Это у нас такая традиция: летом или в начале осени несколько десятков тысяч человек, которые читают и пишут по-русски, приносят жертву богу Кроносу — по доброй воле тратят свободное время на текст, подписанный известной фамилией. И участники, и наблюдатели этого завораживающего процесса постоянно напоминают друг другу, до чего им наскучил ежегодный ритуал, но ведут игру честно: сходятся стрелки, и в российских изданиях появляются первые отзывы на «единственного и неповторимого», на новый круг заходят дискуссии в соцсетях.
Ну а самые заносчивые начинают с этого свои рецензии. Что поделать: свою ядерную аудиторию Пелевин язвительно описывает в последней — лучшей — повести сборника, в которой несколько зэков спорят о головокружительных лингвистических тонкостях и о том, чем грозит их неверная трактовка. В сущности, и мы (здесь пора перестать отделять себя от других обозревателей, которые читают пелевинские книги «по работе») год за годом выясняем, «зафоршмачился» ли в этот раз писатель или все же «зашкварился»; высказал последнюю правду об окружающей нас реальности или задел ее по касательной? Как видите, страсть к дурным каламбурам в отдельных случаях передается от автора читателям.
Необходимые технико-тактические характеристики: комфортная (400 с небольшим страниц — на три спокойных вечера) толщина; умеренно конспирологические сюжеты (про истинный смысл мировых войн, настоящие цели русских хакеров и тайные развлечения банкиров); характерная для позднего Пелевина интонация — сочетание усталой брезгливости и высокой тоски. Нормальная работа нормального автора: примерно то же можно сказать про сериалы, которые выходят на Netflix по пятницам; «не отлично, но и не ужасно», как сформулировал бы советский инженер Анатолий Дятлов.
Пелевин в некотором роде и есть народный стриминг, и даже его сезонность обладает успокаивающим эффектом: сколько было бы шума, если бы он пропустил год. В последний раз такое произошло в 2012-м, когда на улицах российских городов, среди прочих, митинговали пелевинские читатели и ожидали от махатмы благословения или отповеди. «Искусство легких касаний» тоже выходит в кризис, но те, кто будет искать на страницах книги отсылки к «московскому делу», расследованиям Ивана Голунова или протестам из-за свалок, снова уйдут ни с чем. Дело не только в особенностях производства: едва ли Пелевин сдает рукопись за две недели до публикации. Просто автор, по-видимому, не нуждается в воображаемых кармических плюсах, которые «очень ощутимые и крайне влиятельные инстанции» ставят за «прогрессивный луч, брошенный под нужным углом в темное царство», и это давно уже кажется не позой, но позицией.
Капитализм по Пелевину — экономика... (вранья), западные ценности переоценены, а перспективы оппозиционной борьбы в современной России крайне туманны. Если коротко, то его политическая платформа выглядит как-то так.
Что действительно удручает, так это социальная близорукость пелевинской прозы: он показательно игнорирует героев нового времени и пользуется им же высмеянными типами — олигархами, брокерами, телеведущими. В этот раз не получились толком даже «магистры убийств» — инфернальные силовики: вспомните, сколько витальности было в Шмыге («Операция “Burning Bush”»), Сером («Священная книга оборотня») или Лебедкине («Числа»). Понятно, что ругать Пелевина за отрыв от современности — отчасти уподобляться либеральным критикам, которые высмеивали эмигранта Тургенева в 1870-е, но несколько раздраженных замечаний от старых фанатов — явно не самая серьезная плата за то, чтобы считаться самым умным в комнате. Или, пользуясь терминологией автора, в «столыпине».
Пелевин, конечно, прекрасно все понимает про свой сегодняшний статус: историк Голгофский — главный герой второй, длинной и неудачной, повести — это во многом сам писатель, а его многостраничная «Новейшая история российского масонства» — пелевинская библиография за последние 20 лет. Не то чтобы ирония, с которой описан этот плейбой-графоман и его параноидальные изыскания, как-то скрашивает удручающие, в целом, впечатления от текста. Но тот факт, что писатель раз за разом выводит на сцену своих не слишком симпатичных аватаров, вызывает уважение: к слову, экстрасенс Иакинф из первой повести тоже похож на писателя — ну, хотя бы любовью к велосипеду и французской поп-музыке. Когда-нибудь мы обязательно прочитаем текст про взаправдашнего В.О. Пелевина.
И вот еще что: по «Искусству легких касаний» очень хорошо видно, насколько это все-таки стабильный автор. Две повести из трех — более или менее захватывающие байки, которые напоминают страшно-смешные истории из «Синего фонаря». Потому, скажем, некоторые поклонники предпочитают его рассказы романам: Пелевин, может, не великий мастер формы, но совершенно виртуозный краснобай, который пояснит или обоснует что угодно; его талант лежит скорее в области лексики, а не композиции. И даже не слишком удачно пересказав главные события прошлого года, Пелевин остается Пелевиным. Велика Россия, а Боян в ней один.
