Для музейного мира (а на самом деле, для мира вообще) Ирина Антонова — человек-легенда. Эта порой формальная, порой тривиальная слегка формулировка в случае с Ириной Антоновой оказывается самой емкой и точной. Встреч с ней боялись и ждали, как неизменно ждали и боялись ее мнения — всегда честного, всегда бескомпромиссного. В память о директоре и президенте Пушкинского музея мы попросили его сотрудников вспомнить о приходивших и воплощавшихся идеях, командировках и вечерах, проведенных в кабинете Ирины Александровны.
Виктория Маркова,
главный научный сотрудник ГМИИ им. А.С. Пушкина, доктор искусствоведения, профессор, заслуженный деятель искусств РФ
Моя первая встреча с Ириной Александровной… Это было давно, но я помню нашу встречу так, как будто она произошла вчера. Мне едва исполнилось 19, и я, воспитанница КЮИ (Клуба юных искусствоведов), мечтала работать в Музее. Первая попытка устроиться на должность технического сотрудника в библиотеке провалилась, моя кандидатура не подошла тогдашнему начальнику отдела кадров Николаю Ивановичу Прохорову, отставному полковнику, дочь которого была женой Александра Галича. Во время собеседования он прямо сказал, что хорошо одетая девушка, да еще и с маникюром, вряд ли будет заниматься мытьем полов. Это были последние месяцы пребывания на посту директора Александра Ивановича Замошкина.
Некоторое время спустя после неудачной попытки устроиться в Музей мне позвонил Игорь Наумович Голомшток, у которого в школьные годы я занималась в кружке. Тогда уже вышла в свет принесшая ему известность первая в нашей стране книжечка о творчестве Пикассо, написанная вместе с Юлием Даниэлем (до процесса Даниэль-Синявский оставалось четыре года!). От него я узнала, что девушке, которую ранее предпочли мне, мытье полов не пришлось по душе, она уволилась, и место снова оказалось свободно. Но, чтобы избежать повторного разговора в отделе кадров, было решено обратиться прямо к незадолго до того назначенной на должность директора Антоновой, которую характеризовали как человека своего, давно работающего в Музее.
Вскоре Ирина Александровна приняла меня в своем кабинете. Войдя, я увидела ее сидящей за большим столом, за которым работал еще Иван Владимирович Цветаев (чего я тогда, естественно, не знала), на ней был джерсовый костюм серого цвета, который мне запомнился, поскольку я была одета в платье того же цвета и тоже джерсовое. Насколько я помню, разговор был очень доброжелательный, но непродолжительный — я сказала, что собираюсь поступать в университет и очень бы хотела работать в музее. В заключение, пообещав все узнать, Антонова взяла у меня номер домашнего телефона. Буквально через два-три дня она позвонила, сказав: «Деточка, все в порядке, можете выходить на работу». Так началась моя музейная жизнь.
Еще в студенческие годы Ирина Александровна увлеклась искусством Италии, ее дипломная работа была посвящена творчеству Веронезе. Затем уже в Музее в качестве научного сотрудника Отдела Запада (теперь — Отдел искусства старых мастеров) она продолжала этим заниматься и даже начала готовить кандидатскую диссертацию. После ее ухода на должность директора отдел долгое время оставался без специалиста по итальянской живописи, и лишь по прошествии шести лет эта должность была предложена мне, хотя до защиты диплома оставалось еще больше года. Думаю, слово Ирины Александровны было здесь решающим. Она произнесла тогда фразу, которая врезалась мне в память: «Помните, что Музей всегда славился своими итальянистами!» Это было напутствие.
В те первые годы моей самостоятельной жизни в Музее директор постоянно держала меня, начинающего и еще не оперившегося сотрудника, в поле своего внимания, помогая обрести профессиональную зрелость. Сразу после окончания Университета она включила меня в состав специализированной туристической группы, отъезжавшей в Италию, а ведь в те времена даже таким образом попасть за рубеж было непросто. Но этим дело не ограничилось — год спустя я снова дважды побывала в этой стране в командировках, сопровождая на выставку произведения из ГМИИ и Эрмитажа. Все это было похоже на чудо, но главное еще ожидало меня впереди — через несколько лет мне была предоставлена годовая стажировка в Италии. Однако в тот раз при оформлении документов возникла серьезная проблема — Министерство культуры СССР отказывалось поддержать мою кандидатуру и дать разрешение на выезд. Тогда Ирина Александровна отправилась на прием к заместителю министра Владимиру Ивановичу Попову и в итоге вопрос был решен положительно. Все это сыграло решающую роль в становлении меня как специалиста, но не только.
С годами характер наших отношений менялся, возникла дистанция. Это были отношения руководителя и подчиненного, на котором также лежала ответственность за одно из важных направлений работы Музея. Не всегда наше видение той или иной проблемы совпадало. Это могло касаться вопросов комплектования, выставок, экспозиционной и научной работы. В такие моменты приходилось отстаивать свою точку зрения, добиваться результата. Находиться рядом со столь сильной личностью было непросто, но это давало бесценный жизненный опыт и формировало характер.
Тем не менее в ответственные моменты жизни нередко именно в лице Антоновой я находила столь важную для себя поддержку. Так, лет 20 назад в период работы над новой музейной экспозицией лишь Ирина Александровна поддержала мою идею перенести итальянскую живопись эпохи Возрождения в зал № 7, где ранее показывали золото Шлимана. Жизнь показала, что это решение было верным. При всей авторитарности ее характера с Антоновой можно было вести диалог, она была открыта для дискуссий.
Оглядываясь сегодня на свой жизненный путь, я ясно понимаю, что без ее поддержки и без самого факта присутствия Ирины Александровны как в профессиональном, так и в человеческом плане моя жизнь сложилась бы иначе.
Ольга Малинковская,
главный библиограф ГМИИ им. А.С. Пушкина
Ирина Александровна научила очень многому. Отвечать за свою работу, не халтурить, ценить время, как свое, так и чужое. Не бояться брать на себя ответственность за то, что ты делаешь, и за людей, которые от тебя зависят, — это, пожалуй, главное, что я поняла. Не бояться отстаивать свою точку зрения, если ты уверен в своей правоте. Не быть «манной кашей» — этот эпитет в ее словах был самым уничижительным. В противовес ему — «уметь напрягать свою сердечную мышцу». Эти слова она часто произносила, объясняя, что руководитель порой вынужден совершать поступки и произносить слова, неприятные для людей, но необходимые для дела.
Мне кажется, что как для нее, так и для всех нас, музейщиков, одним из ярких событий стала Генеральная конференция ИКОМ (Международного совета музеев), которая проходила в Москве в мае 1977 года. По инициативе Ирины Александровны, 18 мая, день открытия конференции был объявлен Международным днем музеев, который теперь широко отмечают во всем мире. В этом ее заслуга. Она подарила нам праздник. И он стал не только нашим профессиональным праздником, но и праздником для всех, кто любит и ценит культуру. И еще это день всех Ирин и Арин.
Ксения Велиховская,
заведующая редакционно-издательским отделом ГМИИ им. А.С Пушкина
Конечно, я помню первую встречу. Еще во время учебы на искусствоведческом отделении МГУ мы, студенты, во время занятий в залах музея, бывало, видели Ирину Александровну, но это было только почитание издалека. И мне кажется, я с пеленок знала, кто такая Ирина Антонова. Музей — это была она. А вот личная встреча произошла, когда я пришла работать в музей в 2014 году. Ирина Александровна уже была президентом, и меня повели к ней знакомиться. Я не боялась, но волновалась.
Она была полна сил и строга. Спросила: «Вы любите музей? Почему вы сюда пришли? Какова сфера ваших профессиональных интересов?» И была, похоже, несколько разочарована, когда я назвала русское искусство первой трети ХХ века. «Ну почему не итальянское Возрождение? — спросила она с улыбкой, — это же самая прекрасная эпоха».
Ну а потом в редакционно-издательском отделе мы с коллегами каждый год работали вместе над каталогами выставок, которые курировала Антонова. В последние годы это в основном были выставки, приуроченные к фестивалю «Декабрьские вечера Святослава Рихтера».
Среди них были каталоги «И цвет, и звук», «Вечные темы», «Воображаемый музей Андре Мальро», «Передвижники и импрессионисты. На пути в ХХ век», издание к 35-летию «Декабрьских вечеров», а также ее гордость — каталог выставки «Олимпия» Эдуарда Мане из собрания Музея д’Орсе, когда всего во второй раз за свою историю картина, являющаяся национальным достоянием, покинула Францию ради выставки в ГМИИ им. А.С. Пушкина.
Мы, редакторы, сидя во время работы над каталогом рядом с Ириной Александровной за ее большим письменным столом или за круглым столиком для гостей, всегда удивлялись, когда она, если возникали вопросы, просила срочно соединить ее по телефону с директорами европейских музеев-партнеров и, легко переходя в разговоре с ними на немецкий или французский язык, очень быстро все выясняла.
С Джереми Айронсом, 2007
Ирина Александровна всегда говорила, что дает нам свободу в работе над книгами, прямо заявляла, что «мы больше понимаем в этом тонком деле, чем она». И мы все очень хотели оправдать ее доверие, сделать как можно лучше (это вообще качества, свойственные редакторам), а тут, для Ирины Александровны, готовы были расстараться, очень ее все уважали.
В последние годы ей было уже очень трудно работать над книгами, но она всегда требовала принести ей распечатку макета, как привыкла за многие годы (на компьютере она макеты никогда не смотрела), и, просматривая листы, делала замечания и ставила свою подпись там, где считала, что все хорошо.
Для каждого издания Ирина Александровна обязательно писала вступительный текст или статью. Только вот в самом последнем каталоге — к несостоявшейся из-за эпидемиологической ситуации выставке «Святослав Рихтер. Я вижу музыку» — она сама не смогла написать, уже плохо было со зрением. И кураторы записали и расшифровали ее замечательные воспоминания о Святославе Рихтере, а редактор поехала к ней домой и прочитала текст, в который Ирина Александровна на слух, по памяти, вносила фактологические правки — она через столько лет прекрасно помнила подробности тех событий. Этот ее последний каталог выложен в открытом доступе на сайте нашего музея.
Еще мы запомним, как после наших совместных трудов, когда выставка открывалась, а каталог выходил из печати, Ирина Александровна собирала работавшую с ней команду и в своем кабинете накрывала чай с пирожками и сладостями, и мы обсуждали, что удалось, чему можем порадоваться, а что надо учесть в следующий раз.
В 2018 году я ушла из музея работать в издательство, мне казалось, нужно попробовать себя в другом. Но на выставки в Пушкинский музей я продолжала ходить постоянно. И однажды встретила на первом этаже Главного здания Ирину Александровну. Она меня увидела, подошла и сказала строго: «Вы должны вернуться в музей. Вы музею сейчас очень нужны. И вам это нужно». Меня это действительно потрясло, потому что, хотя внутри себя я чувствовала то же самое, не ожидала, что она обо мне так думает и тем более скажет об этом. Я вернулась в музей. И для меня теперь это самое важное воспоминание — ее оценка, которой я горжусь.
Анна Познанская,
заместитель заведующего отделом искусства стран Европы и Америки XIX–XX веков
Свою первую встречу с Ириной Александровной я помню плохо, потому что моя мама несколько десятков лет проработала в Пушкинском музее реставратором, я здесь практически выросла и видела ее с раннего детства. Мама, например, брала меня на «Декабрьские вечера», и я слушала концерты Рихтера, наверное, даже самые первые. И хотя я была очень маленькая, а Ирину Александровну видела всегда издалека, но когда она появлялась, было какое-то такое ощущение божества. Тогда еще совершенно от меня далекого, но очень важного.
У меня был такой период, когда я работала в отделе учета, так что мне надо было подписывать довольно много документов. Особенность заключалась в том, что, например, когда был монтаж выставок, надо было срочно подписывать у директора акт передачи, так что встречались мы часто. Ирина Александровна, будучи человеком очень мощным, очень энергичным, производила часто парализующее буквально впечатление. И на сотрудников, и вообще на окружающих людей. Об этом много и часто говорят. Мне же надо было не просто общаться с ней напрямую, а — расталкивая всех — прорываться к ней в кабинет. Или хватать ее где-то по дороге за рукав, потому что надо было подписывать срочные документы. Конечно, сначала мне было очень тяжело, но потом я поняла, что на самом деле ничего страшного нет. Просто надо мягко входить в ее энергетическое поле. Этот священный ужас, который испытывали все перед Ириной Александровной, мне удалось преодолеть. И надо сказать, что с тех пор мне стало с ней общаться гораздо легче. И все происходило совершенно без проблем.
Наверное, одна из самых для меня ярких историй, связанных с Ириной Александровной, — это наша поездка в Париж, которая состоялась в 2016 году, когда Ирина Александра готовила выставку Мальро (экспозиция «Голоса воображаемого музея Андре Мальро»), а я курировала довольно большой раздел. У нас было буквально два-три дня и огромное количество встреч, так что это время мы проводили в музеях и на ногах абсолютно с утра до ночи. И, конечно, Ирина Александровна меня поразила своей энергией. Например, в Лувре, где переходы между этажами, узкие лестницы. Там практически нигде нет лифтов, и она героически скакала по всем этим этажам. В этой поездке она даже отчасти не была моим начальником. Мы просто говорили об искусстве, смотрели вместе произведения, и, конечно, я впитывала ее опыт, многочисленные и многообразные знания. Это было очень интересно. А когда мы уже ехали в аэропорт и проезжали мимо какого-то большого торгового центра, Ирина Александровна посмотрела на него и сказала «вот три дня были в Париже и даже ни в один магазин не зашли». Ну мы посмеялись над этим и поехали себе дальше.
Если говорить о том, чему я могла бы научиться у Ирины Александровны, то, наверное, это именно подход к работе — при всей любви к искусству сохранять холодную голову и применять это, когда нужны важные стратегические решения. Особенно это важно, мне кажется, в выставочных проектах, потому что далеко не всегда, например, все разворачивается так, как ты задумал сначала. Ирина Александровна была невероятным примером. Или, допустим, в интеллектуальных обсуждениях. Она могла не то чтобы даже проявить гибкость. Она могла услышать оппонента. С ней можно было и нужно было говорить и спорить об искусстве. И она очень яростно отстаивала свою точку зрения, но не как начальник, а как искусствовед, и поэтому, в общем-то, если она слышала какую-то другую позицию, то могла ее рассмотреть, принять.
В работе ее отличала невероятная страстность и азарт. Она вообще к жизни подходила как азартный человек. И, конечно, люди, у которых этого азарта жизненного или такой страстности не было, невероятно ее раздражали. Может, иногда это было несправедливо, но у нее был совершенно невероятный темперамент, который позволил ей прожить сложную длинную жизнь и преодолеть множество препятствий.
Наталья Александрова,
ведущий научный сотрудник отдела рукописей ГМИИ, кандидат исторических наук
В 2014 году Ирина Александровна попросила меня разобрать для приема в отдел рукописей музея архив ее мужа, выдающегося искусствоведа Евсея Иосифовича Ротенберга. Она привезла материалы из дома, и в ее кабинете я разбирала огромные коробки несколько недель. Это было время наиболее близкого нашего общения. Когда у Ирины Александровны были минутки, свободные от бесконечных посетителей, мы с ней просто болтали. Обо всем. Она была интересным человеком и очень страстным. Я знала, что она любила и понимала музыку, постоянно была в курсе театральных премьер. Но однажды она рассказала, как любила бывать на спортивных соревнованиях и даже получила приз — шайбу «за болельщицкое горение», так отчаянно она поддерживала наших хоккеистов.
Меня лично Ирина Александровна поддерживала в работе по истории музея, особенно мое стремление рассказать о людях, которые наш музей делали. Я старалась ее расспросить о коллегах, и она давала четкие и емкие характеристики, вспоминала разные эпизоды музейной жизни. В том же 2014 году на нашей музейной отчетной конференции я делала доклад «Заботы и чаяния главного хранителя. Андрей Александрович Губер». Сессия длилась два дня, выступала я в первый день, но Ирина Александровна не смогла присутствовать. И тогда, по ее просьбе, я прочитала доклад дважды — беспрецедентный случай на нашей конференции.
Чему научила меня Ирина Александровна — быть смелее. Конечно, такого уровня отваги и мужества, как у нее, мне никогда не достичь. Но зато теперь перед новой поставленной задачей я не сразу отказываюсь — я не имею права, я не смогу, у меня не получится. Имею, смогу, получится. А вдруг?!
Наталья Гомберг,
руководитель молодежного направления ГМИИ им. А.С. Пушкина «Пушкинский.Youth»
Мне было лет 18, я только пришла работать в музей и с каким-то административным вопросом оказалась у нее в приемной. Она разговаривала с кем-то из гостей, бодро переключаясь с одного языка на другой между тремя разными собеседниками — меня это так впечатлило, что я никак не могла оторваться. А она, увидев мое удивление, сказала, что важно говорить с человеком на его языке, и продолжила беседу. Мне кажется, впервые я услышала об Ирине Александровне от своей бабушки, которой посчастливилось как-то оказаться с ней вместе — кажется — в Прибалтике, гулять и слушать ее рассказы. Бабушка говорила, что никогда в жизни ей история искусства не казалось такой интересной и такой понятной одновременно, как во время этих прогулок.
Однажды мне позвонила начальница и сказала: «Через полчаса жду тебя в кабинете у Ирины Александровны», и я тогда подумала: «Вот теперь я по-настоящему взрослая». Ирина Александровна хотела посвятить одну из передач цикла «Пятое измерение» Клубу юных искусствоведов, которым я занимаюсь. Я как герой анекдота всю дорогу повторяла, что собираюсь сказать, а потом, конечно, сразу растеряла все заранее приготовленные клише. Это был очень живой и очень дельный разговор, где Ирина Александровна задала мне кучу вопросов, и прямо на ходу из моих ответов выстроила стройный концепт будущей передачи. И вот эта стройность, четкость и внятность мысли, какая-то совершено рентгеновская, меня абсолютно поразила.
После съемок передачи я провожала Ирину Александровну до машины, и мы разговаривали, я мечтала позвать ее к ребятам (и не позвала, почему-то все время казалось, что еще успеем), она говорила, что у нее очень плотный график, но она с удовольствием придет в следующем году (ей было тогда 96). Примерив интенсивность этих планов на себя, я не выдержала и спросила: «Ирина Александровна, я понимаю, что это неприличный вопрос, но не спросить не могу: "Как Вам на все это хватает сил?" А она ответила: "Ну я же обещала, как я могу подвести людей"».
В тот же съемочный день мы долго готовились и мне все время хотелось, чтобы ей было удобно сидеть на наших неудобных и высоких для нее стульях, где ее усадили на несколько пачек бумаги. А она, посмотрев на мою суету, сказала: «Наташенька, какая вы нежная. Нужно быть тверже и спокойнее». Стараюсь.
