Режиссер Евгений Сангаджиев — пример человека, который очень ценит командное «мы», но при этом отлично понимает, какая ответственность лежит на режиссере, который в проекте привычно отвечает за все, везде и сразу. Во время работы над проектом «Балет» он успел не только снять сам сериал, но и поставить вместе с Владимиром Варнавой настоящий балет в музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко. Разницу форматов и форм, вопрос изнеженности опыта и множественности факторов, влияющих на один кадр, мы обсудили в разговоре, в котором ироничное соединяется с серьезным.
Завершение любого большого проекта, занимавшего дни и ночи на протяжении долгого времени, — всегда возможность заново взглянуть на самого себя. Когда такой большой этап работы и жизни — сериал «Балет» — подошел к концу, что для вас изменилось?
Очень сложно сейчас не работать с той плотностью и в той динамике, с которыми это происходило в последние годы. Ты как будто не понимаешь, как отдыхать, потому что разучился. Ведь даже если во время работы над проектом появляется возможность уехать, все равно постоянно беспокоишься: что-то нужно доделать, идет монтаж, и это страшная вещь, которая называется 24/7. (Смеется.) И ты просто не можешь переместить свой внутренний фокус на что-то иное. Я, пожалуй, только сейчас начинаю ощущать себя в пространстве, чувствовать усталость, распределять тот самый фокус внимания. Ощущения достаточно странные, настолько привычно уже было находиться в состоянии рабочего стресса. Плотность событий стала меньше, и поэтому я как будто в вакуумном состоянии, вроде не невесомости, но при этом почва достаточно рыхлая. Тем не менее за время работы над сериалом я внутренне вырос с точки зрения понимания, как выстраивать процессы. И не прыгаю в следующую работу, потому что у меня есть зазор, чтобы подготовиться лучше, точнее, чтобы меньшими жертвами приходить в следующий раз к результату, к которому мне хочется прийти.
И театр, и кино, это, с одной стороны, работа очень авторская, а с другой — командная. И порой черты характера, внутренние мотивы могут вступать в противоборство с тем, что принято называть производственной необходимостью. И в кино, и в театре есть примеры режиссеров, ориентированных на команду, и режиссеров-демиургов, даже автократов. Где искать грани в этом «мы» и «я»? Какая позиция ближе вам?
С театром мне повезло, у меня были очень хорошие учителя, и моя театральная жизнь, которая осталась за спиной, стала в некотором смысле основой взаимоотношений. В том числе, понимания, что мне хочется сказать. Вообще театр построен на условности, у тебя нет вопроса, почему ты должен верить в то, что тебе предлагают, ты сразу бросаешься в обстоятельства. Кино все-таки более точное, понятное и совсем другое. В нем все зависит от задачи. Невозможно с одной и той же командой существовать в разных задачах, потому что у тебя все равно кто-то лучше в одном, кто-то — в другом. Условно, странно выбрать того, кто отлично разбирается в современной моде, но не в истории, и доверить ему именно исторический костюм. Ты будешь тратить на это время и ресурс вместо того, чтобы заниматься конкретным решением задачи. И это едва ли будет в пользу того проекта, который ты хочешь сделать.
Если говорить про эмоциональное, я, наверное, добрый. (Смеется.) Часто люди начинают с какой-то закрытости, с авторитарности, потому что им страшно, и они сразу давят, а потом настолько привыкают к этому способу существования, что не меняют его. На самом деле, это действительно невероятно удобно, когда обозначаешь, что тебе нужно, и сразу кидаешь людей вокруг в пекло. Но это, к сожалению, не экологичный способ взаимоотношений, потому что от людей потом мало что остается.
Русский репертуарный театр этому контексту не всегда соответствует?
Мне кажется, само устоявшееся словосочетание про служение театру уже предполагает некую жертвенность. И кто-то подменяет понятия, а кто-то действительно служит, и это выбор конкретного человека. Однако невозможно в этом смысле служить в театре, сниматься в шести проектах, рекламировать йогурты и при этом подчеркивать именно свое служение, потому что это некоторый обман, ведь ты занимаешься не делом, а скорее собой внутри дела. Но это выбор каждого.
Давным-давно, в театре, была история, которая многому меня научила. Мы репетировали параллельно несколько сцен, поскольку у спектакля была сложная конструкция. И пока режиссер занимался одной группой артистов, другая должна была ждать, чем-то себя занимать, но не отсвечивать, потому что внимание было на другой сцене. И в какой-то момент один из молодых артистов спросил: «А что я тут делаю?» Режиссер очень точно повернулся, я просто запомнил этот поворот. Видно было по затылку, что там и возмущение, и гнев, и любовь, и все на свете, и сказал: «Отдыхаешь, ты просто здесь отдыхаешь». И это было так сказано, что я тут же понял, что отдыхать нельзя, что я должен сам с собой внутри работать.
Ты не должен ждать, когда тебе что-то дадут, объяснят, ты должен в рамках своего рисунка от точки А к точке Б найти тот самый путь и предложить его. И много раз я видел, как режиссеры, зная, какой результат им нужен, делают так, чтобы артист проходил этот путь. Самое смешное, что артист часто думает, что это он сам придумал, но со стороны видно, что режиссер уже давным-давно вел его к этому результату. Думаю, вообще не важно, кто примет эту заслугу результата, потому что это прежде всего про процесс.
Для режиссера любые процессы всегда связаны с необходимостью принимать решения, формулировать, брать на себя ответственность и с точки зрения частностей, и целого. Что может оказаться кочками на этом пути?
Мне как раз интересно заниматься этими процессами и делать так, чтобы артист пришел к результату. И так со всем. И с костюмами, и с музыкой. Ты, в принципе, чувствуешь, что там должно быть. Самое сложное — это донести. Сейчас искусственный интеллект нас воспитывает в необходимости точных запросов. И есть мнение, что искусственный интеллект не заменит человека никогда, потому что человек так и не научится формулировать правильно свой запрос. И это действительно тонкий момент, настроить группу, людей вокруг себя. Один известный режиссер сказал, что «кино само себя снимает». И это важная и точная фраза, она касается необходимости выбора до момента съемки: как собрать команду, как организовать процесс, чтобы действительно кино само себя снимало. У меня раньше было сложно с делегированием. Потому что думаешь, что все должен сделать сам.
Актуальная тема.
С каждым разом я все больше понимаю, что ты должен доверять, давать ответственность людям, которые пришли и идут за тобой. Потому что круто, когда ты говоришь: «Я тебе верю». И бывает, что нужно принимать сложные решения внутри процессов, с кем-то расставаться, менять часть команды, если понимаешь, что не складывается. В театре мне повезло, у меня был театр, который был именно про делегирование, из разряда «Как ты видишь эту сцену?».
А может ли в условии творческих ограничений появиться творческая свобода?
Я чуть-чуть изнеженный своим опытом человек. В театре у нас не было в принципе никаких границ, как мы хотели, так и делали, и поэтому я не привык, когда говорят, что что-то невозможно. Меня это раздражает. И это всегда требует усилия: дать человеку силы, импульс, чтобы он изменил мнение. И грань тонка, как не сорваться, как выбрать другой путь. В нашей жизни иногда это сложно, потому что для того, чтобы в тебя поверили, часто ты должен начать с конфликта. Если ты с ноги заходишь в помещение и говоришь, что тебе нужно, к тебе сразу совершенно другое отношение. А когда начинаешь интеллигентно и очень по-доброму существовать с людьми, порой это принимают за слабость и на тебя начинают давить. Грубить вообще не хочется, но иногда приходится, потому что это сокращает время и дистанцию. Человеку нужно чувствовать силу, это часть менталитета.
В творческом поле и поле искусства действуют те же правила и подходы?
Занимаясь творчеством, ты пытаешься все привести в баланс, не передавить, но и не дать слабину. Кстати, это как с ребенком. Как бы ты ни старался, ему будет, что обсудить потом с психотерапевтом. (Смеется.) Невозможно быть всем угодным и всем нравиться. Кого-то не похвалил, кому-то не досталось внимания, которое должен был уделить, но, к сожалению, объем, который иногда стоит перед тобой, не позволяет. Ты иногда пропускаешь вещи, которые важны для человека. Ты его обидел и ранил, а сам этого не заметил, потому что был занят другим. Или пригласил в следующий раз в проект другого человека, это обижает, вызывает вопросы, но ты сделал это не для того, чтобы обидеть, просто чувствуешь, что хочется попробовать иначе. Но объяснять это всегда сложно, ведь это бьет по эго.
Можно ли как-то измерить успех? Не с точки зрения цифр, а собственных ощущений?
Я не могу говорить в целом, потому что у меня свой путь, он достаточно индустриальный, не могу сказать, что авторский. Это не хорошо и не плохо, просто так произошло. И я считаю, что если получилось воплотить процентов двадцать от того, что было задумано, это успех. Время, место, обстоятельства, деньги, скорости, люди — очень много факторов, которые влияют на один кадр. И соизмеримо тем обстоятельствам, которые тебе даны, ты собираешь что-то, и получается то, что получается. Невозможно взять — не знаю — тесто и превратить его в железобетонный дом. И понятно, что, взяв весь свой опыт, то, что происходило со мной, тот объем информации, который я переработал, я все равно никогда не смогу донести этот объем целиком до зрителя.
А есть ли какой-то ваш внутренний камертон, с которым вы в таких случаях сверяетесь?
На самом деле, я придерживаюсь единственного критерия в своей работе: я хочу, чтобы люди чувствовали. Потому что ты можешь следить за историей, но если ничего не чувствуешь, ты не проходишь опыт. И я не хотел бы заниматься драмой, под которую готовят еду. Хочется заниматься настоящей драматургией.
Если говорить о позиции зрителя и его восприятии, то сегодня проектов стало значительно больше. Как чувствует себя само произведение и его автор, оказываясь в позиции выбираемого?
Это удивительное время с точки зрения количества того, как много всего предлагается зрителю. И у каждого проекта зритель будет свой. Мне важно, чтобы история дошла в том виде, в котором я ее задумал, с точки зрения и характер-постеров, и афиш, и шрифтов. Когда она объемна и детали работают на общий результат. А эта контентная битва — такая большая молотилка, но это битва без врагов.
Кажется, что время удивительное еще и с точки зрения того, как много всего происходит одновременно, разом, на высоких скоростях. С одной стороны, это требует определенной открытости, с другой, постоянной борьбы со страхом что-то упустить, да и вообще с информацией, которая без спроса врывается в повседневность.
Не могу сказать, что я очень открытый человек. Для кого-то это органично, для меня не совсем, поэтому я чуть-чуть в домике. С точки зрения скорости, ну, вот такая она, ничего ты с ней не поделаешь, можешь только внутри нее попытаться найти себя и свою зону комфорта. И это каждый раз про выбор и решения любого из нас. Я вот увлекся гастрономией, например, в качестве спасения от стресса. Просто понял, что время останавливается, ты думаешь именно о том, что делаешь в этот момент, переживаешь, чтобы понравилось тем людям, для которых ты готовишь. Это новая ответственность, ощущения и чувства тоже новые.
Я сегодня видел видео — уже не в контексте гастрономии — про то, что собаки каждый раз испытывают эндорфиновый всплеск, когда видят человека, который им дорог. И это состояние, очень близкое к любви. И ты думаешь: «А как же мне вот так же научиться на что-то реагировать». А мир еды, возвращаясь к нему, во многом созвучен миру кино. И там, и там ты стремишься донести суть, при этом выстраивая процессы так, чтобы это оказалось возможно не один раз, а постоянно. И как мне интересно следить за режиссерами, так же — и за шефами, которые придумывают новое. Причем делают они это на очень высоких скоростях.
Если говорить о скоростях в контексте автомобильных впечатлений, они для вас важны? Или вы ищете для себя что-то другое?
Я никогда не стремился к скоростям, даже если автомобиль эти скорости может дать. В каком-то смысле я абсолютный дед. (Смеется.) Мне интересны ощущения, цвет, как автомобиль выглядит, как я себя в нем чувствую, когда еду. Чтобы мне было комфортно, ничего не напрягало, чтобы все функционировало так, чтобы мне ни о чем лишнем не думать. Я сейчас езжу на TANK* 500 и, мне кажется, в данный момент я нашел то, что мне подходит. И то, как есть сейчас, мне не хочется менять. А вообще я часто думаю о том, что отношения с машиной — это часть культурного кода, а значит, и часть нашей жизни. Из того, что мне хотелось бы испытать, — то чувство, когда просто едешь куда-то, «куда глаза глядят», без какой-то конкретной цели или повода, а потому, что именно так хочешь провести время.
На Евгении — одежда из коллекции Lime.
*ТЭНК 500.
