В конце прошлого года Алексей Иванов представил книгу «Тобол. Много званых», которая стала одной из главных на ярмарке Non/Fiction — роман-пеплум нового типа, сочетание политического детектива, исторического романа и фэнтези. «Тобол» — художественная история об освоении Сибири в петровскую эпоху, основанная на реальных событиях. И Алексей Иванов сразу обещал написать отдельную книгу, в которой будут собраны исторические факты о том, «как со времен Ермака до времен Петра создавалась русская Сибирь».
Книга «Дебри» уже готова. Это «достоверное повествование о дерзости землепроходцев и воровстве воевод, о забытых городах Мангазее и Албазине, об идолах и шаманизме, о войнах с инородцами и казачьих мятежах, о пушнине и могильном золоте, о сибирских святых и протопопе Аввакуме, о служилых людях и ссыльных бунтовщиках, о мамонтах и первых натуралистах», — говорит Алексей Иванов. Читать его документальные новеллы о том, как «вслед за летучими отрядами охочих людей тяжело и властно шагала махина Российского государства» порой даже интереснее, чем художественные романы.
«РБК Стиль» расспросил Алексея Иванова о «прибыльщиках» и расхищении бюджета во времена Петра I, а также публикует новеллу «Цепные псы сибирских воевод», где те самые «прибыльщики» фигурируют.
— Алексей, какие исторические переклички вы заметили во время работы над книгой? С какой исторической эпохой можно сопоставить наше время?
— Главная историческая перекличка России петровской эпохи и нашего времени — коррупция. По мнению некоторых историков, в эпоху Петра расхищалось до 70% бюджета. Петр с этой проблемой не справился. Объективно — не мог справиться. Он хотел двигать Россию вперед. Для этого существовало два пути: личная свобода граждан плюс экономическая инициатива, то есть демократия, или полицейское государство, то есть автократия. Петр не мог выбрать первый путь, а он более эффективен в борьбе с коррупцией. А мы — можем, в этом и разница. Но искать буквальные сопоставления эпох методологически неверно. Времена не повторяются.
— Какие самые яркие особенности Сибири? Что вас поразило как исследователя?
— Сибирь всегда держалась на инициативе граждан. Эта особенность ее политического устройства легла в основу менталитета сибиряка. В петровскую и допетровскую эпохи существовала даже особая должность — «прибыльщик». В Сибири это был служилый человек, ищущий «прибыли» для казны: новые угодья, возможность для развития ремесел, необложенное налогами население. «Прибыльщик» имел выгоду от своей деятельности. Так государственный интерес становился личным интересом, и регион развивался. В итоге Россия обрела гигантские территории с гигантскими ресурсами.
— «Тобол» — самостоятельный художественный роман. Что даст его читателю параллельное изучение книги «Дебри»?
— Читатели склонны изучать историю по романам, а это не совсем правильно. «Дебри» — как раз история «в чистом виде», без художественного вымысла. Парадокс в том, что многие герои и сюжетные линии романа могут априори показаться вымышленными, однако они существовали в реальности. Сопоставление «Тобола» и «Дебрей», с одной стороны, разъяснит читателю историю, а с другой стороны, откроет ее уникальность и даже фантастичность.
— Как соотносятся сегодня в политическом отношении столичный регион и Сибирь?
— Отношение Сибири к столице такое же, как у всех остальных регионов России. Столица присваивает их активы и руководит местной жизнью. Сибирь — такая же территория «внутренней колонизации» со стороны Москвы, как Урал, Дальний Восток, Русский Север, Центральная Россия или южная Россия. Разница лишь количественная. Большинство «колоний» — на дотациях. В Сибири, благодаря нефти и газу, есть очень богатые «колонии», они существуют получше. Но и они не решают за себя, как им жить.
— Возможен ли сейчас в России бунт, сопоставимый с пугачевским?
— Пугачевского бунта, как ни странно, в общем, не было. Было множество разнородных бунтов, преследующих самые различные цели. Все это многообразие и называется «пугачевщиной». И люди бунтовали в соответствии со своей идентичностью: крестьяне хотели жить как крестьяне, а не как рабочие, казаки требовали исконных вольностей, а не «регулярства», инородцы боролись за свободу веры, общинное землевладение, традиционный уклад и самоуправление. В ту эпоху идентичность позволяла обрести социальный успех, поэтому за нее и бились. А в наше время, время глобализации, жизнь по идентичности не обеспечивает успеха, поэтому за нее никто бунтовать не будет. Кроме того, посмотрите по цифрам. В «пугачевщину» бунтовало сто тысяч человек, а в стране жило десять миллионов. В пересчете на нынешние показатели, «пугачевщина» — это когда полтора миллиона мужчин возьмут автоматы Калашникова. Это гражданская война, а не бунт. Слава богу, она сейчас невозможна.
Отрывок из книги «Дебри»:
«Цепные псы сибирских воевод»
В XVII веке российское государство — аграрная держава — богатело в первую очередь за счет налогов. Цель у власти была одна: держать народ в покорности, чтобы исправно платил подати. Никакой казенной «социалки» не существовало и в помине: медицина и образование были частным делом. Социальными вопросами занималась только церковь: раздавала милостыню неимущим, призревала сирот, устраивала для стариков богадельни. И Сибирь российской власти была нужна только для денег. От воевод требовалось регулярно высылать в Москву пушнину и сельхозпродукцию, а что там у себя творят воеводы — бог им судья. Лишь бы людишки не бунтовали.
Чиновничий аппарат Сибири прежде всего был нацелен на фискальные вопросы. Дьяки и подьячие распределяли угодья, промыслы и обложения и учитывали поступления в казну — денежные и натуральные. Старосты и разные выборные люди следили за соблюдением казенных установок. Если выплаты вдруг сокращались или вообще кончались, к виноватым выезжали отряды служилых и силой вытрясали долги. Вот так и жили.
В XVII и XVIII веках в государственной системе существовала особая должность — «прибыльщики». У «прибыльщиков» была одна задача: «чинить государю прибыли», то есть выдумывать новые законные способы для пополнения казны. Московские «прибыльщики» наперегонки бросились изобретать разные немыслимые налоги: поддужный — с извозчиков; банный — с постоялых дворов; привальный и отвальный — с плавания судов; трубный — с любой печи; мельничный — со всякого куля муки; а еще были поборы за раскольничью веру, за рождение и свадьбу, за бороды и усы; за продажу арбузов и огурцов, за рыбную ловлю и пчеловодство, за выделку кож… Но ставка в этом деле была высока: «прибыльщик» получал часть той прибыли, которую организовал для казны. А если сам царь оценит остроумие замысла, то может сделать «прибыльщика» дьяком в каком-нибудь приказе, и дьяк, богатея, будет собирать свой налог вообще со всей державы. В энергичную эпоху Петра такие «прибыльщики» делали блестящую карьеру. Например, Алексей Курбатов, крепостной холоп графа Шереметьева, дворецкий, сопровождал барина в поездке за границу и увидел в Европе гербовую бумагу. Курбатов смекнул, как из этого извлечь выгоду, и подал царю Петру проект введения таких бумаг в России. Петр сделал Курбатова «прибыльщиком». Через несколько лет бывший крепостной был назначен кем-то вроде директора департамента торговли и промышленности, а потом стал вице-губернатором Архангелогородской губернии. Правда, многие «прибыльщики», достигнув невиданных высот, падали обратно «из князи в грязи», сбитые обвинениями в казнокрадстве и лихоимстве. В отличие от московских «коллег», приказных «теоретиков», сибирские «прибыльщики» подчинялись воеводе и были «практиками» — в канцеляриях не засиживались. Они искали свои прибыли, как говорится, «на земле», «в поле». Они объезжали территории в поисках инородцев, которые ухитрились уклониться от ясака, и крестьян, которые спрятались от обложения. Они изобретали возможности завести промысел, собрать долги или отыскать утаенное. При этом, ясное дело, себя «прибыльщики» в убытке не оставляли.
Прасковья была дочерью прапорщика Григория Луполова, которого сослали в городок Ишим по ложному обвинению в укрывательстве конокрадов. Семья бедствовала. В 1803 году Прасковья с иконой и рублем денег пешком отправилась в Петербург за прощением отцу. До столицы она добиралась больше года. Она сумела встретиться с императрицей, и Григорий Луполов был помилован. Вера в доброту людей сделала «Парашу Сибирячку» легендой.
Лучшим временем для сибирских «прибыльщиков» было воеводство стольника Петра Годунова (1667–1669). Охваченный небывалыми идеями, Годунов нуждался в помощниках и в деньгах. Ушлые «прибыльщики» — всегда лучшие помощники ловить рыбку в мутной воде, и Годунов развязал этим опричникам руки, устроив в Сибири настоящий террор и беззаконие. Хищные «прибыльщики» чинили поборы, присваивали чужие земли и не гнушались подлогами в документах. Тоболяков они обложили повинностями и заставили работать на воеводу как холопов.
Среди тех лихих деятелей оказался и Ульян Ремезов. Он ездил на Конду и Пелым искать «необъясаченных» вогулов. Он уговаривал воеводу заменить в Таре «годовальщиков» (казаков, которые несут службу один год) навечно поселенными: свою идею Ульян подтвердил расчетами затрат и выгод. А в 1668 году он задумал стать основателем собственной слободы. Он подбил несколько десятков служилых людей отправиться на реку Ишим и там построить селение, а при нем на «ничьих» землях завести пашню и прибрать к рукам «зверовые угодья и рыбные ловы». Годунов согласился на аферу Ремезова. Ульян набрал 40 «охотников». Они поклялись воеводе друг за друга и дали «поручную запись» подчиняться Ремезову, не играть в карты и в зернь, «никаким воровством не воровать» и не сбежать.
Наглые поселенцы узурпировали жизнь на Ишиме: местных татар они закабалили ясаком, а с проезжих купцов потребовали таможенные выплаты. Ишимские татары пришли в возмущенье: дрались с русскими на кулаках, угрожали убийствами и нажаловались на Ульяна в Тобольск. На бесчинства «прибыльщиков» Годунова в Москву летели сотни «ябед», и в 1669 году не в меру прыткого воеводу царским указом отозвали с места, а большинство его реформ отменили. «Ремезовскую республику» на Ишиме разогнали, а самого Ульяна вместе со всей семьей сослали в Берёзов на пять лет.
Конечно, «прибыльщики» были хищниками, цепными псами воевод. Но они позволяли исправлять недостатки фискальной системы на местах и своей неукротимой пассионарностью обеспечивали экспансию государства. Однако в централизованной державе Петра местные «прибыльщики» проиграли в конкурентной борьбе столичным и постепенно исчезли с арены истории.
