Стиль
Впечатления Москиты, пустота и буддизм: чего ждать от Бурятии
Стиль
Впечатления Москиты, пустота и буддизм: чего ждать от Бурятии
Впечатления

Москиты, пустота и буддизм: чего ждать от Бурятии

Фото: коллаж: Лера Сноз (@lerasnoz)
Артур Гранд отправился в Бурятию, чтобы побывать на степном музыкальном фестивале и приблизиться к пониманию принципа пустотности, а теперь по просьбе «РБК Стиль» рассказывает, что это такое и с какими впечатлениями он вернулся из поездки.

Бурятия — один из самых аутентичных российских регионов: здесь процветают буддизм, шаманизм и есть деревни староверов, тут степи, горы и огромное количество озер, самое известное из которых, конечно, Байкал. Слово «энергия» часто звучит в бурятском контексте: многие сюда приезжают именно за энергией, некой таинственной силой, природной или даже магической, за обнулением самих себя. Я ехал примерно за этим же, настроенный, скорее, мифическим, нежели практическим образом. Но самым большим впечатлением для меня стало то, о чем я не знал и не слышал раньше — учение Калачакры, материализовавшееся в виде лепестка редкого цветка в кармане моего рюкзака.

 

Дацаны

Один из самых известных дацанов в Бурятии — Иволгинский. Он находится в получасе езды на машине от Улан-Удэ. Дацан работает не только как монастырь, здесь же находятся буддийский университет и резиденция Хамбо-ламы. Шумный и пестрый, он не похож на буддийские храмы, которые я видел в разных странах мира, и выбивается даже из бурятского ландшафта.

Иволгинский дацан

Иволгинский дацан

Большинство туристов и паломников едут сюда посмотреть на нетленное тело Хамбо-ламы Этигэлова, который в 1927 году, находясь в состоянии медитации, погрузился, как считается, в состояние нирваны. Ученые говорят, что технически зафиксировано функционирование его мозга. Тело практически не разлагается, Этигэлов находится в сознании, он неподвижен во дворце за стеклом. Многие говорят об инсайтах, которые их настигли возле нетленного тела. Мне сложно вспомнить, каковы были мои мысли, они рассеялись, я напряженно вглядывался. Лама похож на восковую фигуру, его «готовят» к обозрению, подумалось мне, хотя, возможно, это продиктовала светскость моего сознания. Я унес со встречи с ним синий «хадак» (дарственный шарф) и ощущение фантасмагории, исходящей как от ламы, так и от ажиотажа вокруг него. А из храмов дацана я взял с собой воспоминание о поразительно нежных изображениях Будд—  женоподобных существ с лимоновидными глазами.

Дацан «Ринпоче Багша», основанный тибетцем Еше Лодой Ринпоче с благословения Далай-ламы XIV, расположен на самой высокой точке Улан-Удэ — Лысой горе. Он стилистически отличается от Иволгинского, даже контрастирует с ним. Здесь тихо, спокойно, медитативно, с одной стороны — ускользающий вниз город, с другой — ароматные высокие сосны. Внутри монастыря — золотой шестиметровый Будда и гигантские деревянные четки, снаружи — сад и «дорога жизни», огибающая монастырь. Тропа длиною в один километр: идешь по ступеням вверх и вниз, можно отдохнуть в одной из двенадцати беседок медитации, но мне шагалось бодро и останавливаться не хотелось. Я вдыхал запах сосен и смотрел на разноцветные флажки («хий-морин»), которые вешают рядом с дацаном в определенном направлении (зависит от даты рождения человека). Мне достались голубой цвет и западная сторона. Ветер колышет флаги, и удача сопутствует их обладателям.

Дацан «Ринпоче Багша»

Дацан «Ринпоче Багша»

Байкал

Из Улан-Удэ я отправился на Байкал, а точнее в село Максимиха (чуть больше 230 км). Примерно на полпути — остановка возле живописной реки Хаим, где многие заказывают в кафе беляши. За них можно расплатиться картой, а вот за туалет — только наличными. Вечерние комары — бесплатно.

В Максимихе останавливаюсь на несколько дней в парке-музее «Светлая поляна», созданном художником Владимиром Шелковниковым и его женой Елизаветой. Большая усадьба, избы, церковь, баня, выход к песчаному берегу Байкала. Гостей встречают дружелюбная Елизавета, равнодушный жареный омуль и недружелюбные москиты.

Я давно мечтал увидеть Байкал. Самое ошеломляющее — его безграничность. Воды так много, кажется, что это море, но впечатление сдерживает оптика: пейзаж-то совсем не морской, лесной, озерный. Вдалеке видны очертания острова Ольхон, противоположного берега не видно. Буряты уверяют, что Байкал особенно прекрасен с их стороны, а не с иркутской (подозреваю, что существует обратное мнение).

Вид на озеро Байкал
Вид на озеро Байкал

Из Максимихи еду в самый девственный район Байкала — Чивыркуйский залив. Расстояние не очень большое, но дорога из фильмов о постапокалипсисе, поэтому путь получается неблизкий. Водитель рассказывает, что весь лес вблизи Байкала объявили заповедной зоной, поэтому туда даже заходить запрещено (что для местных жителей — удар по образу жизни). Ни грибы нельзя собирать, ни пресловутый валежник — штрафуют.

Чивыркуйский залив расположен в национальном парке, въезд в него платный. Вдоль дороги закипают сиреневые поля иван-чая. Доезжаю до одного из самых удаленных населенных пунктов — деревни Курбулик. Около двадцати маленьких разваливающихся домов, палатки, волейбольная площадка, несколько лодок и катеров. Уже вовсю идет праздник Нептуна. На небольшой сцене поют торжественные песни о могучем Байкале, омуле и водке, проходит конкурс «Клевый рыбак», в шатрах готовят уху и прочие рыбные блюда. Всем миром тянут невод — рядом со мной девушка-организатор говорит по рации парням на моторных лодках: «Сужайте невод, вы чего-то его раз*******и». В программе праздника заявлено дефиле русалок, но я, почувствовав смутную тревогу, не дождавшись его, уезжаю обратно в Максимиху.

Чивыркуйский залив озера Байкал

Чивыркуйский залив озера Байкал

В «Светлой поляне» под вечер согласное гуденье насекомых начинает сводить с ума. Пью с местными водку — они зовут на дискотеку (после Дня Нептуна мне уже ничего не страшно). Там оказывается довольно мило: практически нет комаров, хотя цены в кафе московские (как и везде в Бурятии). Вечер внезапно перетекает в острую утреннюю головную боль, я выхожу на берег, уважительно кланяюсь Байкалу и окунаюсь в ледяную воду.

«Голос кочевников»

В пятидесяти километрах от Улан-Удэ находится Ацагатская долина, где идет третий и заключительный день музыкального фестиваля «Голос кочевников». Локация впечатляет: на расплесканной степи застыли волны в виде холмов. Две сцены, армада палаток, дым от шашлыков, сувенирные лавки. Можно сидеть на холме и смотреть на выступления музыкантов.

Лайнап фестиваля разнообразный и отнюдь не попсовый: грузинская группа Shara, португальский рок-бэнд с каким-то неимоверно сложным названием, монгольский коллектив RecOn, бурятское регги в исполнении «Хама Угы». Я слушаю The Retuses, известных своим инди-фолком. Название нового альбома «OMYT» идеально описывает состояние, в которое погружают их песни. Вероятно, тягучая меланхоличная музыка и плотный горячий степной вечер просто не созданы друг для друга.

Сложно представить, сколько труда и энтузиазма нужно вложить, чтобы организовать масштабный опен-эйр с инди-музыкой настолько далеко от европейской части России. Его инфраструктура столь же удалена от фестивальных стандартов, как Улан-Удэ от Москвы, но главное другое: это смелый и важный шаг в сторону децентрализации актуальной культурной жизни.

Калачакра

В июле на Центральном стадионе Улан-Удэ проходило посвящение Калачакры, по приглашению традиционной сангхи России его проводил ближайший ученик Далай-ламы — досточтимый Жадо Ринпоче. В один из вечеров я отправился туда, хотя и был удивлен, что надо проехать всего несколько километров, а не отмотать сотни (Бурятия — бесконечно вытянутый регион, расстояния здесь огромные). Когда я подъезжал, многодневная безмятежная жара обернулась сокрушительным ливнем. Как заметил мой компаньон-буддист, Калачакра — мощное событие, сильная энергетика, а потому гроза была неизбежна. Потоп нисколько не испугал людей, на стадионе находились тысячи паломников.

Я оказался совсем рядом со сценой. На ней сидели ламы во главе с учителем из Индии, интеллигентный ректор Буддийского университета переводил его слова на бурятский и русский языки, а Хамбо-лама Аюшеев, похожий на самурая, орлиным взглядом следил за происходящим, снимал все на телефон и сурово отчитывал учеников, если те ходили во время всеобщего произнесения священных текстов.

Калачакра вбирает в себя сочетание неизменного бытия и пустоты всего сущего — это одно из самых сложных, закрытых и глубоких учений. Я пил воду, которую разносили ламы, а на лбу моем был повязан лепесток индийского цветка замбака. Не знаю, постигал ли я пустоту сущего, но возникло ощущение легкости — будто дождь уравнял всех на нулевой отметке. Было приятно смотреть на босоногих лам, шагающих по лужам, и повторять непонятные слова на незнакомом языке. Я вспомнил слова Уистена Одена о том, что лучше всего слушать церковную молитву на языке, которого не знаешь. Когда вышел со стадиона, дождь усилился. Он лил весь вечер, улицы большого невзрачного незнакомого города были пустыми, но опустошенными они не выглядели.

Идеи для поездок по стране — в нашем проекте «100 путешествий по России».