Кадр из фильма «Семь вуалей»
Конкурсные фильмы Берлинале иногда напоминают ночные кошмары. Вот, например, вещь из Туниса «Кому я принадлежу» (Who Do I Belong To) дебютантки Мерьям Джообер. Это киноповесть в трех главах из жизни одной североафриканской сельской семьи, старшие сыновья которой от общей беспросветности записались в запрещенную террористическую организацию. Вернулся только один сын, вместе с женщиной в парандже — как потом выяснится, призраком. Когда девушка была жива, сын участвовал в побивании ее камнями. Впрочем, то, что перед нами произведение магического реализма, можно было понять уже после первых появлений в кадре лошади в красивой упряжи — лошади просто так никогда в кадре не возникают.
Кадр из фильма «Кому я принадлежу»
«Сыновья» (Vogter) — так называется и датская криминальная мелодрама Густава Мёллера о надзирательнице тюрьмы (Сидсе Бабетт Кнудсен), неожиданно для окружающих принявшейся жестоко харассить определенного в блок максимальной охраны заключенного: как выясняется, он убил ее сына, но постепенно, без всякого желания со стороны охранницы, сам стал для нее чем-то вроде сына.
Кадр из фильма «Сыновья»
«Черный чай» (Black Tea) знаменитого мавританского режиссера (и, между прочим, выпускника ВГИКа) Абдеррахмана Сиссако — медитативно-элегическая открытка из «шоколадного города» — района китайского Гуанджоу, где проживают эмигранты из Африки. Главная героиня, прекрасная чернокожая женщина Ая, оказывается здесь, сбежав из-под венца в родной Африке. В Китае она начинает работать в чайном магазине под началом его владельца, интеллигентного мужчины средних лет по имени Цай. Но их отношения тоже далеки от безоблачных. Дело в том, что старшее поколение китайцев относятся к африканцам вопиюще неполиткорректно и даже сравнивают их с обезьянами. Внукам стыдно за своих дедушек и бабушек, а поколение отцов занимает выжидательную позицию, стараясь не нарываться. Но однажды Ая устанет прятаться от родственников будущего мужа в спальне и заведет оттуда красивую и гордую песню…
Кадр из фильма «Черный чай»
Завершился конкурс чарующими фотообоями из Непала «Шамбала» (Shambhala) Мина Баадура Бама. Размеренное 150-минутное повествование начинается свадьбой, на которой главная героиня, Пема, выходит замуж сразу за трех братьев. Но один из них еще ребенок, другой — монах (по имени Карма), остается третий, который, сделав ребенка Пеме, отправляется с караваном по торговым делам в Тибет. Но там его застают непроверенные слухи о том, что жена изменила ему с учителем младшего брата, поэтому, сев на лошадь, Пема отправляется в далекое путешествие в гималайские горы с целью переубедить мужа, для чего его нужно еще как-то найти.
Путешествие оборачивается последствиями, которые с бытовой точки зрения можно назвать трагическими, а с буддисткой — скорее, наоборот. Пему посещают видения о скорой смерти, но она склонна видеть в них знак просветления и духовного освобождения. Непальский режиссер не показывает на экране ни смерти, ни рождения ребенка, но, видимо, неразрывная связь этих процессов приводят к переселению души в мифическую Шамбалу.
Кадр из фильма «Шамбала»
Канадские «Мэтт и Мара» (Matt and Mara), показанные во втором по значению конкурсе Encounters, тоже озабочены любовными переживаниями своих героев, предъявляя складывающийся на наших глазах любовный треугольник: указанные в названии персонажи когда-то учились вместе, а сегодня он — известный в узких кругах писатель, а она, несмотря на соответствующие амбиции, застряла в статусе университетского преподавателя. В третьем углу — ее благовидный муж-музыкант. Но Мару не интересует музыка, а интересует литература, и потому былой однокашник ей интереснее и ближе. С ним она отправляется на Ниагару и целуется непосредственно под водопадами.
Но импрессионистски-пунктирный стиль режиссера Казика Радвански не дает этой обыкновенной истории разразиться катарсисом. В жизни, в отличие от фильмов Вуди Аллена — в которых действуют примерно такие же, только более забавные и придуманные персонажи из культурной среды, — все тоже, скорее, остается на своем месте. Драма или комедия хороши для кино, но и кино в своем фестивальном сегменте старается стать drama-free территорией.
Кадр из фильма «Мэтт и Мара»
Показанный в детско-юношеском конкурсе Generation канадский фильм «Как огонь» (Comme le feu/ Who by Fire) Филиппа Лесажа — размашистая психологическая драма о столкновении идеалистической юности с прожженным цинизмом взрослого мира. 17-летний главный герой Джефф приглашен другом провести выходные в загородном доме своего кумира, известного режиссера, пусть уже и слегка вышедшего в тираж. Компания состоит из сплошной богемы — его постоянный сценарист, знаменитая актриса, и юная поэтесса по имени Алиоша, названная претенциозным отцом в честь, не поверите, Алеши Карамазова. Но то, что выглядит соблазнительным издалека, вблизи обнаруживает свое уродство: представители богемы оказываются довольно мелкими, пошловатыми людьми с до предела раздутым эго, что глубоко ранит нежное сердце Джеффа. Он начинает вести себя неадекватно, и ему, как и более закаленной Алиоше, начинают являться тревожные сны.
Комментирует все это юношеское смятение великолепная, но безжалостная канадская природа: здесь летальным исходом может обернуться любая драма на охоте, любой визит в лес, не говоря уже про сплав по бурлящим рекам.
Кадр из фильма «Как огонь»
В тот же конкурс Generation залетела новая работа известного китайского режиссера Вонга Сяошуая, неоднократного лауреата Берлинале прошлых лет. Главный герой его фильма «Выше пыли» (Above the Dust) — 10-летний мальчик, чей ушедший в лучший мир дедушка становится его проводником по ключевым событиям новейшей китайской истории. Призрак дедушки обещает подарить внуку водный пистолет, о котором мальчик страстно мечтает, но когда он-таки завладевает игрушкой, играть ему уже не с кем — все его друзья уехали из деревни, в которой живет его семья. Вонг снял детский фильм, посвященный взрослым проблемам: в картине можно обнаружить критику политики Мао Дзедуна, отнявшего у крестьян землю, что привело к их массовому исходу в города (население китайских городов за 50 лет увеличилось в десять раз).
Но китайские цензурные ведомства не дали своего одобрения детскому фильму (не поставили так называемую «печать дракона», с которой начинается каждый китайский фильм) и потребовали от Сяошуая отменить показ на фестивале в Германии. Режиссер не стал этого делать, рискуя быть наказанным на родине, где ему уже запрещали работать.
Кадр из фильма «Выше пыли»
Вне конкурса показали фильм «Семь вуалей» (Seven Veils) канадского маэстро Атома Эгояна, лет 20 назад считавшегося одним из властителей кинематографических дум, но с тех пор успешно развеявшего по ветру свой былой статус. Сейчас он сделал неуклюжую попытку утилизировать поставленную им оперу «Саломея» Рихарда Штрауса по либретто Оскара Уайльда. В фильме оперу ставит героиня Аманды Сейфрид — слишком хорошо причесанная и напомаженная для режиссера-интеллектуалки. К опере на библейский сюжет ее влечет то, что она сама видит себя Саломеей. Которая, будучи дочерью царя Ирода, в обмен на танец попросила отца обезглавить Иоанна Крестителя, ибо была в него безответно влюблена.
Хлопающая ресницами Аманда Сейфрид абсолютно неубедительна и в роли режиссера, и в функции жертвы отца-абьюзера, который кажется ей воплощением Ирода. Ведь в детстве он заставлял ее танцевать с завязанными глазами. Зеркальные построения Эгояна в этом фильме выходят за грань самопародии, обнаруживая свою натянутость и наивность.
Самым познавательным фильмом Берлинале стал показанный в «Форуме» трехчасовой документальный эпос «Генри Фонду в президенты!» (Henry Fonda for President) австрийского куратора и историка кино Александра Хорвата, рассказывающий, как нетрудно догадаться, о выдающемся американском актере и гуманитарии, главе знаменитого актерского клана. Но главный упор здесь — отнюдь не на кино, в котором снимался Фонда (а это лучшие фильмы «золотого века» Голливуда — от «Гроздьев гнева» и «12 разгневанных мужчин» до «Однажды на Диком Западе» Серджо Леоне), а на его неразрывной внутренней связи с американской историей и политикой.
Фонда умудрился в реальной жизни прожить главные сюжеты не только своего времени, но также и прошлого, и настоящего. Он воевал во Второй мировой и был против войны во Вьетнаме, писал картины и был пионером органического фермерства. Не зря режиссер Джон Форд постоянно давал ему роли исторических деятелей, в том числе молодого Авраама Линкольна. Не зря Сидни Люмет снял его в роли президента США, противящегося идее военных послать авианосцы бомбить Москву (фильм 1964 года «Система безопасности»). Он был не только воплощением «типичного американца» и «совести нации», в нем чувствовался дух американской аристократии — причем той, что была в Америке задолго до ее колонизации. Предки Фонды стояли у истоков США, будучи одними из первых голландских переселенцев в Америку, а другая ветвь его пращуров напрямую происходила из самых верхов индейского племени ирокезов. Вот почему он чувствовал эту страну, как никто — и в каком-то смысле благодаря своей «мягкой силе» был ее альтернативным президентом, в то время как реальным президентом был другой, гораздо менее выдающийся актер Рональд Рейган, от которого, как говорит Фонда, его всегда тошнило.
Бегущей строкой фильм дает цитату из знаменитого афроамериканского писателя Джеймса Болдуина: Фонда был единственным киноактером, с которым он мог себя ассоциировать, у Фонды была «цветная» кровь, а его друг-чернокожий копировал его походку. Каким должен быть мир, чтобы такие люди, как Фонда, соглашались на роли политиков? Идеальным, каким он может быть только в кино.
Кадр из фильма «Генри Фонду в президенты!»
