В залах Пушкинского музея среднеазиатские халаты и ткани соседствуют с послевоенной абстрактной живописью. До середины ноября здесь идет выставка «Восточный джаз / East West Jazz», собранная кураторами из коллекций Александра Клячина и Жана Клода Гандюра. Воспользовавшись этой экспозицией как поводом, ее кураторы Сурия Садекова и Елена Царева, а также директор музея Марина Лошак поговорили о тканях как произведениях искусства, контексте мировой моды, творчестве Дриса ван Нотена и других дизайнеров, эпохе возможностей, а также о русских платках, хранящихся в шкафу Марины Лошак.
Сурия Садекова: ГМИИ им. А.С. Пушкина — музей, построенный на коллекциях. Частные собрания в нашем музее начали появляться еще до того, как в 1912 году он открылся*. Елена Георгиевна, вы тоже куратор частной коллекции тканей, не могли бы вы нам немного рассказать об истории коллекционирования восточных, среднеазиатских тканей?
Елена Царева: Страсть к коллекционированию тканей овладела человечеством едва ли не со времени появления искусства их создания. Причем, судя по имеющимся данным, как на Востоке — родине декорированных полотен, так и в Европе феномен собирательства складывался одинаково: с глубокой древности жрецы, фараоны, цари, шахиншахи, вожди степных племен, богатые купцы заказывали, покупали у торговцев или получали в дар для храмов, дворцов и парадных одежд дивно красивые ковры, завесы и ткани. Владетели всех этих роскошных символов богатства и высокого статуса бережно хранили их и передавали из поколения в поколение, инициируя тем самым идею собирательства. С появлением новых материалов и техник появлялись и новые объекты коллекционирования: так, одно из повсеместных увлечений нашего времени — представленные на выставке икаты с яркими «плывущими» рисунками.
Сурия Садекова: А когда эти ткани стали известны в России?
Елена Царева: Судя по российским имитациям (техника набойки), икаты должны были появиться у нас не позднее XVI в. Доставлялись они в Московию через Иран и именовались «дорогами». Столь необычное название можно объяснить двумя обстоятельствами. Во-первых, декор ранних ближневосточных икатов в виде пестрых полос действительно напоминает тропинки-дороги. Во-вторых, слово могло быть искаженным вариантом иранского наименование икатов — «дорои» (в переводе — «двусторонний»). Самый ранний известный мне восточный икат — это бархат с вышеназванным мотивом «дорог», он служит покрытием наседельника детского седла Алексея Михайловича (хранится в Музеях Кремля).
Говоря об икатах России, добавлю, что ранние «дороги» ткали изо льна, а рисунок наносили масляной краской. Однако с появлением в XVIII веке мануфактуры Гурия Левина Россия стала производить и знаменитые «канаваты» с икатными мотивами (шелк и золотные нити). Шали эти часто считают восточными. Но нет, канаваты делали в Коломне. Они были дорогими, высоко ценились и поколениями передавались от матери к дочери. Первыми собирателями канаватов, впрочем, как и иных особых европейских и восточных тканей, стали русские цари и аристократы. Особая роль в этом движении (не побоюсь этого слова) принадлежит Екатерине II: ей, в частности, мы обязаны появлению восточных диванных комнат с их невероятными интерьерами.
Великим коллекционером был и Александр III. Собственно, на основе его собрания складывался фонд Русского музея Императора Александра III — это был его проект, осуществленный сыном, Николаем II, при активном содействии многих членов императорской семьи. Вообще, музейная, собирательская и особенно выставочная деятельность в России второй половины XIX — начала XX веков может служить образцом для дня сегодняшнего, поскольку многие из коллекций строились с ориентиром на волнующие общество темы и с учетом интересов не только специалистов и искушенных посетителей, но и самой широкой публики.
Сурия Садекова: Давайте поговорим о примерах таких экспозиций. Кристиан Лакруа в 2011 году выступил куратором выставки парижского этнографического музея на набережной Бранли. Она называлась «Женщины Востока глазами Кристиана Лакруа». Он собрал более 150 костюмов: ливанских, палестинских, ближневосточных. Там было огромное количество халатов, а Лакруа давал этому всему свою интерпретацию. Он же в 2001 году оформлял балет «Шехерезада» в Парижской опере. А в 2018 году прошла выставка в Музее Сен-Лорана на авеню Марсо, которая называлась «Ив Сен-Лоран: Мечты о Востоке» и собрала костюмы, вдохновленные Китаем, Японией, Индией. Интересно, насколько в русской моде интерпретируются эти традиции Востока и насколько вообще русская женщина подвержена такому влиянию.
Елена Царева: Мы не просто подвержены влиянию идей и образов Востока, мне кажется, у нас это в крови. Специальные восточные коллекции у нас очень популярны. Одна из моих любимых, созданная Татьяной Парфеновой, была изящно названа «Турмалин» и буквально пронизана бухарскими мотивами и красками турмалинов.
Сурия Садекова: Возвращаясь к моде международной. Дрис ван Нотен, например, сделал целую коллекцию, посвященную икатам.
Марина Лошак: Далеко не один только Дрис ван Нотен. Это вообще большая традиция европейской исторической моды, и он ее продолжатель. Ее можно проследить уже с начала XX века, с появления самого даже термина «дизайнер одежды». Во все это внес большую лепту и наш Лев Бакст. Так что Дрис ван Нотен в этом смысле совсем не одинок и очень последователен. Многие знаменитые коллекции дизайнеров, которые уже вошли в историю моды, так или иначе время от времени возвращают нас к теме Востока. И каждый воплощает, интерпретирует, транскрибирует ее очень по-разному. Что интересно, Россия в этом смысле — носитель этого гена. И коллекции, посвященные России, они ведь на самом деле еще и восточные, несут в себе этот дух. Без этого попросту не существует моды. Каждый сезон, так или иначе, есть дизайнер, который эту тему эксплуатирует в цвете ли, в фактуре ли, в подходе ли. Это постоянно присутствует, но время от времени возникает еще и как тренд — как обычно это бывает, и тогда дизайнеры всем, что называется, миром работают в одном направлении. Вообще, любовь к одежде и желание одеваться — значимая часть творческого составляющего человека, неважно, мужчина это или женщина. И всегда видно артистизм человека по тому, как он к этому подходит. Сразу это замечаешь во Франции или в Италии, где всегда можно увидеть мужчину с шарфом, а восточные орнаменты интерпретированы по-своему. Как пример можно привести Missoni — один из самых итальянских брендов, который несет в себе эту ноту.
Сурия Садекова: И Etro.
Марина Лошак: Да, да, да. Уже сейчас интернет-пространство просто перегружено предложениями. Другое дело — какого качества эти вещи, не всегда они из прекрасных тканей, да и сшиты зачастую как получится. Но сегодня происходит столько всего разного и интересного: мои американские коллеги, профессионалы в этом деле, например, специально ездят в Самарканд, потому что там работают два современных дизайнера — дамы, которые шьют фантастические вещи. Это уже не традиция, а интерпретация, но очень высокого качества. И коллеги мои привозят себе эти вещи, вот как раньше привозили специально из-за границы, для них это часть вдохновения. Это, конечно, определенное проявление артистизма: по его отношению к такого рода материалам сразу видно, кто этот человек, как он устроен. Это связано не только со Средней Азией, но, естественно, и со многими другими странами. Я вот обожаю рынки: торговцы, лавки, особенная атмосфера. Современные африканские ткани несут традицию невероятной красоты, энергии, потрясают своей свободой и силой. Зачем ты их покупаешь, никогда не понятно, ты ведь не понимаешь, что с ними можно сделать, но то, что ты их хочешь — факт. Время от времени с нами со всеми случаются такие, как бы сказать, припадки влюбленности. (Смеется.) И я как раз человек, который склонен к такого рода влюбленностям. Время от времени чем-то увлекаюсь и что-то подбираю. Был у меня период в жизни, когда я познакомилась с одним коллекционером, который собирал русские ситцы. (А я очень люблю русские ситцы, больше, чем шелк, и для меня это значительно ближе на самом деле; как я больше люблю фаянс, чем фарфор, и живую керамику, для меня эта грубость, эти следы руки мастера ближе, ценнее.) И вот мы с этим коллекционером стали дружить, он мне стал все показывать, рассказывать, я стала покупать книги. И так постепенно он мне собрал довольно приличную коллекцию платков огромного количества русских фабрик. Все новые, со штампами. И у меня собралось порядка 60–65 платков, которые аккуратненько стопочкой лежат в шкафу. Но время от времени, так как я люблю жить с вещами, будучи живым человеком, а не просто коллекционером, я всячески пытаюсь их на себя пристроить, и всегда, где бы я ни появилась, они оказываются страшно уместными.
Сурия Садекова: В галерее «Проун» вы были первой, кто организовал выставку тканей, восточных халатов и русского авангарда.
Марина Лошак: Не могу сказать, что это был авангард, потому что не воспринимаю Павла Кузнецова как художника авангарда. Мне кажется, что он, наоборот, очень традиционен. Но да, это как раз был момент, когда благодаря Таиру Таирову я открыла для себя ткани и полюбила их. После этого я начала ездить в Среднюю Азию и увлекла своего бедного мужа, который вслед за мной тоже почувствовал ко всему этому вкус. Был период, когда мы 2–3 раза в месяц просто на выходные ездили в Самарканд и Бухару, чтобы прочувствовать всю мощь и величие культуры.
Елена Царева: Это классический путь. Пример того, как люди начинали и начинают сегодня собирать свои текстильные коллекции.
Марина Лошак: Я не могу сказать, что это система, если и система, то исключительно влюбленности. Я отношусь к этому просто как к проявлению собственного характера или удовлетворению желания. И мне очень жалко, что эта страница как-то прервалась, потому что потом началась другая — безумная любовь к украинскому народному искусству. И мы принялись каждые выходные ездить в Киев на «блошку». Я стала себе домой покупать любимые вещи: и иконы на стекле, и деревянную резную скульптуру, и наивное искусство, и ткани. На этом блошином рынке, которого, к сожалению, уже не существует, совершенно потрясающие ткани, люди приезжали со всех концов Украины. Была семья, которая привозила ткани со своего старинного производства. И изумительной красоты передники из Чернигова, так называемые свадебные, затканные золотом с красными пионами, — привет Китаю. И вот они, эти ткани, у меня висят дома. Все, что связано с тканями, конечно, — это изумительно.
Сурия Садекова: Вы только что произнесли фразу: «У меня дома висят эти ткани». Они же висят как произведения искусства?
Марина Лошак: Они и есть произведения искусства. Вот если возвращаться к восточным мотивам: современные дизайнеры не могут их не использовать, это часть традиции, невозможно удержаться.
Сурия Садекова: Ив Сен-Лоран, к примеру, в этом родился и жил (Ив Сен-Лоран уроженец Алжира. — «РБК Стиль»), он был сформирован палитрой Востока. Одни говорят, что это влияние Матисса, но на самом деле это все его, родное.
Марина Лошак: Вообще, перед современными художниками (в самом широком смысле слова, включая дизайнеров) открыт весь мир, чего раньше не было. Попадая в Марокко, вы не можете после этого остаться собой, превращаетесь уже в другого человека.
Сурия Садекова: И все краски в современном искусстве, они же к нам пришли с Востока, и сочетания цветовые оттуда.
Елена Царева: Для меня лично эллинизм, эллинистический стиль сформировался где-то на северо-восточной окраине разгромленной Александром Македонским Ахеменидской империи, при встрече лицом к лицу носителей идей, образов и самих философских концептов Древней Греции — Бактрии и Гандхары. Это было именно слияние, взаимодействие, а не фрагментарные заимствования отдельных деталей этих столь разных культур. Аналогичные процессы проходили тысячелетиями и проходят и сегодня. Пример — икаты из собрания Александра Клячина, несущие радость нашим глазам, душам и сердцам и дарящие нам праздник узнавания старых друзей в новых образах.
Сурия Садекова: Будем надеяться, что мы нашей выставкой «инфицируем» следующее поколение коллекционеров, что у нас их прибавится, таких же увлеченных, как Александр Клячин. И будем надеяться, что теперь ткани будут собирать не только как текстиль, а как произведения современного искусства. Надо сказать, что есть много коллекционеров, которые готовы тратить просто сотни миллионов на картины Марка Ротко. А здесь, в наших залах, выставлены халаты, которые по художественной ценности могут совершенно спокойно с этими полотнами соперничать.
Марина Лошак: Очень важна, на самом деле, память о великих анонимных художниках, фамилий и имен которых мы не знаем, но которые стали носителями этой традиции.
* Коллекция оригинальных предметов древнеегипетского искусства и культуры (свыше 6 тыс. памятников), собранная русским ученым-востоковедом Владимиром Голенищевым, была приобретена у него государством и, благодаря хлопотам Ивана Цветаева, передана в Музей изящных искусств при Московском университете в 1909–1911 гг. Незадолго до открытия музея русский дипломат Михаил Щекин пожертвовал собранные им произведения итальянской живописи и предметы декоративного искусства XIII—XV вв., великая княгиня Елизавета Федоровна и сын славянофила Алексея Хомякова Дмитрий подарили музею первые подлинные итальянские скульптуры XVI—XVII вв. Через племянника коллекционера была получена небольшая коллекция графики старых европейских и русских мастеров Сергея Пенского. В 1913 году этнограф граф Алексей Бобринский передал в музей свое фамильное собрание бронз: канделябры, часы и другие образцы французского художественного литья XVIII—XIX вв.
