В 65-й раз отгремело «Евровидение», и в очередной раз Россия погрузилась в бурные обсуждения: «А нужен ли нам этот конкурс? А что в нем хорошего? Может, нам вообще перестать туда ездить?». Действительно, каждый год участие в «Евровидении» превращается для нас в событие не менее значимое, чем чемпионаты мира по футболу, хоккею и фигурному катанию, а песни, которые мы отправляем на конкурс, обсуждаются едва ли не первыми лицами государства.
Такое трепетное отношение русского человека к этому песенному конкурсу отчасти понять можно: все-таки «Евровидение» — самое популярное неспортивное телешоу в мире, и ударить в грязь лицом перед многомиллионной аудиторией Европейского вещательного союза не очень хочется. Однако с каждым годом конкурс доказывает, что музыка в нем играет точно не первую роль.
Действительно, год от года выступления на «Евровидении» становятся все красочнее, декорации — все изобретательнее, а световые и видеоинсталляции — все ярче. Ведь у исполнителя есть всего три минуты, чтобы произвести финальное впечатление на зрителя, а значит, воздействовать надо по всем фронтам.
Хороший и запоминающийся образ в поп-музыке — штука, прямо скажем, важная. Что и говорить, не в последнюю очередь, победители конкурса 2006-го года, рок-группа Lordi, вырвались вперед во многом благодаря эпатажному стилю. Впрочем, запоминающийся костюм не всегда автоматически дарит любовь публики, что прекрасно доказывает нынешнее выступление немецкого певца Йендрика, которому эпатажный костюм пятерни не помог выбраться со дна турнирной таблицы. Здесь можно было бы вспомнить и приснопамятную Кончиту Вурст, тоже отличившуюся ярким образом, однако ее выступление укладывается в рамки другого тренда: привлечение внимания с помощью социальной повестки.
Сложно не заметить, что в последние годы «Евровидение», как и любое другое крупное мероприятие в мире поп-музыки, активно заигрывает с темами ЛГБТ, феминизма, инклюзивности и т. д.
В этом году, например, одной из ведущих шоу стала трансгендерная женщина Никки Туториалс, российская участница Манижа продвигала борьбу русских женщин за равноправие, а норвежский певец TIX сообщил всем, что живет с синдромом Туретта. Разумеется, нет ничего плохого в продвижении и освещении этих тем, однако в рамках «Евровидения» все это выглядит заигрыванием с актуальной повесткой и очередным привлечением внимания к своей персоне, даже если и делается от чистого сердца.
Главной проблемой здесь кажется сам формат «Евровидения», а именно — его конкурсная основа с голосованием и оценками. Что плохого в ярком шоу? Ровным счетом ничего — любая большая поп-звезда всегда делает яркие и запоминающиеся декорации на своих концертах. Что плохого в продвижении своих взглядов? Опять же ничего: музыкант — творец и может высказывать какие угодно идеи. Но когда он делает это ради достижения высшего балла, возникают резонные сомнения в его искренности.
Более того, за 65 лет существования «Евровидения» на конкурсе сложились вполне конкретные шаблоны выступлений, под которые можно подогнать творчество любого исполнителя. Ты — фрик, выбивающийся из общего ряда исполнителей? Отлично! У тебя есть вдохновляющая баллада? Супер! Ты такой необычный, что пришел играть рок на поп-конкурсе? Великолепно! У тебя есть танцевальный номер? Пойдет! Хочешь показать культуру своей страны и засунуть в песню побольше народных инструментов? Идеально!
И если кому-то победа итальянской группы Maneskin кажется необычной из-за их тяжелого звучания и неформального образа, то увы, это не так — ведь это просто один из шаблонов.
Однако это нисколько не характеризует творчество большинства музыкантов «Евровидения» за пределами конкурса. Многие из них делают действительно интересные вещи, но на конкурс зачастую принимают далеко не лучшие из них. Ведь от музыканта требуется не самовыражение в интересной для него форме, а попадание в тот или иной шаблон ради зарабатывания очков жюри и зрителей.
В современной поп-музыке последних лет вовсю царит тренд на новую искренность, на то, чтобы не просто спеть абы какую песню, написанную продюсером, а именно показать самого себя в треке. Но можно ли полноценно сделать это на «Евровидении»? Скорее нет, поскольку цель участника — сочинить не значимое произведение, которое может быть не понятно публикой, а такое, которое публика обязана понять и отдать свои деньги через голосование.
Конечно, можно сказать, что это в целом напоминает конкуренцию на рынке поп-музыки, мол, побеждает тот, кто сделает что-то наиболее предсказуемое и понятное народу. Однако практика показывает, что мир куда сложнее и даже самая обычная попса может развиваться вне привычных шаблонов. Но, разумеется, не на «Евровидении».
Во многом поэтому оно и не привлекает внимание почти никого из заметных артистов, добившихся хоть какого-то успеха на международном уровне. Ведь мало того, что артисту и его команде нужно сочинить что-то исключительно с целью выиграть конкурс, так еще и вряд ли это сильно поможет его карьере в целом. Даже победа не означает, что он станет звездой хотя бы континентального масштаба, не то что всемирного.
В карьере большинства победителей конкурса не было какого-то резкого скачка популярности, благодаря которому они смогли качественно изменить свою судьбу. В лучшем случае они просто закреплялись в качестве почетных звезд у себя на родине.
Да и, будем честны, песни с «Евровидения» за последние годы, крайне редко становились масштабными международными хитами. Исключение здесь — разве что песня Arcade голландца Дункана Лоуренса, победителя Евро-2019, которая обрела новую жизнь благодаря TikTok. В остальных же случаях треки «Евровидения» забывались в течение нескольких месяцев после шоу.
Здесь крайне показателен случай Великобритании, которая в этом году получила аж целых 0 баллов по итогу голосования зрителей и жюри. Разве у этой страны есть какой-то недостаток в хороших композиторах и артистах? Скорее наоборот, Великобритания на протяжении многих десятилетий была и остается одним из главных поставщиков мировой поп-музыки.
Просто артисты, знающие себе цену, понимают, что участие в «Евровидении» не даст им фактически ничего. Сиюминутная популярность, обсуждения в интернете на неделю-другую — и все. Поэтому главные герои «Евровидения» — это начинающие певцы, звезды регионального уровня и подзабытые артисты вроде бельгийцев Hooverphonic, которым хочется вновь напомнить о себе.
Соревновательный элемент и борьба за сиюминутное внимание зрителя превращают творчество в спорт, где главное — добиться результата, тогда как в искусстве результат может быть заметен далеко не сразу, а по прошествии недель, месяцев, лет и даже столетий.
Из-за этого возникают ситуации, когда Михаил Гуцериев, автор текста песни молдаванки Натальи Гордиенко, грозит уволить своих работников, если те не проголосуют за его подопечную. Иными словами, если ты не можешь поразить зрителей ни своим образом, ни песней, ни шоу, то в дело идут все методы — честные и не очень.
Да и само «Евровидение» чаще запоминается не музыкой, а скандалами, интригами и расследованиями. Благодаря этому у конкурса сложилась неоднозначная репутация: хоть шоу и пользуется дикой популярностью, но для многих ассоциируется с чем-то стыдным, даже трэшовым. Все негативные черты конкурса, в частности эпатаж и стремление к победе ради победы, в прошлом году высмеял американский фильм «Евровидение: История огненной саги».
Однако смех смехом, но «Евровидение» — все же крайне успешный и прибыльный продукт, с которым приходится считаться. Поэтому неудивительно, что, пока одна часть заокеанской публики смеется над ним, другая понимает, что на этом можно хорошо заработать. И уже в следующем, 2022-м году, в США пройдет свой конкурс, аналогичный «Евровидению», который даже сделают по его лицензии.
Как бы вы ни относились к «Евровидению», оно с нами надолго. Можно сколько угодно ворчать о несправедливом распределении баллов, о непотребных песнях на конкурсе, о том, насколько это все бессмысленно, но увы, это будет лишь безрезультатным криком на облака. Куда полезнее будет изучить, что делают исполнители за пределами конкурса — их творчество зачастую куда глубже и сильнее, чем те номера, которые попадают на «Евровидение».
