Гарри Нуриев — едва ли не самый известный и востребованный в мире архитектор и дизайнер из России. Уже несколько лет он живет и работает в Нью-Йорке, но постоянно прилетает в Москву, где его бюро Crosby Studios создает интерьеры для модных ресторанов. Нуриев считает, что главная проблема Москвы и ее заведений — боязнь риска и экспериментов, а также однотипность существующих на рынке мест. «Когда бизнес в Москве становится успешным и популярным, он теряет свою индивидуальность. Но мы же живые люди, не всегда хотим быть бабочкой, иногда нам хочется побыть и гусеницей», — объясняет архитектор. Мы встретились с Нуриевым перед вручением премии Lexus Design Award Russia Тор Choice 2019, где он вместе с другими членами жюри объявлял победителей конкурса.
— Вы часто приезжаете в Москву?
— Да, в Москве я провожу примерно неделю каждый месяц.
— В городе появляется все больше приятных, хорошо оформленных мест. Значит ли это, что дизайн и архитектура здесь сейчас на взлете?
— Мне кажется, наоборот, в Москве в этом плане сегодня кризис. Лет 10–15 назад был сильный информационный вакуум, поэтому люди экспериментировали и получались интересные интерьеры. Может быть, иногда дурацкие, но очень самобытные и честные, этим они мне нравились. Сейчас, когда люди стали больше путешествовать и пользоваться разными ресурсами, например, Instagram и Pinterest, они все больше и больше вдохновляются зарубежным опытом. Своей команде Crosby Studios я запрещаю при работе над проектом смотреть референсы (примеры, на которые ориентируется заказчик. — «РБК Стиль») и предлагаю искать вдохновение в совершенно других плоскостях, которые никак не связаны с интерьером. Это может быть кино, мода, литература, какие-то ностальгические воспоминания. Наверное, именно поэтому наши интерьеры отличаются уникальным почерком, который невозможно напрямую связать с определенным стилем.
— Если сравнивать Москву и Нью-Йорк, есть ли у двух городов что-то похожее и что-то кардинально противоположное? Какие у них характеры и какой ближе именно вам?
— Вообще Нью-Йорк очень сложно сравнивать с любым другим городом мира. Его самая главная ценность — это люди, и благодаря им он превратился в необычный и очень интересный гибрид разных культур, в котором каждый день появляется что-то, чего раньше не существовало. Москва же больше верит именам, западным традициям и не всегда готова на эксперименты. Поэтому в Москве больше «понятных» мест, с которыми сложно спорить, потому что они уже переданы чьим-то опытом и проверены. В Москве нет места для риска. В этом есть свои плюсы и минусы.
— Если бы вы переехали в Москву, что бы вы изменили?
— В Москве не хватает вещей, которые сложно объяснить. Каких-то самобытных пространств, оригинального дизайна в малом бизнесе. Когда бизнес в Москве становится успешным и популярным, он теряет свою индивидуальность и становится роботизированным. Но мы же живые люди, мы не всегда хотим быть бабочкой, нам иногда хочется побыть и гусеницей. Именно поэтому мы и ищем такие неповторимые места, и их здесь практически нет, потому что они просто не выживают.
— Это черта азиатского города?
— Нет, в Пекине, Шанхае и Гонконге как раз превалируют аутентичные заведения. Ты приходишь в небольшое кафе и задаешься вопросом: почему здесь это так, а вот это по-другому? Поэтому и ощущение от этих городов остается таким многослойным и интересным. А в Москве все подчинено определенным правилам, которыми легко пользоваться, но при этом отсутствует загадка. И, наверное, это я бы и поменял в первую очередь. И мне кажется, в моих проектах у меня получается это делать.
— Когда вы работаете над проектом жилого или коммерческого помещения, вы сразу представляете в нем людей и будущую жизнь пространства?
— Конечно, я представляю, как он будет переносить свою жизнь в это пространство и пользоваться им. Мое вдохновение в большой степени связано с людьми: с друзьями, заказчиками или партнерами, с которыми я делаю проект. В любом случае это какой-то живой человек, который за этим стоит.
— Почему вы переехали в Нью-Йорк?
— Я проповедую продвинутый дизайн, и у любой профессии есть своя столица. Думаю, что Нью-Йорк — это столица для экспериментов, место, где можно придумывать новые языки, потому что город их очень любит, он даже требует их. Вместе с этим он не приемлет никаких копий и пародий и очень жестко их отсекает, потому что хорошо чувствует. В Москве, наоборот, хотят проверенных историй, которые связаны с личной библиотекой своих опытов и воспоминаний.
— Если говорить о среде, насколько, на ваш взгляд, она влияет на творчество и в целом на восприятие мира?
— Среда — это очень важно, и особенно для творческих людей, у которых сильно развита эмпатия. Это принципиальный источник творческой энергии. Когда ты находишься в своей среде, тебе комфортно адаптироваться, твоя рука сама рисует правильные вещи, нежели когда ты белая ворона и тебе сначала приходиться создавать свой мир, и уже потом, если у тебя остается время, в этом своем мире ты начинаешь функционировать. В Нью-Йорке мне комфортно, потому что этот мир уже создан и я просто в нем творю. И там я работаю над проектами, которые строю здесь, поэтому, наверное, они такие необычные. Сегодня мы открываем новый ресторан напротив гостиницы «Украина», он называется Pink Mama. Мне кажется, это будет новое слово в дизайне интерьеров. Похоже, это первый проект премиального уровня, в котором мне позволили реализовать все мои последние задумки насчет материалов и цветов.
— Насколько сложно в России общаться с заказчиками в ресторанном бизнесе? Такое ощущение, что у них всегда есть очень четкие рамки: «это мы хотим, а этого точно не хотим».
— Я работаю с молодыми продвинутыми рестораторами, которые хорошо понимают мой язык. Но проблема, которую вы озвучили, связана не с тем, что у них есть какие-то шаблоны или ограниченный кругозор и мировоззрение. Нет, это хорошо образованные и искушенные в дизайне люди. Однако они очень боятся рисков и всегда хотят максимально их снизить. И зачастую им кажется, что от интерьера зависит успех ресторана, что, если интерьер будет не очень понятным, успеха у заведения не будет. Но мы с вами знаем, что мы ходим в ресторан за едой и за атмосферой. И атмосфера складывается не из материалов или планировочных решений, а получается как волшебство, формулу которого может даже не знать ни дизайнер, ни ресторатор. Здесь нет мистики, но должна быть честность. Когда за уши притягиваются какие-то истории, совершенно не адаптированные для русской кухни и русского человека, они работают на эмоцию в течение очень короткого времени, и потом на них уже никто не обращает внимания. Атмосферы в них больше нет. А если история очень честная, если она органично вытекает из концепции, то она абсолютно бесконечна и не имеет срока годности. В России я иногда вижу проекты в стиле, например, Копенгагена. И порой даже ни дизайнеры, ни их клиенты там ни разу не были, но они по какому-то «образу и подобию» восстанавливают копенгагенскую историю в Москве. В девяти из десяти случаев это выглядит глупо и неправильно.
— Как бы вы описали русский стиль в дизайне?
— Я как раз пытаюсь воссоздать его в своих проектах и адаптировать его к сегодняшнему дню так, как будто он прожил все эпохи и не потерялся 100 с лишним лет назад. Мне интересно понять, как бы он адаптировался к современной жизни молодежи, к минимализму или, наоборот, мог бы выглядеть в нашей жизни как китч. Во многих проектах я часто использую и резьбу, и традиционные крафтовые рисунки. Например, в одном из последних проектов я сделал минималистичный интерьер, который на первый взгляд чем-то напоминает чистые линии скандинавского стиля, но на самом деле он наполнен русской мебелью, переосмысленной мной. Где-то это резьба вперемешку с современными яркими светильниками, где-то ткань, которой обиты современные диваны или сиденья. И у меня нет никаких негативных ассоциаций с этим, я как раз смотрю на русский стиль как на неисследованную область, с которой очень интересно работать. Хотя у многих людей он вызывает отрицательные ассоциации и они предпочитают жить во французской квартире в Москве. Навязывать — не моя работа, но иногда, наоборот, получается находить людей, которым близко мое мнение, и им хочется посмотреть на ту же гжель под другим углом.
— Почему же мы так любим все иностранное?
— Не знаю, но, скорее, это от того, что наша история настолько богата, что мы ее не ценим. В Америке, наоборот, истории нет и они ценят каждую дату, каждое событие. Хотя во Франции люди очень ценят свои традиции, и даже в Африке их ценят. Думаю, такую моду у нас ввел Петр I, и все до сих пор ей следуют.
— Я обратила внимание, что в Копенгагене, например, кафе и магазины очень уютные, наверное, потому, что, когда на улице очень холодно и промозгло, хочется зайти внутрь и оказаться в теплом и приятном месте. Какие цвета и настроения должны присутствовать в интерьерах помещений в серой, пасмурной Москве, чтобы люди возвращались в гармонию с собой и окружающим городом?
— Думаю, здесь дело не в цвете, а в свете. И, между прочим, серый цвет очень даже уютный. Моя квартира в Нью-Йорке от пола до потолка серая, и в городе тоже бывают серые дни, и чувствую я себя там прекрасно. Когда говорят, что бетон или металл создают ощущение холода или неуюта, — это стереотипное мышление. Нет, ощущение холода создает плохая теплоизоляция или одежда не по сезону. А бетон и металл — это очень гармоничные для человека фактуры, мягкие и сияющие. Порой наше представление о цвете и фактуре кардинально не соответствует его характеристикам.
— Сегодня считается важным, чтобы интерьер был «инстаграмогеничным», чтобы его хотелось выложить в соцсети. Вы согласны?
— В нашей жизни на сверхвысоких скоростях сегодня самым важным качеством любого пространства является эмоция. А Instagram — это просто подтверждение, что эта эмоция есть. Если человек хочет сфотографировать что-то и запечатлеть в своем дневнике, значит, он испытал эту эмоцию и хочет оставить ее в своей памяти. Поэтому я согласен, что это важно. Особенно когда эмоции мы испытываем все реже. Интерьеры могут помогать.
— Некоторые режиссеры уходят в дизайн. Например, Уэс Андерсон успешно занимается оформлением интерьеров. Почему так? Кино переходит в дизайн?
— Я думаю, что Уэс Андерсон — просто хороший дизайнер, и его совершенно справедливо приглашает Миучча Прада, чтобы оформить бар Luce в Милане. Ровно так же, как и талантливый дизайнер сделал бы хорошие декорации к фильму. Кстати говоря, я бы сделал декорации к какому-нибудь фильму с большим удовольствием. Может быть, это даже будет крутое путешествие в кино через дизайн.
— В каком жанре был бы этот фильм?
— Фантастика. Мне повезло, я был в Лос-Анджелесе в галерее, в которой целиком воссоздали комнату со светящимся полом из фильма Кубрика («2001 год: Космическая одиссея»), и мне очень понравился этот проект.
— Где бы вы еще хотели пожить?
— Во многих местах, на самом деле. Я бы пожил в Гонконге, в Лос-Анджелесе. Мне кажется, в Гонконге сейчас правильная сосредоточенная энергия, а в Лос-Анджелесе просто классно.
— С кем вам хотелось бы сделать коллаборацию?
— Я бы сделал коллаборацию с Рафом Симонсом.
— Если бы вам предложили сейчас какой-нибудь сумасшедший проект в Москве, но ради него надо было бы сюда переехать, вы были переехали?
— Мне было бы любопытно увидеть проект, ради которого я бы переехал в Москву. Но почему бы и нет, я не исключаю такой вариант.
— Вы перфекционист?
— Я достаточно жесткий перфекционист, но мне порой нравится играть с гранями перфекционизма и специально закрывать глаза на что-то. Вообще, перфекционизм, на мой взгляд, это не совсем природное и естественное ощущение, он может убивать душу, поэтому всегда нужно оставлять место для каких-то необъяснимых, сложных и порой даже дурацких решений.
