В первую очередь Atelier Caito for Herve Pierre ассоциируется с тем самым платьем Мелании Трамп, которое она надела на инаугурационный бал. С одной стороны, бренд — новичок на мировой модной арене (был запущен в 2017 году), с другой — Пьер Эрве и Николя Каито знают индустрию так давно, что даже не верится, что запуск собственного проекта занял у них столько времени. За плечами дизайнеров работа в Lanvin, Oscar de la Renta, Balmain, Maison Martin Margiela и других крупных домах. А Пьер Эрве в течение 15 лет был креативным директором Carolina Herrera.
— Как долго вы знаете друг друга?
Пьер: Впервые мы встретились 11 сентября 2001 года. Николя прилетел в Нью-Йорк накануне для рабочего собеседования. Помню, как пришел на работу удостовериться, что все в порядке: все было перекрыто, а мне надо было попасть в офис, убедиться, что никто из сотрудников не живет на Манхэттене, туда ведь нельзя было попасть. Одним словом, обстоятельства встречи были странными. Но вместе мы работаем последние три года.
Николя: А отвечая на ваш вопрос — мы знаем друг друга 18 лет.
— В дизайнерских дуэтах всегда тяжело оценивать работу каждого из его участников: не всегда понятно, кто и за что отвечает. А у вас с этим как дела обстоят?
Николя: У нас особенный союз. Пьер отвечает за дизайн, все скетчи и идеи — его, а я их оживляю, облачаю в реальную форму, придаю объем. Пьер работает с плоской поверхностью, а я в 3D. Потом мы встречаемся во время примерок и на этой стадии начинаем обмениваться мыслями, потому что Пьер понимает конструкцию. Вот тут уже может быть какое-то смешение в том, кто и за что отвечает, но все же Пьер — креативный директор, а я, скорее, технический.
— Николя, Elle USA считает вас лучшим конструктором. Вас наградили этим статусом за работу в Atelier Caito for Herve Pierre или за ваши предыдущие проекты?
Николя: Знаете, когда я только пришел в эту сферу, мне был 21 год. И начинал я в самой простой школе, с самых азов. Был интерном, подмастерьем, прошел очень много этапов. Сначала работал только с карманами, потом появились юбки, за ними — пояса юбок, подолы жакетов. У меня ушло восемь лет на то, чтобы научиться работать со всеми элементами. Когда я ушел из Lanvin, то в первую очередь решил подвести итоги и понять — кто я есть сейчас, что я умею, ведь я работал с разными мастерами и учился у множества людей. Наверное, это и есть причина, по которой меня наградили таким статусом.
Пьер: Это как на кухне: вы не становитесь шефом, пока разносите воду.
— Вместе вы проработали во множестве знаменитых модных домов, а вы, Пьер, были креативным директором бренда Carolina Herrera на протяжении 15 лет. Что сложнее, рискованнее и интереснее — отвечать за чужой или за свой бизнес?
Пьер: Работая в большом доме вроде Carolina Herrera, Dior или Balmain, ты будто находишься на круизном лайнере: можно нажать несколько кнопок, и люди ниже приведут механизм в работу. А когда у тебя свое дело — это практически то же самое, что учиться грести на лодке с веслами. По сути, ты по-прежнему на водном транспорте, но приходится начинать сначала, как будто ты забыл все, что учил ранее: «Господи, я что, должен осуществлять все эти действия, чтобы лодка плыла?!» Когда открываешь свою компанию — это куда больший вызов, в первую очередь себе. Нужно по-прежнему попасть из точки А в точку Б, но способ транспортировки отличается.
Николя: Кроме того, у крупного бренда уже есть ДНК и нужно найти способ не разрушить систему, но при этом пытаться привнести что-то свое. Когда запускаешь компанию, ты создаешь ДНК с нуля, прорабатываешь каждый шаг, каждую деталь, спрашиваешь мнение каждого.
Пьер: Все, чему мы научились в крупных компаниях — производству, коммуникации, стратегическому мышлению, мы используем сейчас. Это подарок. Ты не стартуешь свежий, как весенняя маргаритка, а приходишь с четким планом действий: так, мы проходили это и это, у нас есть видение того, как платье должно быть сконструировано и как оно должно выглядеть. Мы не цыплята, мы люди с опытом — в этом вся разница.
Николя: Это как с кулинарной книгой. В устоявшемся бренде ты действуешь строго по рецепту, а какие-то погрешности можно поправить.
— А как бы вы охарактеризовали ДНК своего дома, его эстетику? И кого вы считаете основной клиенткой?
Пьер: Что касается клиентки, то мы пытаемся создавать вещи на очень разные типы фигур, но при этом и для разных характеров. Наш бренд базируется не только на видении дизайнера. Что достаточно необычно — мы внимательные слушатели. Нас часто спрашивают, есть ли на в наших коллекциях бестселлер. И отчасти это ответ на ваш вопрос: у нас нет «мертвых лошадей». Мы работаем для самых разных женщин: молодых, богатых, в возрасте, среднего достатка, стараемся соответствовать самым разным запросам. Помню, однажды была клиентка, вся в татуировках, это было очень классно, но мы бы никогда не догадались, что она покупает наши платья. Мы смотрим на одежду со стороны: это ведь здорово, когда женщина с немодельным размером выглядит столь же хорошо в том же платье, что и модель на подиуме.
— Вы представляете свои коллекции в мусульманских странах, включая Кувейт. Приходится ли вам как-то адаптировать вещи для местных клиентов?
Пьер: Иногда там и правда могут быть особые запросы: более закрытые платья, например. Поэтому мы никогда не поедем в Кувейт с платьями исключительно без рукавов, мы захватим модели, которые прикрывают руки. И нам не надо их переделывать или шить новые: подходящие модели и так всегда есть в коллекциях.
Николя: Мы небольшая компания, а потому можем позволить себе быть гибкими. Если клиентка видит платье без рукавов, и оно ей нравится, но ей нужно платье именно с рукавами, мы их добавим.
— А где у вас производство? Все на территории США?
Николя: Не просто в США, все сделано в Нью-Йорке, на 7-й авеню. Ранее американская индустрия моды была внушительной, но каждый день она сокращается. Глобальное влияние нельзя игнорировать. Мы привлекаем ремесленников, для нас это честь — иметь возможность заявить, что мы производим коллекции в Нью-Йорке. Мы знаем огромное количество дизайнеров, которые базируются в Нью-Йорке, но все их вещи отшиты за пределами страны, в чем лично для меня нет никакого смысла. Нужно быть компанией, которая не просто находится в Нью-Йорке, но там же все и производит.
— Верите ли вы, что будущее моды, в том числе вечерней, в технологиях? Платья из переработанных бутылок на дорожке «Оскара» — уже реальность.
Пьер: Думаю, что все именно к этому идет. Не знаю, в каком точно виде, ремесленники все равно останутся, люди по-прежнему будут хотеть носить все эти прекрасные итальянские ткани. Сложно ответить на этот вопрос. Мне кажется, будто сейчас 1971 год и вы спрашиваете меня про бигмак, а его просто еще не существует. Тяжело прогнозировать будущее моды. Мы уже отошли от окрашивания с помощью воды и используем иные методы. Внешняя оболочка вещей вряд ли поменяется, но подход к созданию будет другим.
Николя: Если подумать о том, какое ужасное воздействие масс-маркет оказывает на планету, понимаешь, что перемены неизбежны. 70% того, что производится массово, оказывается на свалке. Мода — это вторая самая загрязняющая среду отрасль промышленности после нефтяной.
Пьер: Мы выпускаем продукцию небольшими тиражами, от наших вещей не избавляются после сезона. Мы не участвуем в этой гонке, не стремимся отшить как можно больше и не разрушаем экологию своей деятельностью.
— Как часто у вас выходят коллекции? Каждый сезон новая? Или у вас есть основа, в которой периодически что-то появляется?
Пьер: Мы выпускаем коллекции дважды в год. Но, если честно, для нас сезон не важен. Показываем от 12 до 15–17 моделей, что-то перевыпускаем, немного меняя дизайн: играем с длиной, переделываем плечи. Я не вижу смысла делать больше. Даже для меня, человека, который очень любит моду, все эти бесконечные обновления — перебор. Вспомните Гальяно: он показывал по 90 моделей за показ, а потом попал в Christian Dior и началось: две кутюрные коллекции, две коллекции ready-to-wear, две круизные, а еще коллекции для его собственного бренда. Как человек может готовить по 10 коллекций в год?! Вы его уничтожаете таким образом, он ведь полностью опустошается, изматывается. Это жесточайший прессинг гения, и это вина всего модного мира: каждый сезон мы возлагали на него ожидания и хотели видеть что-то экстраординарное опять и опять, но ведь он человек.
Когда я работал в Carolina Herrera, мне надо было производить так много вещей за сезон, что это превратилось в рутину, отлаженный процесс: так, делаем двубортный жакет, здесь ставим молнию, тут используем красный. В этом нет ничего радостного. Вот поэтому теперь мы делаем все в небольших количествах, продумываем и конструкцию, и дизайн, и крой.
Николя: Наши клиенты всегда могут вернуться в предыдущий сезон и заказать то, что им понравилось из прошлой коллекции.
Пьер: Это, кстати, хорошая проверка. Я, конечно, могу изловчиться и продать вам мечту один раз, но вот год спустя клиенты возвращаются и говорят: «Ваше платье — ожившая сказка!» Это лучший комплимент. Вот у вас наверняка есть вещи, за которыми вы идете в определенные магазины: Saint Laurent делают идеальные брюки, у Prada — великолепные костюмы. Мы тоже предлагаем продукт, который клиенты хотят покупать только у нас и нигде более.
— Не могу не спросить о ваших клиентках, Пьер. Знаю, что вы давно работаете с Белым домом, одевали Лору Буш, Хиллари Клинтон, Мишель Обаму. У вас также много звездных клиентов, например, Леди Гага. С кем сложнее работать? С людьми из большой политики или большого шоу-бизнеса?
Пьер: Расскажу вам одну историю: это был первый день после рождественских каникул, третье января, если не ошибаюсь. Никогда не забуду два первых рабочих письма. В одном шла речь об ужине Мишель Обамы в Белом доме, организованном в честь президента Франции, и надо было предложить ей платье. Следующее письмо — от Harper’s Bazaar: «У нас Леди Гага на обложке», а далее три слова: «нагота», «пластик», «кружево». Это было очень забавно. Ближе к концу работы над платьями я постоянно напоминал себе: не перепутай ничего, а то не дай бог Мишель Обама получит платье Леди Гаги и наоборот.
Нет принципиальной разницы в работе с селебрити и политиком. Просто надо уважать обстоятельства, место и время. Шанель говорила, что нельзя идти в театр в образе моли, а на рынок в образе бабочки. Нужно всегда помнить о функции наряда, чтобы не выглядеть смехотворно.
— Пьер, как получилось, что вы стали стилистом в Белом доме?
Пьер: Если честно, я никогда не просил об этом. Знаете, я работал у Оскара де ла Ренты, а он был очень близок с Клинтонами. Впервые я пришел в Белый дом 25 лет назад и не в статусе стилиста, конечно же, а как помощник. Потом, когда я пришел в Carolina Herrera, клиенткой дома была миссис Буш. Так что в прошлом я был не стилистом, а, скорее, присутствовал на примерках, контролировал процесс. Миссис Обама изначально не была постоянной клиенткой Oscar de la Renta и Carolina Herrera, но стала ею, больше углубившись в моду, и я одевал ее несколько раз.
С Меланией Трамп иная история, хотя раньше мы с ней никогда не встречались: она искала стилиста, изучила мое портфолио и отметила, что я не стилист. «Скорее, дизайнер», — сказал я. Ее такой вариант устроил, потому что она хотела заказать несколько платьев, включая платье на инаугурацию. Для меня это было большое событие и большая честь: хоть я и живу в Америке очень давно, я все же иностранец, а мне предоставили одевать первую леди. В свое время я одевал и Карлу Бруни, впрочем, когда она еще работала моделью. А самая первая примерка такого рода, на которой я присутствовал, была у мадам Миттеран. Мне было 22 года, и я просто выпросил возможность пойти к ней. Мне разрешили, но сказали, чтобы я держал язык за зубами и не разговаривал. Возможность присутствовать на примерке, просто находиться в комнате — это было большой честью.
— Как вам работается с Меланией Трамп? Тяжело ли было решиться на это сотрудничество, когда почти весь модный мир объявил ей бойкот?
Пьер: Есть люди, которые не хотят связываться с ней и одевать ее, — это их право и их позиция. Ну а кто-то готов на это, и позиция этих людей также заслуживает уважения. Почему нет? Мелания Трамп красива, очаровательна, элегантна. В этом вся прелесть демократии — каждый делает то, что считает нужным. Наконец: это же просто платье! Мы ведь не мир и людей тут спасаем. Есть вещи куда более важные и тревожные, чем гардероб первой леди. Ну платье и платье, что тут такого.
— Расскажите, как вы создавали ее наряд на инаугурацию?
Пьер: У нас было всего 11 дней на создание платья, а это уже очень особенное обстоятельство. Но есть и еще кое-что: вот вы часто берете интервью, для вас в этом нет ничего особенного, но представьте, что однажды вы сделаете материал, который будет до конца дней ассоциироваться только с вами, люди будут набирать ваше имя в Google, а в результатах будет только это интервью. Если погуглить мое имя, то вы увидите только Меланию Трамп. И это навсегда. Теперь это часть моей жизни и глава моего раздела в «Википедии».
— У вас есть клиент мечты? Кого бы вы очень хотели одеть?
Пьер: Для меня это вопрос не внешности и типа фигуры. Ключевой фактор — сама личность и ее харизма. Я бы не смог выбрать между Мишель Обамой и Леди Гагой. Это все о характере, силе влияния, причем не столь важно, в какой именно сфере — на политической арене или в поп-культуре. Несколько раз я имел счастье одевать Мерил Стрип. Помню, как она приехала в первый раз: на мопеде, в шлеме, привязала мопед цепью к дереву и поднялась к нам в студию. Когда она сняла шлем, я дар речи потерял, не мог вообще ничего произнести, а потом собрался и только и смог выдавить: «Вы Мерил Стрип!» Она тогда сказала, что перемещаться таким способом ей удобнее всего, мол, окажись она в такси, все бы шептались: «Боже, это же Мерил Стрип». И она может позволить себе такое появление, ей можно вообще не думать о моде, в этом часть ее красоты. В ту встречу мы говорили в основном об экологии. Более того, если начать говорить с ней о кино, то вы ее тут же потеряете, она не будет поддерживать эту тему, ее интересуют абсолютно другие вещи, и это тоже удивительная особенность таких женщин: ты настраиваешься на одно, а потом говоришь с ними и поражаешься, что они еще более прекрасны и интересны.
