Говорить на тему уязвимости обществу было сложно всегда, но говорить — а кроме того, принимать решительные шаги — нужно непременно. Об этом свидетельствуют инициативы и на территории искусства. Пушкинский музей здесь предпочитает оказываться в числе первых. Об этом свидетельствует, в том числе, ежегодный инклюзивный фестиваль, который в этом году прошел в пятый раз. Директор ГМИИ имени Пушкина Марина Лошак, директор Музея Шпренгеля Райнхард Шпилер, а также кураторы «Карты уязвимости» Евгения Киселева и Егор Рогалев рассказывают, почему жалость — чувство не всегда верное, как меняется общество и какие шаги предпринимают музеи.
Марина Лошак, директор ГМИИ им. А.С. Пушкина
Наше общество сейчас готово к разговору об инклюзии значительно больше, чем прежде. Был проделан огромный путь, и степень готовности к диалогу о доступности невероятно возросла. Мои молодые коллеги не помнят времена, когда людей особенных нельзя было увидеть в общественных местах. Тогда возникало впечатление, что они не существуют — настолько они были незаметны. За последние годы отношение мира и общества к инклюзии значительно изменилось, мы находимся на пути принятия другого человека, со всеми его особенностями и отличиями. Безусловно, это связано с нами и с нашими детьми, которые демонстрируют максимальную открытость в этих вопросах.
Сейчас я точно понимаю, что должна происходить определенная работа — рефлексия над эмоциями, которые мы испытываем при встрече с особенными людьми. Речь идет, конечно, не о жалости, а о сотрудничестве, сопереживании и сосуществовании с человеком, который отличается от тебя. Ведь — если говорить о жалости — никто не знает, кого стоит жалеть больше: физически здорового, но бессмысленно живущего и наполненного злостью человека, или того, кто хуже слышит или видит, но преисполнен гармонии с собой и миром. Поэтому важно уметь жить рядом и давать другому максимальную возможность чувствовать себя органично и гармонично в этом мире.
Вот по этому пути идет музей. Мы проделали определенный путь, на протяжении которого иногда, от избытка чувств, хотели создать какие-то сверхособые условия для особенных посетителей и выделить им определенные зоны в музее, может быть, более удобные, но изолированные. Однако довольно быстро мы поняли, что не нужно ничего специального, кроме умения принять наших гостей и сотрудников таким образом, чтобы они не чувствовали никакой разницы между пребыванием физически здорового человека и человека со своими особенностями. Поэтому наша основная задача — сделать музей площадкой, где все равны и у всех одинаковые права.
Важно и то, что мы не одни идем по этому пути: эти ценности разделяют самые разные музеи, в том числе небольшие или находящиеся в небольших городах. За эти пять лет тема инклюзии, которая еще недавно казалась новой и малоосвоенной, стала совершенно обычной и традиционной. Это очень важный знак. Музей — это такой источник сигналов, подобных азбуке Морзе, передающих послание: «Вот это важно» и «Вот это правильно». Иначе жить нельзя. Нужно именно таким образом осуществлять все, что ты задумал, и существовать в таком срезе настроения и общества. Насколько ясно нам удается эти сигналы распространять, судить, конечно, уже не нам. Во всяком случае, мы прикладываем для этого все усилия. Например, стремимся помогать тем, кто еще не знает технологий сосуществования с самыми разными людьми. Мы делимся своими правилами и знаниями, своими инструментами и договоренностями. Это очень важно для нас.
Должна происходить определенная работа — рефлексия над эмоциями, которые мы испытываем при встрече с особенными людьми.
Райнхард Шпилер, директор Музея Шпренгеля, Ганновер
Сейчас в обществе, особенно в культурной среде, часто поднимаются вопросы разнообразия, идентичности, пола и сексуальной ориентации. И хотя этот диалог крайне необходим, его последствия нередко оказываются сложными для нас. Приведу пример из жизни Музея Шпрегеля: у нас есть обязательство принимать на работу людей по квотам гендера, цвета кожи, религии и ориентации. Но окончательным основанием для приема на работу в музей может быть только профессионализм. Поэтому это сложный вопрос о том, как достичь баланса разных людей в коллективе. При этом стоит отметить, что в глобальном смысле музейная публика становится более разнообразной. Наш музей в Ганновере работает с достаточно стабильной аудиторией. У нас мало туристов, мы ориентируемся в основном на жителей региона.
Обычный посетитель нашего музея приходит в среднем четыре раза в год, а среди завсегдатаев с каждым годом становится все больше молодых людей. Это привело к различным изменениям: например, у нас вдвое увеличился фотоотдел, потому что молодая аудитория очень любит фотографию. Кроме того, ведется активная работа с темой инклюзии. У нас есть программы для слабовидящих и незрячих, глухих и слабослышащих, а также программа для пожилых людей «Искусство в течение дня». Помимо этого, для нашего региона очень важна работа с турецко- и арабоговорящим населением Ганновера. Мы стараемся делать небольшие шаги в самых разных направлениях, связанных с доступностью, но мы понимаем, что и музею, и нам всем предстоит еще много работы.
Евгения Киселева, куратор фестиваля «Карта уязвимости»
Жалость и сострадание определяют отношение к теме инклюзии у многих людей в нашей стране не случайно. Чаще всего эти чувства возникают у старшего поколения, представители которого большую часть жизни наблюдали, как физические особенности приводят к беспомощности, изоляции, а также физическим и моральным страданиям. Поэтому концепция равноправия, с точки зрения людей старшего поколения, выглядит кощунством. Но постепенное расширение доступной среды и инклюзивных ценностей позволяет новым поколениям забывать о том, как ужасна была жизнь человека с инвалидностью еще совсем недавно.
Частое общение с людьми с какой-либо инвалидностью приводит к тому, что мы перестаем фокусироваться на ограниченных зрении, слухе или мобильности, перестаем это замечать. Чем больше людей с инвалидностью в публичном пространстве, тем менее заметными они становятся. Разнообразие как социальная концепция — как раз об этом. Поэтому мы стараемся максимально привлекать носителей опыта инвалидности к музейной работе и делать это повседневной практикой и для команды, и для посетителей.
К особенностям сферы инклюзии и разнообразия можно отнести такой факт: чем больше работы делается, тем больше работы становится. Чем глубже мы разрабатываем какую-то тему, например, взаимодействия с нейроотличными людьми в музейном пространстве, тем больше внутренних проблем обнаруживается. В Скандинавии, Европе и США, где эта работа началась на несколько десятилетий раньше, чем в России, существуют специализированные конференции, акции, марафоны, посвященные правам, видимости или специфике взаимодействия с людьми, имеющими те или иные особенности. Так что мой прогноз – работы будет только больше.
Хотя само слово «инклюзия», безусловно, временное, оно служит маркером определенного периода социальных изменений и когда-нибудь будет признаком исторического этапа, как, например, суфражизм столетие назад. В этом году направлению «Доступный музей» Пушкинского исполнилось пять лет. Каждую осень мы проводим инклюзивный фестиваль. Название для пятого фестиваля — «Карта уязвимости» — мы позаимствовали из экологической сферы и предлагаем рассматривать его как маршрут потенциального роста и развития. Нам кажется, что принятие собственной уязвимости связано с осознанием всеобщей взаимозависимости. Этот образ также резонирует с новейшей историей ГМИИ им. А.С. Пушкина и его объединения с ГЦСИ, включающим сеть региональных филиалов. В этом контексте инклюзию можно мыслить как сложный процесс создания культурной среды без исключенных, где любой опыт и особенности могут обогащать и трансформировать друг друга, где развитие невозможно без разнообразия тел, способов восприятия, подходов, разных видов опыта и способов идентификации.
Расширение доступной среды и инклюзивных ценностей позволяет новым поколениям забывать о том, как ужасна была жизнь человека с инвалидностью еще совсем недавно.
Егор Рогалев, куратор фестиваля «Карта уязвимости»
Уязвимость — это то, что в той или иной степени разделяем мы все, то, без чего не могли бы осуществиться проекты, которые нанесли на печатную «карту». При этом мы все понимаем, что в российском обществе по-прежнему не очень принято признавать или показывать собственную уязвимость, а без этого полноценный и осмысленный разговор на тему инклюзии не представляется возможным. Человеческий организм очень уязвим для любых внешних воздействий, но у людей есть прекрасная возможность адаптироваться к любым условиям, создавая различные технологические расширения собственных тел, как внешние, так и внутренние, связанные с мышлением и систематизацией и передачей информации. Эти расширения сразу помещают нас в пространство культуры, в пространство опыта, который всегда превосходит опыт отдельно взятого субъекта, в пространство взаимозависимости и разделенной уязвимости, которая становится силой.
Можно сказать, что благодаря уязвимости мы и становимся людьми в полном смысле этого слова. И здесь в полной мере проявляется важность инклюзивного направления в работе культурных институций, которое уже сегодня, через реальные практические действия, позволяет обозначить прообраз культуры будущего, культуры без исключенных, где участие в культурных процессах будет доступным для всех, независимо от особенностей их тел, восприятия, происхождения, статуса и гендерной идентичности.
