Увесистый черно-белый том с сотней стихотворений Тилля Линдеманна на двух языках, который всего за два дня разошелся тиражом почти в 15 тыс. экземпляров, я увидела за пару секунд до начала интервью. На белых страницах — текст на немецком языке, рифмованный, жесткий, порой чрезмерно откровенный. На черных — русский перевод, часто с ломаным ритмом и нарушенной рифмой, но точно переданной сутью. Как сказал в предисловии переводчик, «в этих часто неистовых текстах, он в каждой строке все же, прежде всего, подает на подносе собственное нежное сердце».
Кто это только со мной говорит?
К сожалению, это не ты.
Слова переворачиваются во рту...
О, господи, я сам с собой говорю!
— Эта книга выглядит великолепно. Но зачем она вам понадобилась, если ваши стихи и без того знают наизусть миллионы поклонников, которые поют ваши песни. Почему вы решили издать лирический сборник?
— Это совсем другое детище. Эти слова не привязаны к музыкальным произведениям, они вообще не связаны с музыкой. Это что-то, что было написано в абсолютно свободной форме.
— Нет ли в этом ответа на желание отца, чтобы сын стал поэтом?
— Знаете, когда мы говорили с отцом, я ему всякий раз отвечал: «Если из меня ничего толкового не получится, я всегда смогу стать писателем» (смеется). И это его всегда раздражало, ему казалось, что я не воспринимаю всерьез то, чем он занимается (прим. ред. — отец Тилля — Вернер Линдеманн, писатель, поэт, автор 43 книг, в том числе детских).
— А вы воспринимали?
— Частично. Что касается людей искусства, это всегда те, кто идет как бы против системы. Отец же должен был писать многие произведения, которые продвигали социалистические идеи. Ну и кроме того, он писал произведения для детей.
— Вы в одном из интервью сказали, что рады, что у вас две дочери. Иначе сыновья непременно захотели бы быть похожими на вас. А что в этом плохого?
— О нет, своему сыну я не хотел бы пожелать такой жизни (смеется)! Но у меня есть сын, на самом деле (переходит на русский). Очень другой! Совсем другой. А вот дочь как раз выросла похожей на меня. Вообще, сейчас у меня две дочери и два сына.
— Вы сейчас сказали, что люди искусства идут против системы. А что для вас свобода? Для музыканта это все-таки одно из ключевых понятий.
— Тут, конечно, есть разные виды свободы: языковая, свобода самовыражения, свобода открыто высказывать собственные мысли... Помните времена ГДР? Чтобы что-либо сказать, приходилось прибегать к разного рода аллегориям. Все время, если перевести дословно, «прятать в букете» свою мысль, скрывать за разного рода аллегориями то, что хочешь сказать на самом деле. Это сложно. Но, с другой стороны, в этом были свои преимущества. Это позволяло постоянно оставаться в поиске: как сделать так, чтобы несмотря ни на что, несмотря на цензуру, донести до людей то, что ты хочешь донести. Что произошло сейчас? Техника подачи информации, манера написания текстов стала несколько иной. Подход изменился. В моем случае, времена изменились, но навык сохранился. Правда, не в политических текстах, а в лирических. Иногда я использую слова, которых в реальной жизни не существует. Например, мне надо назвать существо женского пола, а я вместо этого напишу «треугольник чресел». На немецком, правда, это поэтичнее звучит. Словом, разного рода ограничения научили меня мыслить метафоричнее.
— То есть, свобода для вас, в первую очередь, это языковая свобода? А еще? Сейчас очень важно, в том числе в России, уметь определять границы свободы, чувствовать, когда они сжимаются. Вы, как человек двух систем, который, с одной стороны, взрослел в ГДР, а с другой, свободно обращался к миллионам с очень провокационными заявлениями, пожалуй, можете посоветовать, как тестировать систему на открытость.
— Понятно, что знать границы надо. Чувствовать, где можно начать и чем можно закончить. Но тут надо самому себе задать вопросы, есть ли для тебя какие-то вещи, которые ты не мог бы или не хотел бы сказать или сделать. Грубо говоря, чем больше ты свободы позволяешь сам себе, тем больше ее вокруг тебя. Это игра разнонаправленная, не одностороннее движение. По большому счету, с учетом того, как развиваются современные средства коммуникации, тот же самый интернет, свобода стала практически безграничной. Правда, я не знаю, к чему это приведет, потому что иногда возникает ощущение, что хорошо бы некоторые рамки все-таки присутствовали.
— Труднее писать более провокационные песни? Публику сложно фраппировать?
— Да, конечно. Людей стало сложнее шокировать искусством — у них есть возможность все увидеть, все узнать. У детей, у молодежи с ранних лет есть доступ к чему-то, что им, может быть, и не стоило бы видеть. Иногда бывает так. Ты берешь какую-то тему и думаешь: да, вот оно! Это то, что шокирует. А те самые молодые люди смотрят на это дело и равнодушно зевают: скучно. Вот. Так и замечаешь, что постарел (смеется).
— Ваша популярность все равно огромна. В России в том числе. В Рунете вообще этой осенью только и обсуждали русский клип Rammstein на музыку Михаила Боярского. Если вам не показывали, я вам сейчас покажу. Довольно быстро выяснилось, что это один актер и ведущий, Александр Пушной, спел в стиле Rammstein песню другого актера, Михаила Боярского. Но факт остается фактом: количество просмотров невероятное. И вероятность того, что Rammstein снял клип в России, воспринимается всерьез и на ура.
— Ну что я могу сказать, мы работаем над этим.
— Летом, правда, после ситуации с портретом Путина на футболке и золотым телефоном, вы говорили, что Rammstein в Россию больше ни ногой. Но не прошло и полгода...
— Нет, нет, нет (перебивает по-русски). Такого мы не говорили. Это опять интернет.
— То есть с удовольствием ехали в Россию представлять книгу?
— Еще бы! Я люблю Россию и всегда с удовольствием сюда приезжаю. А все остальное, что там творилось, — это фуфло. И меня не интересует. Честно говоря, ежедневно где-то в мире появляется какая-то хрень, которую обо мне пишут. Не на все же обращать внимание. Так что я приехал не просто с удовольствием, а с огромным удовольствием.
— Я знаю, что вы могли приехать в Москву на Олимпиаду-80 в составе сборной по плаванию, но этого не произошло. Не жалеете?
— Ну, во-первых, тогда проводилось большое количество соревнований, и мне частенько доводилось приезжать в Советский Союз. Постоянно проводились русско-немецкие игры, когда советская команда отправлялась в Германию, немецкая команда приезжала в Россию. К тому моменту я знал и Москву, и Санкт-Петербург. И Новосибирск! Мы два дня ехали в поезде. И это был вообще единственный раз, когда мне довелось спать в поезде (смеется). Мы наливали чай из этого специального самовара в поезде, как же он называется... титан. В каждом вагоне была такая бабушка, которая наливала чай и очень ругалась, когда шумели в купе, а мы, конечно, шумели. А потом вдруг объявляют, что олимпиада будет не в Лос-Анджелесе, не в Сиднее, не в какой-то другой капиталистической стране, где мы никогда не были, а в Москве. (переходит на русский) Пфф! Москва еще раз! Скучно! (смеется). У меня тогда была черепная травма очень неприятная, и мне, да, пришлось завершить спортивную карьеру.
— Спорт сейчас какую роль играет в вашей жизни?
— Сейчас расскажу самое главное. Вся Германия сходит с ума по футболу. А я футбол не смотрю. И я на самом деле очень благодарен любви немцев к футболу. Когда играет национальная команда — города пустеют. Одно удовольствие ездить по улицам! Ни людей, ни машин, ни полицейских (смеется). Это мое любимое время для прогулок — город-призрак.
— Главное, вовремя вернуться. До того, как матч кончится.
— Это точно. После игры по-другому все выглядит. Ну а если про меня говорить, поскольку я сам занимаюсь плаванием, мне интересно следить, кто как плавает, ну и высмеивать их, да.
— Давайте вернемся к книге. Расскажите немного о ней, о ее структуре. Что это за тексты, когда они были написаны, как вообще получилось это издание?
— На самом деле это уже вторая книга, первая называлась «Messer» («Нож») и здесь, в России, пока не опубликована. Надеюсь, что ее еще издадут. И вот для нее я материал собирал фактически 20 лет. «В тихой ночи» написана гораздо быстрее — лет за пять. И ее опубликовали в Германии уже три года назад.
— Хорошо продается?
— В Германии она продается неплохо для сборника стихов. Я считаю, даже хорошо. Что касается России, это какой-то фантастический успех. Потому что в книжных магазинах уже раскупили весь тираж.
— Ваш агент показывает, что у меня остался последний вопрос. И меня не простят ваши поклонники, если я не спрошу, когда будет следующий концерт Rammstein в России.
— Давай я тебе покажу (достает из кармана телефон и открывает календарь с расписанием). Вот смотри, июнь. Сначала четвертого числа Таллин, а потом 9-го, 10-го и 11-го июня — Россия.
В тот же вечер актеры столичного «Гоголь-центра» представили стихи Линдеманна в формате авангардного поэтического спектакля — динамичного и провокационного. С драматургией, световыми эффектами и нестандартной сценографией. И все это, по сути, ради единственного зрителя, хотя зал на этом закрытом показе был набит битком.
Прямо передо мной, кстати, сидели переводчики «В тихой ночи», и интерпретацию каждого текста встречали с неподдельным восторгом. Говорят, Тилль лично утвердил режиссера для спектакля по своей книге после того, как увидел чтение Никиты Кукушкина.
И видно, что актеров лирика Линдеманна действительно задела — в финальной сцене Кукушкин с перемазанным помадой кровавым ртом протянул сидевшему в зале Тиллю листок, и они прочли по очереди одно из ключевых стихотворений сборника:
Это очень, очень хорошо,
Когда кто-то понимает твое искусство.
