Стиль
Герои Сергей Шнуров: «Я все надеюсь, что когда-нибудь поумнею»
Стиль
Герои Сергей Шнуров: «Я все надеюсь, что когда-нибудь поумнею»
Герои

Сергей Шнуров: «Я все надеюсь, что когда-нибудь поумнею»

Фото: Георгий Кардава
Коренной петербуржец Сергей Шнуров — о том, как Петербург превратился из города-музея в город действия, и о разнице между наживой и стяжательством.

«Сейчас мы поедем в лифте, у вас будет несколько секунд, чтобы задать еще один вопрос», — говорит мне кто-то из организаторов интервью и съемки, волею судьбы происходящих одномоментно. Все это, безусловно, добавляет штрихов образу Сергея Шнурова как одного из самых непредсказуемых воротил отечественного шоу-бизнеса. Чего только о нем ни рассказывают — и собеседник-то он изворотливый, и характер-то у него взрывоопасный, и вообще он персонаж то ли «Острова сокровищ» (увесистая серьга в левом ухе это недвусмысленно подтверждает), то ли «Вождя краснокожих», так что — «поласковей, Билл». И действительно, спустя несколько минут после начала разговора в глазах вроде бы отрешенного и осторожного главного героя загорается егозливый огонек, и я понимаю: приключению — быть. Договориться с пиратом нельзя, единственный вариант — попробовать с ним подружиться, и, если повезет, что-нибудь да выйдет. Поэтому — лифт, значит, лифт. Ну а какие тут еще варианты?

Выход нового материала «Ленинграда», будь то альбом, сингл или клип, как мне кажется, всегда связан с констатацией неких произошедших в обществе перемен, которые люди по каким-то причинам раньше могли не замечать.

Да, я бы сказал, что в первую очередь это социальные движения. Вернее, приметы социальных движений, которые действительно многие не замечают, поскольку за этими приметами люди не видят движения больших пластов. А я пытаюсь разглядеть в бытовых мелочах большие социальные сдвиги.

Но также это могут быть изменения чисто языковые, например.

Абсолютно верно.

Скажем, после песни «Экспонат» многие внезапно осознали, что произошла смена определенной формы: «на стиле», «на рэпчике», «на лабутенах».

Да.

В этой связи ваш новый альбом «Всякое» — констатация чего?

В первую очередь это констатация моего 45-летия, для меня это было по-своему важно. Вообще, там довольно много находок — лингвистических, фонетических, — они разбросаны по всему альбому. Есть, например, песня «Амплуа», которая во многом про смещение ударения: Гамлéт, да? Потом еще вот это «с». «Ты с Москвы?» — раньше в простой речи оно примерно так использовалось, а теперь стало повсюду: «с фильма», я не знаю. Это все тоже важно и тоже отмечено в альбоме.

На Сергее: рубашка, пиджак — все Giorgio Armani
На Сергее: рубашка, пиджак — все Giorgio Armani

В частности, там фигурирует фамилия Путин, и мне кажется, в таком ключе уже довольно давно никто не решался о нем говорить. Мы все помним историю о том, как несколько лет назад номер одного небезызвестного журнала изъяли из продажи, потому что на обложке был чебурашка или медвежонок, похожий на В. В. А тут появляется песня «Путина, конечно, жалко», где вы, в общем, довольно смело над ним подтруниваете.

Но песня-то не о политике. Скорее о том, что все, происходящее в медиапространстве, люди волей-неволей примеряют на себя. У них нет понимания того, что эта жизнь, которую им демонстрируют, она в некотором роде искусственная. То есть песня скорее про большую вселенную, которая эти два мира разделяет. Про бытовой взгляд на персонажей Marvel, если хотите. А какое у Железного человека похмелье, да? Путин здесь своего рода мультгерой, медийный образ, который входит в конфликт с бытовым обывательским сознанием. То есть это не критика, я ее вообще не понимаю как жанр и никогда, заметьте, никого не критикую.

Заметил.

Я могу наблюдать, могу подмечать какие-то приметы, но говорить, что вот это хорошо, а это по каким-то понятиям плохо, — за мной подобной привычки не водится. Вообще, если смотреть на «Ленинград» из какой-нибудь условно удаленной точки, то, наверное, единственным достижением этого околокультурного явления можно назвать расширение границ возможностей искусства. Внедрение абсолютно разговорной речи в какие-то странные социальные и культурные контексты. То бишь это все диалоги о свободе.

В свое время песня «В Питере — пить» обозначила смену не только обобщенной точки зрения на Санкт-Петербург, но и процессов, внутри него происходящих. Он перестал быть мрачным городом с тяжелыми тучами…

…городом-музеем. Он превратился в город действия. Я вынес его из нафталинового контекста и показал, что в Петербурге все-таки есть какая-то жизнь. Потому что культура, если разобраться, не предполагает жизни.

Но перемены случились не одновременно с выходом песни, а значительно раньше. Я, например, хоть ­и родился в Питере, никогда его особо не любил. Однако последние года четыре, наверное, что-то действительно трансформировалось — не в моем сознании, а в городе как таковом. Здесь стало очень кайфово жить.

Петербург, как я уже сказал, превратился в город действия. Смотрите: самая знаменитая баттл-площадка, все эти видеоблогеры, куча кафешек, пивных. Я уже не говорю про всякие арт-пространства. Все это влияет на формирование некой среды. Сейчас в Петербурге действительно существует среда: если вы молоды или, там, молоды душой, вам есть куда пойти, вы знаете, где происходят события. Людям, предположим, моего возраста, здесь сложнее, а проще, скажем, в Москве: там есть какие-то салоны, клубы, где мужчина за 40 не будет смотреться нелепо. Петербург все-таки в определенном смысле и на данном этапе — город молодой, для молодых. Но оно и хорошо.

Мы с вами стоим напротив «Лахта Центра». У питерцев по поводу этого комплекса весьма противоречивые точки зрения. Как вы к нему относитесь?

Я — шикарно! Мне очень нравится. Это вносит динамику. Город должен строиться, должен жить, расти. Его невозможно законсервировать. Посмотрите на тот же самый Лондон, да? Там все это уместно, все сочетается и прекрасно сосуществует.

Петербург превратился в город действия.

У вас есть любимые маршруты для прогулок? Насколько вообще в вашем нынешнем статусе это реально — просто прогуляться по городу?

 Вполне реально. Только нужно выбирать время, место и скорость передвижения. Если все три параметра совместить — а я в этом смысле человек опытный, — то прогулка доставляет удовольствие. А к стихийно возникающим фотосессиям с прохожими я, конечно, отношусь скептически и стараюсь добровольно на них не нарываться. В целом это довольно просто. Что касается маршрутов. Смотрите, я люблю… Стоп. Вот я сейчас скажу, где гуляю, и меня начнут караулить.

Можем это вырезать.

 Не, не надо, давайте так: у меня нет любимых мест, я вообще не гуляю, и на улицах вы меня не увидите никогда.

О’кей, вернемся из Петербурга в «Ленинград». В подавляющем большинстве источников вас называют группой. Вы сами, насколько я знаю, предпочитаете слово «группировка».

Ага, как организованная преступная — мне нравится эта несколько хулиганская коннотация. На самом деле, все произошло по естественным причинам году где-то в 2005-м. «Ленинград» тогда представлял собой объединение — то есть буквально группировку — нескольких самостоятельно существующих коллективов: Spitfire, St. Petersburg Ska-Jazz Review, Стас Барецкий был практически отдельной боевой единицей, потом некто Сергей Шнуров сольные альбомы выпускал. Со временем еще проект «Рубль» добавился, но это уже значительно позже.

Фото: Георгий Кардава

В 2008 году вы объявили о закрытии «Ленинграда», но довольно скоро, два года спустя, воссоединились под слоганом «Снова живы для наживы».

Да. Я люблю аллитерации, если вы заметили.

— Заметил. Но меня сейчас эта фраза именно в плане посыла интересует. Вновь собрав группировку, вы неоднократно говорили, что будете хорошо делать за деньги то, что другие делают плохо для души, и что вот это «для души» вам вообще не очень понятно.

Да.

Некоторое время назад в интервью Ксении Собчак вы сказали, что, в принципе, у вас набралась сумма, которая позволяет ничего больше не делать. То есть называйте это как хотите — «для души», «ради интереса», — но получается, что вы продолжаете всем этим заниматься уже не в первую очередь ради ­денег.

Ну почему не в первую очередь? Смотрите, чем отличается Шура Балаганов от Остапа Бендера? У Остапа Бендера нет той суммы, которая его устроила бы, а у Шуры Балаганова есть.

И вы в этой ситуации — Остап Бендер, надо полагать?

Ну в какой-то мере я себя, конечно, с ним ассоциирую. Потому что музыкантом меня назвать сложно, я скорее комбинатор. Я комбинирую слова, комбинирую ноты, образы, аллегории.

Именно комбинируете? Не генерируете?

Неа. Откуда я беру строительный материал? Я в своей жизни ни одного слова не придумал, все это уже было создано до меня. Я просто делаю из этого интересный коллаж. Новый. То есть вот этот самый строительный материал, его фактически никто самостоятельно не производит.

Фото: Георгий Кардава

Слушайте, ну это уже формалистика.

Ничего подобного. Мы все находимся в некоем культурном поле, которое было создано не нами, и мы можем только вносить какие-то крупицы, буквально крупицы изменений. Ван Гог же краски не тер. И он был бы невозможен без Сезанна, без ранних импрессионистов. Невозможно вырвать художника из его жизненного контекста, его культурного слоя, ну не бывает такого. Попробуйте отделить Шагала от Витебска — ничего не получится. Или Гогена от Таити.

Вы не раз говорили о том, что мы все воспитаны в христианской традиции, значит, вы эту традицию так или иначе принимаете.

Даже если мы ее не принимаем, мы не можем из нее вырваться. Это как… вот человек существует в бинарной системе, да? У него два глаза, две руки, лево-право. Что бы он ни делал, он все равно будет отталкиваться от этой системы. Так и христианская культура — мы говорим этим языком, он формирует нашу картину мира.

То есть идея наживы в вашем представлении укладывается в христианское мировоззрение?

Смотря что вы имеете в виду. Если взять протестантскую ветвь христианства, то вполне себе укладывается.

 Ну, конкретно в Библии написано: стяжательство — это плохо.

Но у нас-то речь не о стяжательстве.

В смысле? Стяжательство — это как раз стремление к наживе.

Это все-таки разные слова, да и понятия разные.

Как по мне, они взаимосвязаны напрямую.

Нет, в слове «нажива», в отличие от слова «стяжательство», есть авантюризм. Нажива — часть большой пиратской культуры. В стяжательстве никакого авантюризма нет, чистый расчет.

Давайте еще о музыке и языке. Пока готовился к интервью, мне в Сети попалось довольно удачное сравнение. Дословно сейчас не вспомню, но кто-то про вас сказал, что Сергей Шнуров — это такой Шаинский начала XXI века.

Классно. Мне это льстит, если честно. Потому что я себя воспринимаю в некотором роде неслучившимся детским автором. Я бы ловко сочинял песни для рисованных мультгероев в каком-нибудь «Союз­мультфильме», причем с большим удовольствием. Заметьте, подавляющее большинство абсурдистских текстов наследуют именно многочисленным детским ленинградским поэтам. Понятно, что, скажем, в тот же журнал «Мурзилка» писали во многом не от хорошей жизни, но класс, мастерство были на высочайшем уровне. Это действительно были большие мастера.

Вообще, элемент негрустной ностальгии по советскому прошлому присутствует практически во всем, что вы делаете. Притом что «Ленинград» выглядит явлением, я бы сказал, гиперсовременным.

Ну потому что, как мне, опять же, видится, чему всеми силами противостоит «Ленинград» — это смысловой распад. Когда нет общих смыслов, общего языка. Когда все настолько дифференцировано, что за одним столом четыре собеседника друг друга могут не понимать. И я пытаюсь нащупать эти соединительные элементы.

Фото: Георгий Кардава

Вообще говоря, «Ленинград» — очень разный. Порой складывается ощущение, что каждое ваше новое предприятие — иногда даже на уровне не альбома, а отдельно взятой песни — это каждый раз новая группа.

Я изначально пытался делать мультижанровый проект, чтобы не оставаться заложником какого-то направления, какой-то надуманной ерунды — панк, техно, хип-хоп. Это все явления модные, но недолго существующие. Положим, сочиняешь ты мелодии, тексты, как-то их увязываешь, оставаясь при этом в рамках определенного жанрового направления, — и вот после его неминуемой смерти что тебе делать?

— В таком случае вам каждый раз очень ловко удается фиксировать момент смерти жанрового направления. Достаточно вспомнить, например, «Мат без электричества», альбом 1999 года, и «Пиратов XXI века», вышедших в 2002-м. Между ними не так много времени прошло, при этом очевидно, что «Мат» — пластинка, существующая в контексте конца 90-х, а «Пираты» буквально кричат о том, что 90-е закончились навсегда.

Видимо, да. Насколько я помню, «Пиратов XXI века» как раз открывает песня WWW, которая надолго стала нашей визитной карточкой. Она задумывалась как некий пустяк, шутка и тем не менее предопределила, предсказала мощнейшее развитие интернета и вытеснение интернет-адресом адреса фактического. Притом что написана была еще до эпохи Wi-Fi.

Вы сказали, что приурочили новый альбом «Всякое» к своему 45-летию и для вас это важно. Вы вообще возраст ощущаете — мешает он, помогает?

Честно, я хоть и сделал эту привязку к возрасту, и задачу себе изначально именно такую ставил, но даже не понял почему. Возраст, конечно, важен. Я все надеюсь, что когда-нибудь поумнею, но пока не получается.

 Можно я потом этими словами закончу?

меется.) Да.

Благодарим за предоставленные интерьеры и помощь в организации съемки руководство отеля SO Sofitel St. Petersburg и ресторана «Кококо»