В начале марта стало известно, что Россию на «Евровидении» представит Манижа Сангин. Казалось бы, кого это может волновать, ведь конкурс не вызывал ровным счетом никаких эмоций, кажется, со времен победы Кончиты Вурст в 2014-м. Ан нет: общественность всколыхнула песня Манижи Russian Woman (композиторами выступили израильские музыканты Ори Авни и Ори Каплан), сотканная целиком из стереотипов о роли женщины в обществе и сексистских высказываний вроде «Ты в целом красива, но вот похудеть бы». Иронию певицы (а на деле — антипатриархальный месседж) восприняли в штыки буквально все: от спикера Совета Федерации Валентины Матвиенко и редакции издания «Ветеранские вести», обратившейся в Следственный комитет с просьбой провести расследование на предмет оскорбления Манижей русских женщин, и до обитателей соцсетей, фыркающих, мол, как таджичка может представлять Россию? Кажется, такого количества претензий и откровенных угроз прежде не получал ни один конкурсант от России. Например, в интервью Би-би-си Манижа рассказала, что некая женщина, мать двоих детей, написала ей в Instagram, что молится Богу, чтобы «самолет разбился по пути в Роттердам» (там в этом году пройдет «Евровидение»). В середине марта певица ответила хейтерам в привычной самоироничной манере — выпустила пародийное расследование о себе, в котором «эксперт в области макроскопической анатомии и ипотечного рефинансирования» пришел к выводу, что «Манижа не просто не русская. Она вообще не человек. Манижа — это соль!». Мы пообщались с певицей о смысле «Евровидения» в 2021 году, природе хейта, миротворческой деятельности и попытались изучить «внутренний космос» артистки — поверьте, это бескрайние просторы.
Насколько я знаю, вас сватали на «Евровидение» еще в 2019 году. Но, по-моему, конкурс более-менее значимая величина для поп-артистов старой закалки типа Димы Билана и Сергея Лазарева. Зачем «Евровидение» вам — человеку, который изначально перпендикулярен отечественной поп-индустрии?
Ну, во-первых, почему бы и нет? Во-вторых, это прекрасная возможность выйти на сцену, на которую смотрят десятки миллионов человек по всей Европе до сих пор. Как я могу упустить возможность передать важное сообщение с этой сцены? Вы же знаете, что каждый шаг моего творчества обусловлен определенным манифестом и большим желанием объединять людей, говорить с ними, показывать, насколько широки их проблемы и возможности решения этих проблем. Знаю точно, что не поехала бы на «Евровидение», если бы мне нечего было сказать. Мне есть что сказать и есть что услышать.
Если бы «Евровидение» состоялось в прошлом году, Россию представляли бы Little Big — группа с абсолютно западным звучанием и ультимативным хитом Uno, собравшим всеобщие восторги. Понятно, что для победы важен не посыл, а хит. У вас не было желания написать песню, скажем так, попроще Russian Woman?
Я точно не тот артист, который писал бы песню специально под «Евровидение». Russian Woman ничем не отличается от других моих песен — наоборот, даже повторяет в чем-то «Недославянку». Я не массовый артист, не суперизвестный артист, поэтому для многих трек звучит ново. Многие пишут: «Ой, да она специально продумала этот шаг, написала провокационный, злободневный текст». Ничего я не продумывала. Люди, которые со мной давно, это понимают. Мне просто повезло: так сложились карты, что на национальном отборе зрители проголосовали за мою песню (национальный отбор на «Евровидение» прошел 8 марта. Манижа набрала 39,7% голосов. Трек Russian Woman стал первым русскоязычным за последние 12 лет конкурса. — «РБК Стиль»).
У меня никогда не стояло задачи написать хит, в том числе, когда поступило предложение принять участие в национальном отборе. Вообще, не существует формулы ультимативного хита. Little Big в своей песне были собой, я в своей тоже осталась собой. Как это воспринимают слушатели — индивидуальная история. Я очень уважаю Little Big, ребята поддерживали меня на протяжении всего отборочного тура и после него — они переживают за то, что происходит. Конечно, мне жаль, что они не едут на «Евровидение», но все сложилось так, как должно было сложиться. И меня в этой ситуации точно жалеть не стоит.
Жалость вызвана невообразимым количеством хейта, который на вас обрушился. Вы в этом смысле тертый калач и привыкли получать претензии за приложение SILSILA в поддержку жертв домашнего насилия, клип «Мама», проект #травмакрасоты, направленный на борьбу с навязанными соцсетями стереотипами о женском теле. Но одно дело гневные комментарии от людей из интернета, и совсем другое — от спикера Совета Федерации Валентины Матвиенко и депутатов. Вы рефлексировали на эту тему? Задумывались, почему люди на федеральном уровне высказывают «фи» песне — участнице «Евровидения»?
А я что, должна запрещать им высказываться? Я всем своим творчеством заявляю, что каждый имеет право на собственную позицию. Вот это их позиция, их выбор. Я не могу нести за него ответственность. Гораздо важнее, как я несу свою позицию. И не только на сцену «Евровидения» — это лишь малый отрезок огромного пути. Я иду уже очень давно и не считаю «Евровидение» самоцелью. К тому же во всех ситуациях с буллингом меня спасает мысль, что музыка останется надолго, ее услышат через 10‒30 лет, а высказывания кого бы то ни было забудут через несколько дней. Высказывания не несут за собой глобальных перемен, а музыка несет.
И все-таки, когда недовольные граждане натравливают на вас Следственный комитет, когда на вас ополчается РПЦ, а Госдума пытается запретить выступать вам под российским флагом, не становится ли вам страшно? Я имею в виду, страшно от осознания того, в каком закостенелом режиме приходится жить.
У меня никогда не было этого страха. Я все равно считаю, что добра намного больше. Очень верю в свою страну и люблю ее. Я говорю с любовью о русских женщинах. Да, в нашей стране много несправедливости. Но ее много по всему миру, радикальность есть в очень многих государствах. Когда ты живешь не первый десяток лет, закономерно черствеешь, теряешь надежду: начинает казаться, что над тобой есть нечто большее, что сильнее тебя. В таком состоянии люди теряют главное качество — человечность. Если ты не можешь помочь своему близкому, то как ты можешь помочь всей России? Надо помогать тем, кто рядом, — так общество становится намного сильнее.
Вот вы говорите, что добра больше, чем ненависти. Есть ли примеры положительной реакции на песню Russian Woman?
Многие пишут, что при первом прослушивании песню сложно принять: психика блокирует самоиронию, потому что за ней скрывается боль. Второе прослушивание вызывает слезы. Я не думала, что будет такой эффект, не стремилась довести людей до слез. Мне достаточно, что Russian Woman кого-то мотивирует идти на работу с утра, а кому-то помогает разрешить конфликт. Значит, песня уже нечто большее, чем просто музыка и текст.
Высказывания не несут за собой глобальных перемен, а музыка несет.
Вы как-то сказали, что через поп-музыку сложнее донести месседж, зато эффект будет больше. А когда этот самый эффект должен наступить, если до сих пор нет сдвига в общественном сознании?
У меня уже все получается. Я вижу разницу между ситуацией пятилетней давности и сегодняшним днем. Я могу ехать на «Евровидение», где единственное, о чем просят бродкастеры — «Первый канал», — оставаться собой. Пять лет назад это было бы невозможно. Когда ты долго идешь в тени, кажется, что делаешь что-то неправильно, чувствуешь себя виноватой за то, что заставляешь людей задуматься о социальных проблемах, думаешь: «А может, надо стать легче?» Сомнения пожирают. Потом ты выходишь на свет, сталкиваешься с людьми, которые пытаются тебя сжечь, и понимаешь, что была права. Надо было петь про ксенофобию, нужно было говорить про сексизм, феминизм и ЛГБТ. Проблемы существуют, и та ситуация, в которой я оказалась, лишь подтверждает мои слова. Это первое.
Второе — я не согласна, что хейта больше, чем добра. В нашем обществе не принято говорить о хорошем. Доброта вообще намного тише злости: злые люди орут, добрые — пребывают в мудрой тишине. Поэтому кажется, что злости больше. Это не так. У злости есть шанс измениться. После продолжительного гневного крика люди увидят, что я продолжаю идти своим путем, и, возможно, задумаются: «Почему она это делает?» Я не хочу, чтобы хейтеры меня полюбили. Я лишь хочу, чтобы они оглянулись на свою жизнь и задумались, встречались ли они с абьюзом, готовы ли по-прежнему закрывать на него глаза. Огромное число людей игнорирует моральные проблемы из-за того, что есть более конкретные. Не все могут сидеть в центре Москвы и брать интервью. Многие попросту выживают. Как ты можешь прийти к духовному удовлетворению, когда физически не удовлетворен, когда у тебя нет еды? Я понимаю агрессию и безразличие этих людей, но с ними надо разговаривать. Иначе мы останемся в вакууме, в стагнации. Я была в вакууме, пока обо мне знали только в Москве и Санкт-Петербурге. Сейчас пузырь лопнул.
Перейдем от «Евровидения» к творчеству. Хотелось бы обсудить несколько тем, красной нитью проходящих через вашу музыку. Прежде всего это мотивы перерождения, поиска себя. Как венец этой темы — поездка в Лос-Анджелес и документальный фильм «Ху эм ай» о поиске ваших корней, срежиссированный Ладо Кватанией. Почему вы считаете это важным и что вы вынесли из того путешествия?
У меня исчезла иллюзия соответствия. Приезжей таджичке, не знающей русского языка, нужно было ассимилироваться просто для того, чтобы с ней заговорили. Я понимала, что необходимо принять правила игры, избавиться от акцента, потому что людей с акцентом в России не принимают за своих. Понимала, что мою национальную культуру смыло войной (речь идет о гражданской войне в Таджикистане 1992–1997 годов, побудившей сотни тысяч таджиков покинуть родину. — «РБК Стиль»), теперь Россия — моя культура. Я долго не осознавала, к какой земле отношусь, к чему мне стремиться, чему соответствовать. Очень долго комплексовала. Мне понадобилось много времени, чтобы понять, что я не права — нельзя было себя стирать ластиком соответствия. Не надо было стыдиться моноброви и выщипывать ее — сейчас я ее рисую. Я искренне считаю, что это красиво, имею на это право. Так же как кто-то имеет право назвать монобровь полнейшим уродством.
Очень круто эта иллюзия соответствия освещена в треке «Недославянка», в котором вы «недославянка, недотаджичка» и «на земле родной я уже чужой, а на земле чужой еще не родной».
«Недославянка» стала роковой песней, потому что отвечает на все возникающие сейчас вопросы: «Как она может петь про русских женщин? Как она может называть себя русской женщиной?» Послушаете «Недославянку» и поймете, что я как раз таки имею право.
Вы за столько лет борьбы с ксенофобией поняли, почему она настолько прочно сидит в русских людях? Я ни в коем случае не фанатка СССР, но 40 лет назад все жили в одной стране и не задавались вопросом, общаться ли с азербайджанцем, таджиком или казахом.
Это не только в русских людях. По всему миру гремит движение #stopasianhate. Ну, камон, все испугались коронавируса и, как дети, принялись искать виноватого. Легко обвинить человека из Китая, который якобы съел летучую мышь. Я понимаю, когда такое себе позволяют дети. И то они легче идут на диалог.
У меня была ситуация: за несколько дней до объявления карантина я находилась в Тель-Авиве, где, собственно, и написала песню Russian Woman. Я ездила туда на гастроли с «Гоголь-центром», в труппе которого есть невероятный актер и режиссер Евгений Сангаджиев, калмык. Мы гуляли с ним по набережной и вызвали такси. Сажусь в такси я — водитель сидит без маски. Садится Женя — таксист быстро надевает маску и спрашивает меня: «Вы откуда?» «Мы из Москвы», — отвечаю. На что таксист кивает в сторону Жени: «А он?» Это все основано на страхе. Все люди боязливы, обычный инстинкт самосохранения: мы боимся за свою жизнь, боимся, когда что-то дестабилизирует наш комфорт. Когда видим, что кто-то на нас не похож, на примитивном уровне начинаем бояться и включаем самозащиту — агрессию. Чтобы страха не было, достаточно познакомиться с культурой других народов. Если каждый сделает ДНК-тест, то убедится, что не существует чистокровных людей. Это иллюзия.
Здесь напрашивается вопрос о вашей миротворческой деятельности: в декабре вы стали послом доброй воли ООН по делам беженцев. Можете рассказать, как именно помогаете беженцам ассимилироваться?
Как минимум своим примером, своим творчеством, публичными и непубличными поступками. С УВКБ ООН (Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев. — «РБК Стиль») мы сотрудничаем достаточно давно, еще до моего официального назначения. Из-за ковида не удалось реализовать несколько важных планов: например, мы должны были ездить по лагерям беженцев, делиться опытом с другими послами доброй воли, помогать друг другу. Но это, конечно, внешняя, светская работа. Одна из внутренних задач — психологическая помощь детям беженцев, потому что это самая незащищенная группа людей. Они не выбирали войну, безденежье и место, куда их перевезут. Многие учились в средней школе, когда им пришлось бежать, и в новой стране не могут ассимилироваться, так как не знают языка. Семиклассник вынужден идти в первый класс, например.
Страх перед беженцами велик, но у самих беженцев страха еще больше. Я люблю приводить такой пример: ты на отдыхе в другой стране, стемнело, ты заблудилась, разрядился телефон — тебе страшно. Но этот страх минут на 15, потом ты найдешь людей, которые подскажут дорогу, вернешься в гостиницу. Многие годами живут в этом страхе потерявшегося человека. Я слышу запах этого страха, я его помню. Помню, как мама боялась отпускать меня, смугленькую девочку, гулять одну. Помню, как страшно проходить в метро мимо полиции.
Вы озвучили важную вещь: люди бегут не от хорошей жизни. Есть ли у вас мысли, как можно улучшить положение вещей в тех странах, откуда массово бегут люди? Выделить рабочие места, повысить уровень зарплат, обеспечить граждан социальным жильем, может быть?
Можно долго и красиво дискутировать на тему того, что можно поменять и как улучшить ситуацию в конкретных странах. Но реальность неумолима. Государствами руководят люди, все они, так или иначе, находятся в состоянии войны. Если перемотаем историю на 100, 200 лет назад, мы поймем, что войны повторяются и причины этих войн не меняются. Причина ксенофобии — люди, которые насильственными методами пытаются очертить свои границы. Страшнее всего, когда этим занимаются братские народы. Нужно научиться отделять свою жизнь от политической. Если мы на общечеловеческом уровне научимся принимать людей других рас, вероисповеданий и культур, это уже станет огромным толчком для общества. Я должна быть идеальным примером ассимиляции. Я полностью стерла себя в какой-то момент и жила с убеждением, что надо делать что-то хорошее для России. Я до сих пор в это верю. И таких, как я, очень много.
Продолжая разговор о важных для вас темах, нельзя не вспомнить трек «Сейчас дважды не случится» — про согласие с физикой времени, буддистское принятие природного порядка. Насколько я поняла из ваших интервью, вы сами еще не пришли к такому принятию — лирическая героиня вас несколько опережает. А вообще, надо ли принимать порядок вещей, смиряться с ним? Не означает ли это, что человек успокоился, сдался и бороться бессмысленно, потому что все в итоге закончится одинаково для всех? Ведь вы сама — борец.
Не считаю, что принять — значит сдаться. Принятие того, что все конечно, делает тебя благодарным. Благодарным за прожитый день, за встречи, за людей. За время, которое у тебя есть. Сколько этого времени — никто не знает, но оно есть. Не думаю, что кто-то полностью принял вот эту неизбежность конца. Я точно не приняла. Мне не хотелось бы рано уходить из этой жизни, потому что хочу сделать еще много всего. Но кто я такая, чтобы это решать? Я долго не могла смириться с тем, что однажды умру. Если умру, какой смысл чем-то заниматься сейчас? Но эти мысли несправедливы.
Как ни банально, все люди взаимосвязаны. Допустим, знаменитые деятели искусства, науки, выдающиеся личности не забыты не потому, что они великие, а потому, что остались люди, которые о них знали. Здесь можно вернуться к русским женщинам. Точнее, к женскому кругу: я четко ощущаю, что стою на плечах своей мамы, она — на плечах своей, а на мои встанет мой ребенок или зритель. Это неразрывная связь. Каждый из нас играет роль в жизни другого. Каждый человек важен. Даже тот, кто льет на меня говно в комментариях. Если это освобождает в его душе пространство для света, пусть пишет.
Закольцуем разговор и вернемся к «Евровидению». Я же правильно понимаю, что вы не стремитесь попасть в тройку лидеров?
И этим раздражаю людей. Новое поколение артистов не думает о призах — мы думаем о том, как сохранить свой месседж в лютых условиях поп-сцены.
«Как она может называть себя русской женщиной?» Послушаете «Недославянку» и поймете, что я как раз таки имею право.
А какой месседж или манифест последует за Russian Woman?
Я выпущу песню, которую не решалась выпустить 11 лет. Она очень личная. Я буду полностью обнажена после релиза. Меня, кстати, больше волнует то, что будет после ее выхода, чем то, что меня ждет после выступления на «Евровидении».
Фотограф: Ольга Тупоногова-Волкова
Стилист: Лада Арзуманова
Ассистент стилиста: Алина Кронская
Визажист и стилист по волосам: Елена Зубарева
Продюсер: Екатерина Воробьева
