Мы встречаемся с Ян Гэ в «Гоголь-центре», куда актриса и режиссер прибегает после очередного похода в миграционный центр. Она не то чтобы в восторге: «опять они с этой своей запятой, они что, специально делают все так, чтобы я никогда с документами не разобралась?» — почти риторически восклицает Ян Гэ, тут же, впрочем, замечая, что злиться не умеет и расстраиваться из-за бытовых неурядиц не собирается. Самая частая ремарка к любому интервью с Гэшей — уточнение «смеется». Хохочет она действительно много и заразительно, сразу пропуская в свой мир и без прикрас рассказывая о буднях, планах и настоящих искренних чувствах — любви к еде. Однако за легкостью и умением подшутить над собой скрывается трудоголизм, не позавидовать которому сложно. Спектакли и репетиции, концерты и запись новых композиций, сценарии, подготовка и съемки. Она не хочет выбирать что-то одно, вместо этого умудряясь успевать все и сразу. «Просто я китаянка, вот и весь ответ», — снова смеется Ян Гэ.
— Начать хочется с банального. Ян — ваша фамилия, Гэ — имя, но в контексте русской речи кажется, что все наоборот…
— Называй меня Гэша и давай сразу на «ты», мне так приятно.
— Но если кто-то незнакомый на улице обратится к тебе «Гэша», это тебя не удивит?
— Это ведь зависит от того, как люди ко мне относятся. Бывает, что кому-то радостно меня видеть, а мне-то это тоже приятно. Можно звать меня Гэшей, можно Ян Гэ — как угодно. В китайском языке, как и в русском, есть обращение и на «вы», и на «ты», но у меня нет такого, что если кто-то мне сказал «ты», я оскорбилась или начала возмущаться. (Смеется.) Я вообще очень необязательный человек, у меня нет таких правил, что я должна вести себя так-то и так-то, и по отношению к другим их тоже нет. Я все принимаю, почти никогда не злюсь и грустной тоже бываю очень редко.
— К слову про языки. Свой фильм «Троица» ты снимала в Москве, но на английском, а актеров собрала таких, чтобы он был либо родным, как у Одина Байрона, либо идеальным, как у Андрея Курганова, Георгия Бликштейна и у тебя самой, без акцента и «Ландон из зэ кэпитал». Почему ты решила, что эта история должна быть рассказана по-английски?
— Я не нашла причины, почему должна снимать ее на русском. Это не история на русском или на китайском, она интернациональная, тем более, что ты видишь в кадре три цвета кожи. Нам с моим сосценаристом Гретой Шушчевичюте хотелось всячески это подчеркнуть, кстати, в том числе и с помощью места. Мы специально не показывали, что это Москва, скрывали ее, нам нужен был именно «некий» город, где разворачивается сюжет, потому что он связан не с внешним, а с внутренним.
— Узнаваемых мест, за которые обычно цепляешься и узнаешь в кадре Москву, Лондон, Нью-Йорк или другой мегаполис, в твоем фильме действительно нет. Но не получилась ли эта условность нарочитой? Любая история все равно развивается в контексте того места, где живут герои заложенной им культуры.
— Да, это была одна из проблем, когда мы искали деньги на фильм. Много кому понравился сценарий, многие хотели помочь. Говорили, что снимать нужно на русском и так, чтобы было понятно, что мы в Москве. Но понимаешь, нельзя все это связывать именно с Москвой, потому что тогда придется делать из героев «московских» людей, а они другие точно так же, как в случае с любым другим городом. Мне хотелось показать, что речь идет не о месте, что в этом контексте не важно, откуда человек, — а о характере и о том, что у моей героини Марго внутри. Я не могла привязывать ее ни к какому определенному городу. Ну и кроме того, мне как режиссеру не хотелось высказывать свое мнение относительно поступков и решений Марго. Все следуют своим правилам, чтобы отыскать счастье, у всех есть на это право, но то, что мы выбираем, иногда может показаться обществу неправильным. Порой это мешает нам быть счастливыми, потому что мы боимся чужого мнения. Мне хотелось показать историю одной измены, основанную при этом на реальных событиях. Там есть место и печали, и свету. И каждый, кто будет ее смотреть, увидит что-то свое, связанное с собственным опытом или нет. И это не артхаус, это понятная всем история.
— Каково это — быть на съемочной площадке режиссером и актрисой одновременно?
— Я из тех режиссеров, которые до того, как оказались на площадке, уже сняли кино в своей голове. У нас было все так четко и точно распланировано, что мы уложились в 15 съемочных дней. Я знала, какие мне нужны ракурсы, какие отъезды камеры — привет, ВГИК. (Смеется.) Мне было очень спокойно, никакой суеты или чего-то такого. Но должна тебе сказать, саму себя в кадре как актрису я просто не переношу. Это не кокетство, я знаю, что делаю все, что нужно, понимаю, чего именно как постановщик хочу от этого персонажа, какое выражение здесь должно быть, как именно нужно рыдать или есть, но себя не принимаю. Мне не нравится, как я выгляжу, возникает какая-то неловкость, смотришь на себя у плейбека — просто бррр. Ладно, хватит об этом. (Смеется.) Мне хотелось создать максимально трогательную Марго. Она обыкновенная девушка, как все мы. Но в то же самое время она принцесса, тоже как мы все, потому что какими бы мы ни были — красивыми, некрасивыми, взрослыми, юными, — для любимого человека мы всегда особенные.
— Насколько ты позволяешь артистам импровизировать?
— Если я доверяю артисту, то жду от него любых чудачеств. А поскольку работать хочу только с теми, кому доверяю, вот и ответ. Эпизод с Одином Байроном, например. Он играет психолога и на огромной, дикой скорости выдает длиннющий монолог. Я знала изначально, что так, как он, никто это не сыграет. Со всеми этими словечками, интонациями, взглядами. Кстати, мы дублировали фильм для фестивалей, делали русскую версию. И я думала, что Один меня убьет. Потому что когда он играл эту сцену на английском, не предполагал, что придется потом озвучивать самого себя и попадать в свой собственный ритм уже на русском. (Смеется.)
— Премьера фильма была летом на «Кинотавре». Как тебе фестивальная жизнь: вечеринки, внимание фотографов и прессы, общение?
— Я домосед, однозначно, но при этом дома бываю довольно редко, слишком уж много всего. Такой вот парадокс. Я не люблю выпивать, танцевать мне тоже не то чтобы всегда нравится, потому что каждый день много дел и к вечеру я обычно устаю, да и вообще, знаешь, после 30 я сразу стала чувствовать возраст. Не смейся, я не шучу. 30 лет исполнилось и через неделю появился целлюлит. Это просто как удар по голове, понимаешь? А если серьезно, мне гораздо больше нравится сидеть работать, чем развлекаться. Писать сценарии, придумывать видео и все такое. А еще — разговаривать с людьми, общаться по-настоящему. В фильме есть очень важная для меня фраза, ее произносит как раз герой Одина Байрона: «Люди не должны тебя любить, и это прекрасно». Мне нравятся те, кто, даже если им не нравится что-то, что нравится мне, скажут свое мнение, объяснят его. И вот это мне по-настоящему интересно. А то, что нужно фотографироваться на мероприятиях, — к этому я привыкла. Это тоже часть работы, потому что так уж все устроено, что чем больше о тебе знают, тем больше интересуются тем, что ты делаешь, твоим фильмом. Мой PR-агент Саша Плисакова говорит: «Есть задача». А я ведь китаянка, так что исполнительная. (Смеется.)
— Кстати, для тебя как для китаянки есть в русской культуре, укладе жизни что-то, что ты, спустя столько лет жизни здесь, не приняла, что по-прежнему кажется тебе чуждым?
— Единственное, пожалуй, — это [административная] система и то, как она устроена — совсем не для людей. Это так трудно. Я сейчас подаю документы на РВП (разрешение временного проживания. — «РБК Стиль»). Место, в которое мне нужно приезжать, находится в 7–9 км от Москвы. Это значит, что мне нужно встать в пять часов утра, несколько часов провести в пути, а потом подойти к окошку, узнать, что в моих документах есть какая-то лишняя закорючка, запятая, и услышать: «Тут запятая, идите переделывайте». И все это повторяется не раз и не два. Они как будто специально находят какие-то маленькие ошибки, специально так делают, чтобы ты сразу не получила все. Эти люди в окошках выглядят так злобно. Ты не можешь их послать, вынужден терпеть по 40 минут, пока они проверяют каждую букву, находят одну запятую и радуются тому, что тебе придется уйти ни с чем. Там столько страданий, многие плачут, кричат на них. Это место, которое собрало очень плохую энергию. Мне тяжело туда приходить. Я вот вроде каждый вечер на сцену выхожу и ничего, а к окошку этому подходить боюсь, сердце так прыгает. Ужасно слышать это «нет». Значит, что нужно снова менять все в планах, опять туда возвращаться.
— Как думаешь, эту систему можно изменить?
— Я не знаю, но мне очень хочется, чтобы все было для людей. Сейчас ведь, например, так развиты технологии: зарегистрировался в интернете, записался, казалось бы, какие проблемы, зачем эти мучительные очереди. Есть какие-то вещи, которые я просто не понимаю. Например, в России меньше всего получают врачи и преподаватели, те люди, которые лечат людей, учат людей. Почему? Как это возможно? Как нация может быть здоровой? Почему вместо того, чтобы заботиться о других, они должны думать о своем выживании? В Китае наоборот, именно они зарабатывают больше всего, поэтому мы просто не можем этого понять.
— А твоя собственная Москва, она какая? Вот, допустим, у тебя после нашего разговора будет лишний час. Куда пойдешь?
— Ну тут и гадать не нужно. Есть пойду, конечно. (Смеется.) Об этом все знают. Я просто обожаю есть. Вот, кстати, некоторые сцены мы снимали в пространстве проекта Ильи Тютенкова Leveldva. Люблю все его рестораны. А вообще в свободное время я всегда дома лежу, люблю свою кровать. Бывало такое, что мама открывает на моем телефоне специальное приложение, проверяет, сколько шагов я за день прошла. Мой рекорд — 163. Это значит, что в туалет с телефоном пришла, а потом разговаривала по нему в кухне, походила немного туда-сюда. (Смеется.) Я действительно могу, как ленивец, просто пролежать весь день. Мне это нравится. Тем более, есть Instagram. Ты знаешь всю информацию обо всем окружении, да что уж там, даже кастинг можешь при помощи соцсетей устроить. Я не навязываюсь человеку: «Давай встретимся, поговорим». Зачем тратить его время и мое время? Я просто листаю, смотрю его видео, фотографии, стиль и после понимаю, стоит ли вообще встречаться.
— Многие сейчас расстраиваются и любят обсуждать, что соцсети пожирают все свободное, а иногда даже и не свободное время.
— Ну, зависит, какой ты человек. Например, я люблю листать ленту, но при этом не в ущерб чему-то, что я должна сделать. Если стоит задача, я не «залипну» в Instagram. Это же все твой выбор. У тебя есть право на все: любить — не любить, грустить — не грустить, делать — не делать, жрать или худеть. Хотя подожди, какой тут выбор. Жрать, конечно. Почему я всегда свожу разговор к еде? Это не специально. (Смеется.)
— А у тебя не бывает такого, что хочется отложить дела, попрокрастинировать?
— Если я хочу снимать кино, мне важно делать это именно сейчас, не через год, не через два, когда я перегорю. И так во всем, со всеми идеями, не только с кино. Объяснить это чем-то, кроме как национальной чертой, я не могу. Я ведь китаянка: мы трудолюбивые и целеустремленные. Для меня дедлайн действительно означает дедлайн, а не то, что он наступил и есть еще несколько дней потом, чтобы все доделать. Есть культурные отличия, в общем. Вот русские, например, любят преувеличивать. Если я знаю, что умею что-то делать, скажу, как есть, не больше и не меньше. Как с английским, допустим. Спросишь у русского артиста, знает ли он язык, а он такой, «да, конечно, отлично говорю». А потом, когда проверишь, выяснится, что на самом деле он его совсем не знает. Так что когда меня уверяют, что могут сделать воооооот столько, я не то чтобы сразу верю. Привыкла уже к этой вашей страсти все гиперболизировать.
— Хорошо, а как тогда расставлять приоритеты? Ты актриса, музыкант, режиссер. Как не запутаться в своих ролях и обязанностях?
— Вот, смотри, мой календарь. (Показывает на телефоне календарь, где каждая ячейка выделена своим цветом.) Видишь, здесь нет свободного места, нет выходных. Но я ведь сама себе это устроила, никто меня не заставлял. Сейчас у меня такой этап: нет отношений, нет любви. Любовь все равно найдешь, если будешь заниматься тем, что нравится. А пока все время мне хочется отдавать работе, чтобы не грустить, не чувствовать себя одинокой. «Блин, я такая несчастная, никому я не нужна» — вот без этого, понимаешь? Работай и тогда ты всем будешь нужна. Не вини других людей, вини себя, стань еще лучше, еще круче, заслужи уважение, но вместе с этим знай, что всему свое время, научись терпению. Вообще главное, чему Россия меня научила, — это терпеть. Та же ситуация сейчас с документами. Все же думают, что я наивная дура, которая только и повторяет, что не нужно расстраиваться. Реально. Мол, как может быть умной девушка в шубе барашком и с такими ногтями. Я знаю, если бы я по-другому одевалась, по-другому общалась с людьми, наверное, все бы чуть-чуть легче было, быстрее бы удавалось. Потому что есть стереотипы у людей, их сложно пробивать. Но при этом я не хочу терять себя, ведь самое классное, что есть, — это то, что мы разные, индивидуальные. Зачем я должна быть, как все?
Так уж все устроено: чем больше о тебе знают, тем больше интересуются тем, что ты делаешь.
— Возвращаясь к внутреннему распределению ролей. Я правильно понимаю, что тебе комфортно, когда ты делаешь все и сразу?
— Я просто хочу радоваться жизни, быть счастливой. А для этого мне нужно реализовывать то, что я придумываю. Появилась идея? Давай сделаем! Сразу загораюсь. Я же не нарочно придумала, что хочу стать режиссером, актрисой. Я просто хотела рассказывать истории. Нет конкретной профессии, я просто занимаюсь теми вещами, которые мне нравятся. Поэтому мне, наверное, это быстрее удается, потому что я не мучаю себя. То есть даже процесс всех творческих мучений доставляет радость — я же сама этого хотела. Мои друзья постоянно твердят: «Я никогда не сомневался, что с тобой будет все хорошо». Даже они не сомневаются. Почему я сама должна тогда сомневаться? С другой стороны, мне вот интересно, с чего это вдруг они не сомневаются? В общем, русские не зря повторяют, что «все, что ты хочешь, все получишь». Я не отношусь к кино, как к бизнесу. Для меня это возможность рассказать о том, о чем мне хочется рассказать. Как и в театре. Что меняет художник в этом мире? Он просто делает его добрее. И этому меня научил Кирилл Семенович [Серебренников]. Если бы не было этого места, «Гоголь-центра», я была бы, наверное, продажной тварью, считала бы деньги, делала бы так, как мне выгодно. А тут я отдаюсь именно творчеству, здесь я не ради заработка, а ради духовного роста, своего понимания искусства и роста актерского мастерства. Как актрисе мне нужно поддерживать свой уровень, чтобы быть хорошей артисткой и играть в хорошем театре, с хорошим партнером, у хорошего режиссера. Ну и еще к слову об учителях. Я могу сказать, что Китай меня научил любить, Россия — терпеть, Сергей Александрович Соловьев, мой мастер во ВГИКе, — мечтать, а Кирилл Семенович научил стараться. Так и живем. Но главное, не забывать есть. (Смеется.)
— Кстати, самое главное я ведь и не спросила. Где в Москве искать китайскую кухню?
— Ну что за вопрос. У меня дома, конечно, где же еще.
