Если от «Охотного ряда» и «Националя» пройти чуть-чуть вниз по Тверской — мимо «Dr. Живаго», The Ritz-Carlton Moscow и театра Ермоловой — на той же стороне улицы появится серое изгибающееся здание Центрального телеграфа, отталкивающее и притягивающее своим видом одновременно. На этой неделе в нем идет гастрономический фестиваль молодой кухни Omnivore, но в тридцатые годы прошлого века здесь работали дикторы. Именно из этого построенного в 1927 году здания через десять с лишним лет, 22 июня 1941-го, Молотов сообщил гражданам СССР одну из самых страшных вестей в новейшей истории — о начале Великой отечественной войны.
Сегодня Центральный телеграф — памятник архитектуры с неоспоримой исторической и культурной ценностью. И в нем, наряду с многими другими, теперь работает Михаил Мельниченко, создатель «Прожито» — исторического проекта, аналогов которому в мире нет. Вместе с десятками волонтеров Мельниченко собрал внушительную базу личных дневников людей, живших в XIX и XX веках, — и разместил ее в интернете. Сейчас в ней около 200 тыс. подневных записей. Разыскать, расшифровать и загрузить в сеть удалось более 50 рукописей — не говоря уже об изданных и напечатанных ранее дневниках.
«Прожито» начинался как инструмент для исследователей, но превратился в «машину времени» для всех желающих — взглянуть на исторические события глазами их очевидцев, которых уже нет, теперь может любой. Отличается ли описанная в дневниках реальных людей история от той, к которой мы привыкли, и что движет командой проекта, «РБК Стиль» выяснил в беседе с его основателем.
Об истории создания
Мне всегда нравилось заниматься прошлым. Поэтому после школы я поступил на исторический факультет Государственного академического университета гуманитарных наук. Несколько лет я особенно не понимал, зачем мне все это нужно, но затем неожиданно для себя увлекся советской карикатуристикой и анекдотами. Меня интересовало то, над чем я могу смеяться.
Все знают, что советские анекдоты — большое явление. В них высмеивали все на свете, за них даже сажали, — но при этом никаких исторических трудов по ним не было написано. На эту тему я сделал диплом, потом я стал заниматься диссертацией, и понял, что главное здесь — материал, сам анекдот, а не то, что я о нем напишу. Тем более в отсутствие нормальных научных изданий.
Во мне с детства была велика страсть к коллекционированию — и я превратил ее в рабочий инструмент.
Я вдруг понял, что все люди — в каком-то смысле родственники.
Политические анекдоты я долго искал в текстах советского времени. Именно тогда начал работать с дневниками, и они оказались удивительным источником. Благодаря им я нашел и датировал огромное количество ранних советских сюжетов. На тему анекдотов у меня ушло десять лет. Итогом работы стала база записей — 10 тыс. текстов. Сначала она предназначалась только для меня, но потом я сильно ее сократил, отредактировал и отдал в издательство.
Наступило «межсезонье» — большая работа закончена, и я ощущал нехватку смыслов. Я заполнял ее тем, что в любой свободный день ходил в отдел рукописей Ленинской библиотеки и работал с дневником филолога Николая Мендельсона. Он вел его с 1917-го по середину 1930-х годов и оставил 15 тетрадей. Я прорабатывал их, еще когда занимался анекдотами: за 15 лет Мендельсон записал 40 штук — очень много.
Рукопись пролежала в спецхране до 90-х годов, потом доступ к ней открыли, но к тексту мало кто обращался. Я чувствовал, что я единственный человек, хорошо знающий Мендельсона и несущий перед ним некоторую ответственность, поэтому взялся за подготовку его дневника к публикации.
У нас еще не было сайта, но уже появились волонтеры, готовые помогать с текстами.
Книга не очень удобна как инструмент — я стал думать, как можно работать с дневниками иначе. Какие современные инструменты могли бы мне помочь, занимайся я сейчас поиском анекдотов. Я очень воспрял, жить вновь стало интересно. Мой друг Ваня Драпкин, программист, взял на себя всю техническую часть, а часть денег на разработку дали нам наши друзья-брокеры.
Мы хотели создать поисковую машину, в которой можно было бы искать по датированным текстам. Чтобы исследователи могли работать с материалами конкретных временных промежутков. Показали прототип нескольким научным сообществам, студентам Тартуского университета, друзьям из книжного магазина «Фаланстер». Сработало сарафанное радио: у нас еще не было сайта, но уже появились волонтеры, готовые помогать с текстами.
Первая версия сайта разрабатывалась как научный инструмент, а потому была похожа на консервную банку, из которой хорошо навострившийся человек с помощью двух палочек и одного заостренного крючочка мог что-то получить. Но по отзывам в соцсетях и реакции интернет-пользователей стало понятно, что наша основная аудитория — не профессионалы, как мы изначально думали. Мы перезапустили сайт, сделав его проще для новичков и сложнее для исследователей.
О текстах
Сначала мы думали, что работать в основном придется с уже изданными дневниками. Стали собирать информацию, нашли около полутора тысяч книг, но масштабы не пугали: было бы меньше — было бы скучно. Что-то уже было в интернете, что-то пришлось найти и отсканировать, что-то присылали авторы и публикаторы, наследники, с которыми мы связывались. В итоге из всего этого у нас в электронном виде уже около 900 текстов. Потом мы стали искать по блогам словосочетания вроде «Дневник деда» — это тоже работало.
Так мы набрали первую критическую массу, десяток рукописей. Мы дружили с «Медузой» и они сделали про нас несколько публикаций — после каждой к нам в соцсетях добавлялось по нескольку сотен человек. Вместе с этим увеличивалось и количество редакторов-волонтеров.
О волонтерах
«Прожито» — некоммерческий проект. Мы волонтерская организация, которая развивается силами энтузиастов.
Сообщество — это главное. Если у человека есть три свободных часа в неделю, он может написать нам, после чего получит стандартное предложение: вычитать распознанный программой текст либо перепечатать рукописи.
Лучшие волонтеры — это школьные учителя.
«География» волонтеров обширна — от Ханоя до Вашингтона. Большая часть все же из России, но есть много ребят, которые давно уехали из страны и скучают по родному языку.
Лучшие волонтеры — это школьные учителя. Они привыкли работать со всеми почерками и вскрывают любой рукописный текст на ура. Еще забавно, что блестящими текстологами оказываются люди, которые не имеют никакого отношения к гуманитарным специальностям. Некоторые выясняют, что просто созданы для такой работы: присылаешь им вечером тетрадь, где сам не понимаешь ни слова, а утром приходит полная расшифровка и комментарий: «Самая интересная работа в моей жизни».
О дневниках
Дневники — это личные тексты, часто написанные не для постороннего. В них человек не ограничен никакими рамками, пишет то, что ему сейчас хочется. Конечно, все всегда привирают даже себе, но все же меньше, чем, к примеру, в воспоминаниях.
Воспоминания — попытка остаться в вечности таким, каким хочешь себя видеть.
Часто бывает, что люди в своих дневниках предстают совсем не такими, какими их помнят родные. Есть примеры того, как стойкие, решительные и немногословные мужчины, какими их помнят дети и внуки, в дневниках довольно много жалуются на судьбу или сливают обиды на родных.
Все склонны концептуализировать информацию: в воспоминаниях пластинка, которую ты за всю жизнь накрутил, звучит так, как тебе выгоднее всего. Воспоминания — попытка остаться в вечности таким, каким хочешь себя видеть. Если ты пишешь дневник, то придумываешь меньше. Ты просто фиксируешь фактографию, и мало кто ведет дневник для того, чтобы он потом был опубликован.
О совпадениях
Работая над «Прожито», я вдруг понял, что все люди — в каком-то смысле родственники. Иногда возникают неожиданные параллели: кто-то оказывается чьим-то правнуком, выясняется, что один загруженный дневник по сути является продолжением другого. Например, некий человек работает в театре, на протяжении 20 лет ведет дневник, а потом уходит со своей должности. Через месяц в этот же театр приходит второй человек, тоже начинает вести дневник — и история продолжается, почти с того же места, но уже от другого лица.
Иногда с автором дневника складываются личные отношения. Ты чувствуешь, что хоть его и нет на этом свете, вы бы с ним точно подружились.
Недавно одна женщина прислала мне дневник своей прабабушки, но оказалось, что он к нам уже загружен — другая правнучка прислала его раньше.
Иногда натыкаешься на дневник человека, опыт которого невероятно схож с твоим собственным. И оказывается, что ситуация, в которой ты находишься, уже была прожита кем-то 70 лет назад. Бывает и так, что дневник совсем «поперек горла», — и люди, для того, чтобы избавиться от негативных эмоций после работы с дневником, пишут мне огромные письма о том, каким же все-таки сложным человеком был его автор. А иногда с автором складываются очень личные отношения. Ты чувствуешь, что хоть его и нет на этом свете, вы бы с ним точно подружились.
То, что планировалась как поисковая система для профессионалов, стало общественным проектом. Мы делаем большую научную работу, но при этом многие получают от этого нечто очень личное.
Последний год мы проводим лаборатории «Прожито». Раз в месяц находим небольшой рукописный дневник для общей работы, но не читаем его. К нам приходит около 20 людей со своими ноутбуками, мы раздаем каждому по 3-4 отсканированных листка рукописи. Все набирают свой фрагмент, а потом по очереди рассказывают, что в нем было. Так мы «раскручиваем» дневник, восстанавливаем хронологию и обсуждаем, что вычитали. Это одна из самых увлекательных форм работы.
Недавно разбирали дневник Гали Зайцевой, 17-летней девочки, жившей в СССР в двадцатые года прошлого века. Там почти все — история чувств к некоему Сереже, но это очень искрений и чистый текст. Мне кажется, все тогда разошлись окрыленными — сложилось ощущение, что мы хорошего и светлого человека вытащили из небытия.
Про этику
Мы не редактируем текст, во всех случаях оставляя его неизменным. Не трогаем ни буквы, даже воспроизводим зачеркнутые места и описки, пометки на полях. Идея же еще и в том, что «Прожито» — инструмент не только для историков, но и для лингвистов. Так что мы загружаем даже абсолютно безграмотные тексты в первозданном виде.
Единственное исключение — иногда мы убираем из дневников то, что может ударить по третьим лицам. Рассказы о личных отношениях, участники которых — или их дети — еще живы. Такие истории не стоит выпускать наружу.
О различии поколений
У меня нет ощущения, что наши соотечественники прошлых времен как-то отличаются от современных людей. Скорее, наоборот: происходит постоянное узнавание чего-то знакомого по самому себе и своим друзьям. Те же ситуации, то же вранье себе или окружающим, та же радость, та же одержимость. Хотя, возможно, я просто воспринимаю все это другим образом.
Мой вклад — заниматься наименее лицемерной деятельностью из доступных историкам.
Новые учебники истории я не читал. У меня есть своя башня из слоновой кости. Я определил себе узкий сегмент приложения своих сил и своего интереса. Трудно сформулировать мнение по тем вопросам, которые напрямую не касаются того, чем я занимаюсь.
Мой вклад — заниматься наименее лицемерной деятельностью из доступных историкам. Я публикую материалы такими, какие они есть, не занимаясь их интерпретацией. Тексты говорят сами за себя. Если опираться только на фактический материал, то история всего Советского Союза будет отличаться от той, что нам пытаются навязать.
Мне интересно то, как нам об этом рассказывают источники, которые созданы людьми неангажированными, которые по-своему существовали и думали, особым способом записывали свои схемы и свой опыт.
Мы — инструмент для всех, у кого есть доступ в сеть. Каждый сам может сделать выводы на наших материалах.
Влияние на жизнь
«Прожито» несильно меня изменило. Я участвую еще в одном проекте — создаю базу данных по репрессированным под названием «Открытый список», самый большой в интернете. И когда я стал там работать — меня всего перемололо. Я туда пришел как историк, отстраненно работать с данными, а когда по одному рабочему проекту мне пришлось посмотреть несколько сотен фотографий людей, расстрелянных на Бутовском полигоне, я понял, что это ведь по сути те же самые лица, что я вижу на улицах, в библиотеках, кинотеатрах. Просто тех расстреляли, а этих — нет. У меня значительно изменилось отношение к устроению дел в Советском Союзе: с отстраненно-исследовательского до эмоционально-вовлеченного, особенно по отношению к популистским теориям о всеобщем процветании в советский период. Поработав с базой данных репрессированных людей, неожиданным образом стал переживать многое очень болезненно.
Об отношении к государству
Мы не взаимодействуем с государством по рабочим делам, потому что тот, кто платит деньги, тот и заказывает музыку.
Финансирование — хорошо: у нас есть материал и нам нужно оплачивать работу с ним. Мы готовы делать тематические спецпроекты, например, дневники войны или блокады, коллективизации. Просто есть некоторые опасения, что в определенный момент частью контракта может стать что-то большее, чем просто сухая публикация материалов. В рамках проектной работы мы, конечно, будем подаваться в том числе и на государственные гранты, но все же планируем остаться независимой площадкой. Будем взаимодействовать с теми институциями, с которыми у нас доверительные отношения и вкусу которых мы верим.
Случаев, когда к нам кто-то обращался и просил убрать информацию из проекта в «Прожито», не было. Но такое случалось в «Открытом списке». Мне писали молодые ребята, которые, найдя на сайте запись о том, что их родственник был репрессирован, просили немедленно ее убрать: «Мой прадед был советским человеком, он любил советскую власть». Мы сделаем это только в том случае, если нам предоставят доказательства обратного. Наша задача — делать материал, с помощью которого удастся остановить популистов. В «Открытом списке» 2,8 млн документированных записей о репрессированных. И это минимум, лишь четвертая или пятая часть.
