«Люди не понимают, как опасна сейчас вирусология». Ученый — о природе COVID-19

Да, утечек было много, и не только в Пекине. Первый SARS-CoV несколько раз утекал из лаборатории: в Сингапуре и на Тайване, оба раза в 2003 году. Наверное, самая большая пандемия вследствие утечки из лаборатории — эпидемия гриппа H1N1 в 1977 году.

Да. Тогда в Китае то ли разрабатывали вакцину от этого гриппа, то ли просто исследовали вирус. Произошла утечка, вирус тогда заразил миллионы человек по всему миру. Относительно этого уже есть научный консенсус: 99% процентов ученых сегодня согласны, что пандемия 1977 года была вызвана лабораторной утечкой.

Думаю, в основном по политическим причинам. Это никому не выгодно. Крестовый поход против лабораторной гипотезы сразу возглавил Питер Дашак, руководитель организации EcoHealth Alliance, который финансировал исследования в Уханьском институте вирусологии и разработку там панкоронавирусной вакцины — средства если не от всех коронавирусов, то хотя бы от коронавирусов SARS-CoV и MERS. А ниточка EcoHealth Alliance ведет напрямую к главному американскому эпидемиологу — ученому-медику Энтони Фаучи, который выдавал гранты EcoHealth Alliance на подобные разработки и был большим фанатом исследований в формате gain-of-function, когда объект исследования приобретает новые функции. Например, вирус получает способность заражать человеческие клетки.

Питер Дашак быстро организовал письмо в The Lancet. В нем говорилось, что любые измышления, что это могла быть лабораторная утечка, есть конспирология и ни в коем случае так считать нельзя. Письмо подписало много уважаемых ученых.

В начале февраля Энтони Фаучи созвал конференцию вирусологов, на которой был в том числе Кристиан Андерсен. И буквально через неделю в Nature вышла статья Андерсена о происхождении SARS-CoV-2, в которой практически не оставалось места теории о лабораторной природе коронавируса. По сути, там безапелляционно, насколько это возможно в научных статьях, утверждалось, что геном SARS-CoV-2 имеет натуральное происхождение. Несмотря на то что ранее в частной переписке с тем же самым Энтони Фаучи Кристиан Андерсен признавал, что в геноме SARS-CoV-2 есть какие-то подозрительные вставки, которые похожи на генномодифицированные. Также он говорил, что он и его коллеги считают, что геном SARS-CoV-2 (COVID-19) не соотносится с эволюционными ожиданиями.

И вот после письма в The Lancet, телеконференции и статьи Андерсена все люди, которые привыкли прислушиваться к мнению ученых, приняли природное происхождение вируса за аксиому.

Абсолютно верно, я также склонен доверять уважаемым ученым или уважаемым изданиям, которые пересказывают мнения уважаемых ученых. Вспышка была замечена в декабре, в январе его начали изучать. Правда, странно все было с самого начала: вспышка случилась в Ухане. Там находится институт по коронавирусам — этот факт сразу повернул многих в сторону конспирологии, поэтому в качестве улики его никто не воспринимал. В интернете периодически возникали обсуждения, в которых я, находясь под влиянием мнения авторитетных ученых, тоже говорил, что все это — конспирология, потому что подавляющее большинство предыдущих вспышек вирусов были природными: где-то вирус перескочил с птиц, свиней, еще с какого-то животного. И не было причин думать, что в этот раз все случилось как-то иначе. Кроме вот этой вот зацепки, что в Ухане находится большой институт вирусологии. Но мало ли? Сколько там этих институтов? Может, они в каждом уважающем себя китайском городе? Подумаешь, совпадение. И пока не понимаешь, насколько это большое совпадение, ты просто доверяешь каким-то источникам и не думаешь каждый раз проверять дотошно любую новость. В какой-то момент мне захотелось самому разобраться, и я начал смотреть, сколько этих институтов вирусологии в Китае — их оказалось мало. А еще оказалось, что уханьский — самый главный.

Вторая зацепка — этот институт вирусологии находится в Ухане. Думаешь, должно быть, Ухань буквально кишит всеми этими летучими мышами. Проверяешь — оказывается, нет, совсем это не так, летучие мыши живут в провинции Юньнань, это полторы тысячи километров от провинции Хубэй, где находится Ухань.

Начинаешь дальше смотреть — чем занимаются в этом институте вирусологии? Оказывается, его руководитель Ши Чжэнли исследует коронавирусы — выделяет их из летучих мышей, а затем генетически модифицирует, в том числе так, чтобы они были более заразными для человека. Это сразу такой красный флажок, после которого появляются основания рассмотреть эту гипотезу непредвзято. Начинаешь копать, сначала просто для себя, из любопытства. И вот в какой-то момент накопился определенный массив данных, исходя из которых стало видно, что версия о лабораторной утечке даже имеет большее право на существование, чем природная.

Уханьских вирусологов позвали сразу, когда случилась эта вспышка в Юньнане в 2012 году, потому что они главные эксперты. Им же передали биологические образцы этих шахтеров: там чуть ли не 40 образцов крови, мокроты и тому подобного. Уханьский институт вирусологии проанализировал эти образцы, провел тест на антитела к SARS-CoV-1, тест был положительный. Соответственно, у этих шахтеров нашли антитела, которые были кросс-реактивны к вирусу SARS-CoV-1. Что это значит? То, чем болели эти шахтеры, имело некое родство с первым коронавирусом SARS-CoV, эпидемия которого была еще в 2002 году. А Ши Чжэнли — главный специалист по первому SARS-CoV, потому что она в том же самом Юньнане в 2011 году выделила этот коронавирус, который на 96% совпадал с геномом первого SARS-CoV. Это была ее научная победа, триумф, который закрепила в 2013 году статья в журнале Nature.

Я считаю, все указывает на то, что они пытались скрыть факт утечки, надеясь в первую очередь, что инфекция не пойдет дальше Китая. А если где-то и будут вспышки, их так же быстро, как в Ухане, локализуют и потушат. Но, к сожалению, другие страны опыт Китая либо не учли, либо не смогли повторить, и сегодня мы имеем 3,5 млн умерших и сотни миллионов заболевших коронавирусом. Соответственно, они, вероятно, не предполагали, что это будет такая страшная, ужасная пандемия. Вероятно, хотели избежать конфуза, не выглядеть непрофессионально: людьми, которые в своей ведущей лаборатории упустили коронавирус, от которого должны были разработать вакцину.

Они надеялись, что на основе этих исследований получат уважение и славу, а обнаружение утечки грозило насмешками всего мира. И получилась такая реакция: а давайте будем говорить, что это не мы и там вообще непонятно, что и как, а если вдруг там что-то выяснится, ну, ладно, тогда уж признаем. Все их поведение на протяжении последних полутора лет указывает именно на такую, очень недальновидную стратегию — пытаться все отрицать.

Как все это могло происходить? Вот вспышка в Ухане. 30 декабря буквально из двух больных выделяют коронавирус, отдают в Уханьский институт вирусологии, они это секвенируют, вызывают Ши Чжэнли с какой-то конференции в Пекине обратно в Ухань, она едет на поезде и переживает: не утечка ли это из ее лаборатории? 10 января они, наконец, представляют геном коронавируса всему миру. И только 23 января Уханьский институт вирусологии обнародовал информацию о том, что у них в коллекции был вирус RaTG13, который на 96% процентов совпадает с геномом COVID-19 (только вне стен лаборатории ранее об этом никто не знал).

Позже наша группа «Драстик» выяснила, что секвенировали RaTG13 еще в 2017–18 годах, то есть у Уханьского института вирусологии в момент, когда они получили образец SARS-CoV-2 в декабре 2019 года, уже был полный геном вируса RaTG13, но миру они это не рассказали. И потом только Ши Чжэнли была вынуждена признать это в интервью Science. Потом мы нашли две диссертации на китайском, где было написано, что Уханьский институт вирусологии выделил этот штамм из летучих мышей из той самой шахты, где в 2012 году заболели шахтеры, и тогда он назывался вообще по-другому — Ra4991. Ши Чжэнли позже это также подтвердила. И потом Nature потребовал выпустить дополнение с поправками и уточнениями к ее статье о RaTG13.

Китайских ученых заставили рассказать, откуда у них взялся этот RaTG13, что он раньше носил название Ra4991, что они его «вытащили» в 2013 году из той пещеры, где работали шахтеры, и что у четырех умерших шахтеров были положительные антитела к коронавирусу (SARS-1).

Шахтеры вообще не упоминались в рамках этой истории. Скорее всего, Уханьский институт вирусологии, работая над коронавирусами, надеялся в какой-то момент опубликовать большую работу в крупном научном журнале типа Nature и там уже обнародовать и историю из шахты, в которой, скорее всего, ученые адаптировали коронавирус под человека. Я полагаю, они надеялись, что к тому времени, когда они это опубликуют, у них будет какая-то вакцина или хотя бы какая-то терапия против него, чтобы была полноценная научная работа. Но, скорее всего, что-то пошло не так, и они так хорошо адаптировали вирус под человека, что он заразил, скорее всего, какого-то сотрудника и выскочил из лаборатории.

Да, их лаборатория этим и занималась. Они исследовали коронавирусы и изучали, что именно помогает им лучше связываться с человеческими рецепторами, какие именно аминокислоты и белки там действуют и как предсказать эволюцию вируса при передаче между летучей мышью и человеком или промежуточными какими-то носителями, чтобы описать его опасность. Это целое направление в вирусологии, которым занималась Ши Чжэнли и другие китайские ученые.

Я начал рассматривать это тогда же, когда начал копаться во всем этом. Одно дело — обнаружить всякие косвенные улики, а другое — посмотреть сам геном, может, там будет что-то, явно указывающее на человеческое вмешательство. Как только опубликовали геном этого вируса, много кто, в том числе и тот самый ученый Кристиан Андерсен, говорил, что он выглядит очень странно, как будто кто-то взял и вставил туда один фрагмент. Я совершенно не первый заметил так называемый фуриновый сайт (другое название — фуриновая вставка) и рассмотрел, как он устроен, потому что с точки зрения эволюции для этого семейства вирусов — именно летучемышиных SARS-подобных коронавирусов — фуриновый сайт совершенно не характерен. Мы знаем сотни различных штаммов летучемышиных коронавирусов (в смысле из этого SARS-подобного семейства), и ни у кого из них нет фуринового сайта.

Это 12 нуклеотидов, которые кодируют четыре аминокислоты, распознающиеся ферментом фурином. Когда вирус цепляется к клеткам человека, пока его шиповидный белок какой-нибудь фермент не разрежет в определенном месте, внутрь он проникнуть не может. Так вот, у SARS-CoV-2 в этом месте находится последовательность, которую и узнает наш фермент фурин: он видит свои четыре аминокислоты, узнает их, после чего разрезает белок, и вирус проникает в клетку. Я заметил в этом фуриновом сайте последовательность нуклеотидов CGG-CGG — и это действительно странно.

ДНК или РНК состоят из нуклеотидов, которые кодируют белок. Чтобы из нуклеотидов сделать белок, нужен некий перевод, и он называется трансляция. Трансляция превращает трехбуквенные сочетания нуклеотидов — кодоны — в одну из 20 аминокислотных «букв» белкового языка — то есть кодон написан на языке нуклеотидов: три нуклеотида говорят, какую аминокислоту вставлять в белок. Из трех нуклеотидов можно составить 64 различных комбинации, притом что аминокислот в человеческом организме используется всего 20. Наблюдается некая избыточность: различные комбинации нуклеотидов могут кодировать одну и ту же аминокислоту. Из этого вытекает возможность того, что разные организмы могут отдавать предпочтение тому или иному кодону для одной и той же аминокислоты. Это называется кодоновые предпочтения, или кодоновый диалект. У различных организмов он свой. То есть человек предпочитает одни кодоны для кодирования какой-то аминокислоты (например, аргинина), а летучая мышь — другие. До конца непонятно, почему у разных видов разные кодовые предпочтения. Человек любит последовательность CGG: у него аргинин часто кодируется кодоном CGG, в то время как у летучих мышей, наоборот, это самый редкий кодон, который кодирует аргинин. Часто вирусы приспосабливаются под диалект их хозяев. У летучемышиного вируса чаще всего кодоновые предпочтения если не полностью, то хотя бы частично совпадают с кодоновыми предпочтениями хозяина — летучей мыши. Когда вирус перепрыгивает на нового хозяина, его кодоновые предпочтения меняются медленно — сотни лет.

Фишка этого фуринового сайта COVID-19 в том, что
аргинины в нем кодируются этими кодонами CGG, которые, как я уже сказал, у человека самые популярные, а у летучей мыши — самые непопулярные. Тут мы видим не просто один кодон CGG, а два подряд, и это — достаточно редкое явление. И если предположить, что кому-то надо было вмешаться и адаптировать вирус к человеку, то он бы таким образом его и модифицировал.

Второй аспект: эту странную 12-нуклеотидную вставку можно отслеживать — продолжает она присутствовать в вирусе или вдруг она мутировала и ушла. Это тот самый маячок, о котором тоже вскользь упоминает Стивен Куэй в своей статье в The Wall Street Journal. Это еще одна странность, которая наводит на мысль о человеческом вмешательстве в РНК нового коронавируса, потому что подобная вставка-опознаватель дает возможность дальше отслеживать судьбу данной мутации по мере того, как ее будут изучать, — месяцы или годы в лаборатории. Это очень удобно.

В живой природе может произойти все что угодно. Вопрос — какова вероятность. В одном из вирусов нашли похожую последовательность нуклеотидов и теоретизировали, что это, может быть, была какая-то рекомбинация в какой-то летучей мыши, которая заразилась сразу двумя коронавирусами в Юньнане, заразила человека, потом этот человек сел на поезд, поехал в Ухань, и там из него это выпрыгнуло. Вероятность этого всего астрономически мала. Но в целом, если сейчас говорить об этом в рамках байесовской вероятности, то природную гипотезу я оцениваю (исключительно интуитивно) в 10%.

Да, конечно, я не рассматриваю никакой сценарий, где это не трагическая случайность. Я не считаю, что в случае с коронавирусом работали над биооружием, скорее всего, работали над той вакциной, которая заявлялась и финансировалась, поэтому никакой секретности тут нет. И даже если там присутствовали какие-то военные биологи, то в любом случае, мне кажется, никакой идиот не стал бы выпускать вирус на своей территории и убивать людей. Поэтому, даже если я и рассматриваю версию, что это могли быть эксперименты двойного назначения, вероятность, что вирус специально кто-то выпустил, нулевая.

Кто-то говорит, что прорвало плотину. Моя англоязычная статья, опубликованная в апреле 2020 года, была такой первой дырочкой в этой плотине, из которой чуть-чуть полилась вода, она вдохновила сформироваться нашу группу «Драстик», сплотила, можно сказать, вокруг себя людей, у которых тоже был интерес к теме и недоверие к официальной версии. Мы начали копать и нашли все те факты, о которых я уже рассказал. Все больше и больше журналистов начали нам верить, перестали считать версию с лабораторным происхождением вируса конспирологической. Бомбой, которая взорвала эту плотину, была публикация Николаса Уэйда в журнале The Bulletin of Atomic Scientists, и кстати, там он говорит, что его вдохновила моя статья. После того, как такой человек, как Николас Уэйд (в академическом сообществе важна иерархия, так вот, Уйэд в ней на самом верху), в своей статье сказал, что нобелевский лауреат Дэвид Балтимор считает эту же врезку CGG-CGG ключевой уликой, всю существующую до этого конструкцию сильно расшатало, люди начали серьезно и непредвзято рассматривать тот массив данных, который мы уже накопили.

Речь скорее не о подходе к изучению коронавируса, а о так называемых gain-of-function исследованиях. Такие исследования можно применить, например, к разработке новых сортов помидоров, и это абсолютно не те генные модификации, которых стоит бояться. Стоит опасаться генных модификаций вирусов, которые могут делать их более заразными для людей. Вирусы — это самые опасные патогены, потому что они начинают распространяться быстро и незаметно, и дальше, если их упустить, начинается пандемия. Мораторий на подобные генные модификации вирусов был введен Обамой еще в 2015 году. О том, что подобные исследования опасны, говорили много лет подряд: множество ученых понимают, что лабораторные исследования чреваты ошибками и в любой, даже в BSL-4 лаборатории, может произойти что-то, что приведет к утечке вируса.

Да, речь о такой защите. Над коронавирусами в Ухане работали всего лишь при уровне защиты BSL-2 — это примерно как в кабинете у дантиста. На тот момент считалось, что коронавирусы летучих мышей для людей не опасны, потому что изначально они человеку не передавались, пока человек не научил их обратному. Поэтому фотографии Ши Чжэнли в костюме защиты BSL-4 к коронавирусам отношения не имеют.

Как только к власти пришел Трамп, Фаучи незаметно отменил мораторий на gain-of-function исследования, оправдывая это тем, что благодаря им мы можем узнать что-то ценное, и это в его глазах даже оправдывало риск возникновения пандемии из-за самих таких исследований. Думаю, что сейчас он так не считает, а тогда он полагал, что эти исследования каким-то образом полезны. Я так не думаю. О тысячах вирусов, которые существуют сегодня, мы не можем ничего особо превентивно понять: как от них защищаться или от какого именно штамма вируса защищаться, прежде чем начнется эпидемия. И с другой стороны, если делать вирус опасным для человека, есть огромный шанс, что такой вирус просто выскочит из лаборатории, что происходило уже не раз и что, мне кажется, произошло в этом случае.

Я бы даже пошел на шаг дальше — вообще запретить исследования, которые могут привести к пандемии. То есть не делать никакие патогены более передаваемыми человеку. Какой смысл исследовать, как сделать, грубо говоря, вирус более убийственным для человека? Мне кажется, что это настолько глупо и опасно, что это нужно просто запретить.

Это вопрос политический. Так можно говорить, что и с ядерным оружием мы ничего не можем сделать. Но на самом деле здесь опасность намного, в разы выше, чем от атомного оружия. Просто люди не понимают, насколько опасна сейчас вирусология. Сейчас легко сделать любой вирус гораздо более опасным. Что нас защищает от того, что все остальные вирусы нам не передаются от животных? Несколько аминокислотных последовательностей, которые сейчас любой студент в лаборатории может заменить сам. Изучив, как тот или иной вирус проникает в клетку, какой рецептор он использует, можно просто посмотреть на строение рецептора, сравнить с данными человека и понять, какие аминокислоты можно заменить, чтобы этот вирус начал проникать в клетку. И вот мы щелкнули пальцем — и у нас эпидемия, которую не остановить, пока, как в данном случае, не сделали вакцину или не переболели миллионы людей по всему миру. Так что gain-of-function манипуляции с вирусами — это огромный экзистенциальный риск для всего человечества.

Нет-нет, этот риск минимален.

Это предсказания человека, который плохо разбирается в биологии. Я вам расскажу, в чем особенность именно этого коронавируса и его непохожесть на другие. В том, что он очень хорошо передается человеку. Такого при зоонозе (переходе вируса с животного на человека) обычно не наблюдается. При зоонозе вирус еще долгое время адаптируется и плохо передается. Первый SARS передавался на порядок или даже на два порядка хуже и за всю свою историю заразил 8 тыс. человек, притом что это была эпидемия. В случае с MERS тоже были невысокие цифры.

Эбола давно у нас присутствует, и она тоже очень плохо передается. Она смертельная, но, к счастью, не такая заразная. Поэтому, на мой взгляд, важно отслеживать вспышки человеческих вирусов и смотреть, вследствие чего они произошли. Мы можем секвенировать вирус или бактерии за считанные дни, можно сделать центры секвенирования вирусов при госпиталях по всему миру, чтобы при каких-то вспышках за несколько дней быстро понимать, с чем мы столкнулись: это у нас новый вирус, или опять оспа, или еще что-то пришло, что уже наблюдалось в человеческой популяции. Хорошо заражает то, что к человеку уже адаптировано, а что-то новое, выпрыгнувшее из животных, не будет таким смертоносным, как нынешний SARS-CoV-2.