.
В контексте слов H&M о важности заботы об окружающей среде расследование Володиной произвело эффект разорвавшейся бомбы — люди почувствовали себя обманутыми. Вопросов у них возникло много. Как давно это происходит? Может, программа никогда и не работала? Почему схема непрозрачна и об участии в цепочке других компаний помимо I: Collect стало известно только сейчас? Почему вещи должны отправляться в Германию или, как выяснилось после видео, и вовсе в ОАЭ? Почему H&M не работает с локальными компаниями? Одни моменты представители местного офиса разъяснили в течение недели после выхода видео, информации о других пришлось ждать целый год.
Склад
Огромные железные клетки стоят друг на друге, как игрушечные кубики. Верхушки этих башен уходят под самый потолок ангара. Каждый «кубик» под завязку забит пакетами. В каждом пакете одежда, и ее так много, что пестрые башни, выстроившиеся в целую крепость, не охватить взглядом. Меня — человека, не привыкшего к таким объемам, — это пугает. Сразу вспоминается книга Маргареты Магнуссон, которую прозвали шведской Мари Кондо. Главный тезис: «Оглянитесь вокруг. Что останется после вас, если завтра вы умрете?» Я оглядываюсь и вижу только вещи. Очень много вещей. В одном «кубике» их около тонны. Каждый день таких привозят сюда как минимум десять. Собирают по всей России, где есть магазины H&M. Пакеты, которыми забиты клетки, приносят туда люди как раз по программе Garment Collecting.
Я нахожусь в сортировочном цехе российской компании «Лаут Ресайклинг», нового партнера H&M по этой программе. Не в Германии или ОАЭ, а в Иваново. С начала 2021 года весь собранный текстиль сортируется здесь. Как объясняют мне представители H&M, c компанией I: Collect, обслуживающей программы переработки во многих странах, они не работают с конца 2020 года. На вопрос, почему не закончили сотрудничество сразу после мартовского скандала, отвечают: через неделю после выхода видео магазины закрылись на карантин, и было важно, чтобы после снятия ограничений работа программы не прекратилась. В это время H&M уже принял решение о переходе на работу с местным партнером, которого долго искал: исследовал рынок, проводил тендер. Компаний, которые занимаются сбором текстиля, в России достаточно — многие на слуху, названия звучали даже в комментариях под тем самым расследованием. Однако далеко не все из них готовы к объемам, с которыми работает H&M.
Россия — лидер по количеству собираемых вещей среди стран, где действует программа Garment Collecting. В 2018 году мы занимали четвертое место, уступая Испании, Германии и США, а в 2019-м обогнали всех, дойдя до объема 3 тыс. т в год. Маленькая компания под таким грузом попросту захлебнется. Именно резкое увеличение объемов и привело к прошлогодним событиям: в какой-то момент I: Collect не смогла контролировать всех своих подрядчиков, в частности ООО «Астекс Рус».
«Лаут Ресайклинг» тоже был подрядчиком I: Collect, но, выиграв тендер, стал работать полноценно и уже напрямую с российским H&M. На склад в Иваново я пришла с генеральным директором Евгением Садовским, который рассказывает, что компания работает с текстильными отходами и секонд-хендом с 1999 года. Все началось в гараже по возвращении из армии: первую партию текстиля в количестве 3 т Садовский с другом рассортировали собственными руками. Пытались и сами собирать ненужные вещи: ездили по городу, призывали жителей сдавать, а не выбрасывать ненужное. Но так как в 2012 году понятие sustainability еще ни о чем не говорило, сборы были небольшими. Работать с крупными поставщиками оказалось более рациональным.
H&M не единственный крупный клиент «Лаут Ресайклинг», хотя с началом работы со шведским масс-маркетом обороты компании значительно выросли. За январь и февраль, первые месяцы работы без посредничества I: Collect, «Лаут Ресайклинг» приняла от H&M более 500 т текстиля.
Сортировка
Сортировочный цех, вдоль стен которого громоздятся железные клетки, — это первое место, куда попадают вещи из магазинов или логистического центра H&M в Подмосковье. Из клеток вещи сгружаются на огромный стол, где их вручную разбирают сотрудницы. Бывает, что они находят в карманах документы, карты и другие забытые предметы. Было бы здорово услышать романтическую историю о потерянном обручальном кольце, но таких, говорят, пока не происходило. И за забытыми документами не приезжали. В случае подобных находок о них сообщают в полицию — и, если владелец не объявляется, вскоре утилизируют.
В смене работает около 20 человек, которые за день сортируют по 15 т текстиля. Это не рекорд, а средний показатель. Я округляю глаза: получается, что это 15–16 тех огромных «кубиков», что стоят при входе на склад. Мое удивление вызывает недоумение сотрудников: дневная норма для каждого из них — 840 кг в смену, и многие без особых усилий ее не то что выполняют, а перевыполняют. При этом недовольным таким положением дел никто не выглядит.
Именно здесь решается, какой текстиль отправится в секонд-хенды, получив шанс на новую жизнь, а какой — на переработку. Для первого варианта вещь должна быть чистой, целой и товарного вида, но таких на одну поставку приходится в среднем 8–20%. Причем среди столичных поставок этот показатель выше, чем среди региональных.
Иерархия ветоши
Главная специализация «Лаут Ресайклинг» — это работа со второй категорией, ветошью. Так называют лоскуты тканей, которые используют на предприятиях для обтирки, и нужны они во всех промышленных отраслях. Например, в РЖД, куда компания за день может продать 50 т ветоши. Интересно, что в эту категорию тоже попадает далеко не каждая вещь: слишком маленькие не подходят, как и текстиль с отделкой, которую нелегко срезать (например, блуза с пайетками).
Как рассказывает Евгений Садовский, внутри ветошной группы есть иерархия. Вещи делятся на классы, исходя из материала и, как ни странно, цвета. Самая ценная категория — белая сорочечная ткань, которой можно протирать тонкие механизмы, поскольку она не оставляет ворса. Ее любят в типографиях. Разобранную на подобные группы ветошь далее пакуют в блоки и отправляют в резочный цех. Здесь ее готовят к продаже: убирают молнии и пуговицы, обрезают по стандартным лекалам. Со стоящей рядом тележки свисают пестрые галстуки и пояски, попавшие в цех по ошибке. Такие вещи отправляются в другое место, куда отправляюсь и я, — на фабрику «Красная ветка» в соседней Кинешме.
Переработка
«Красная ветка» берет на себя процесс переработки, которой не занимается «Лаут Ресайклинг». На фабрику я еду час-полтора на микроавтобусе в компании Дмитрия, представителя «Красной ветки». О своей работе он рассказывает увлеченно, хотя в текстильную промышленность пришел не по зову сердца, а потому что «так вышло». Увлекся уже потом. «Вот, например, отходы», — жизнерадостно говорит он с заднего сидения, протягивая мне конверт и поглаживая его, как котенка. В конверте — листы из плотного материала, похожего на рыхлый темный войлок. Это регенерированное волокно, результат процесса переработки. Галстуки и пояски не единственное, из чего оно может получиться. На переработку попадают и другие вещи, не подошедшие ни в одну из прошлых категорий: слишком потрепанные, слишком мелкие.
Изначальное сырье влияет на вид и особое качество регенерированного волокна. С разными типами сырья работают разные машины, но процесс выглядит в любом случае похоже. С одной стороны, в машину загружают вещи, а с другой, как из мясорубки пластами выходит текстильная каша, которая на ощупь напоминает вату. Чем белее каша, тем она престижнее. По крайней мере, светлые цвета кажутся более привлекательными покупателю, когда дело доходит до продажи готового продукта. Так что яркие шарфы, ожидающие загрузки в машину, — далеко не элита в иерархии отходов.
На следующем этапе каша превращается в волокно, а волокно — в пряжу. Большая часть идет на производство половых тряпок. Их, как рассказывает Дмитрий, здесь каждый месяц делают в количестве 1,2 млн погонных метров. Слышать, как кто-то говорит о тряпках с такой гордостью, поначалу странно. Но как оказалось, у них в этой истории особая роль.
Именно с тряпок у «Красной ветки» начался интерес к переработке. Раньше их производили из прядильных отходов, но прядильных производств в России становилось все меньше. Собственная организация переработки других текстильных остатков стала самым рациональным выходом из ситуации. Причем не только для «Красной ветки». Перерабатывающих компаний в Ивановской области много. Звучит это не так романтично, как любимые глянцем платья из апельсинового жмыха или косухи из ананасовой кожуры. Зато со спросом проблем нет.
Еще один важный продукт «Красной ветки» из регенерированного текстиля — рабочие перчатки. Каждой стадии в их производстве отведено по этажу. В одном месте готовят волокно, а в другое оно прибывает по воздушным трубам и там превращается в пряжу. Тонкие нити мотаются на катушки, которые, в свою очередь, отправляются на следующий этаж. Здесь магия: в огромном зале машины без человеческого вмешательства (хотя за их работой следит, не вмешиваясь, оператор) что-то вяжут. Ездят туда-сюда железные детали, катушки крутятся — и вдруг в корзину падает перчатка. Чуть поодаль стоит машина конвейерного типа. По кругу едут плоские модели рук, на которые девушки-сотрудницы надевают промежуточный результат производства. Секунда — перчатка надета и едет дальше, чтобы машина отпечатала на ней рисунок из ПВХ-точек. Лица девушек при этом сосредоточены.
Популяризация осознанности
Пока сложно сказать, будет ли программа по переработке H&M работать в России так же четко и эффективно, как и конвейерные машины за «Красной ветке» в Кинешме. Что будет с ней в случае, если объемы снова вырастут? По ощущениям, команда «H&M Россия» к реорганизации своей системы подошла внимательно. Тем более что в нашей стране переработкой одежды в таких масштабах занимаются немногие не только среди модных брендов.
Об этом говорят и сами представители компании: «На момент запуска программы в России не существовало отлаженных и надежных логистических решений. Их создавал с нуля глобальный партнер, команда I: Collect. Именно благодаря этому сотрудничеству у миллионов россиян появилась возможность избавиться от ненужных вещей, не выбрасывая их, а отдавая на переработку. Командой "H&M Россия" была проделана основательная работа, чтобы этот процесс был локализованным, максимально прозрачным и надежным».
Кроме того, «H&M Россия» отмечает свою роль в росте интереса к теме устойчивого развития в стране благодаря «многочисленным экологичным проектам и инициативам». В частности, компания планирует запустить на российском сайте страницу с описанием каждого шага программы Garment Collecting со всеми данными, хотя обычно H&M не дает локальным сайтам отдельной статистики по странам.
Обвинять шведский масс-маркет в том, что он одной рукой собирает старые вещи, а другой подталкивает людей к покупке новых, станет сложнее. Награда, которой компания поощряет людей за сдачу текстиля на переработку, изменится: привычные скидки перейдут в другой формат. В H&M считают, что этап, когда людей нужно было заманивать в программу, закончился. Многие и сами теперь хотят быть осознанными. Главное, чтобы бренды были к этой осознанности и ее массовости готовы.
