Реальность — это фантазия? Может быть, фантазия — это реальность? На протяжении всего творческого пути Федерико Феллини искал ответы на эти вопросы, проводя личные кропотливые исследования от картины к картине с отчаянной смелостью, беспримерной самоотверженностью и безупречным художественным инструментарием.
Авторские ориентиры Феллини, возросшие из концентрированных детских впечатлений о реальности, выразились в особом стиле режиссера — фантареализме, то есть изображении реального мира, пропущенном через фантазию автора. Отношение Феллини к профессии никогда не было (и не могло быть) прямолинейно позитивным, восторженным и безболезненным; его связь с друзьями и близкими нельзя назвать неземной или каким-либо другим небесным определением, характерным для творца; образ жизни режиссера сочетал в себе знакомые каждому чувства стыда, сомнения, мук совести и тяжести неудач. Герои его картин приглашали зрителя к исследованию мира и погружению в глубины своих переживаний, праздничной атмосфере цирковых чудачеств, ностальгическому и эмпирическому опыту.
Для кинематографа Феллини стал своего рода освободителем, избавителем от тяжеловесной книжности и сценарности, напомнив миру, что у этого искусства уже есть самодостаточный язык образов. Иных средств выражения ему не нужно.
О кинематографе
«О фильмах вообще не следовало бы рассказывать!»
«Кино — это ритуал, которому широкие массы сейчас подчиняются совершенно безропотно; значит, тот, кто делает фильмы для широкого потребителя, определяет направление образа мыслей, нравственное и психологическое состояние целых народов, на которые повседневно обрушиваются с экранов лавины изображений».
«Кто хозяин телевизора, тот хозяин телевидения. Ни в театре, ни в кино ничего подобного быть не может, там зритель не чувствует себя хозяином театра или кинематографа».
«Кинематография — это прежде всего художественная выразительность. Ясно, что все может стать символическим. Даже крупный план самого скверного актера может оказаться символом».
«Неореализм был органичным явлением в Италии 1945 года. Ничего другого тогда просто не могло быть. "Чинечитта" (римская киностудия. — «РБК Стиль») лежала в развалинах, и если вам повезло и вы получили возможность снимать фильм, то съемки приходилось делать на природе, при естественном освещении. Этот стиль был продиктован необходимостью. Неореалист был на самом деле просто практичным человеком, который хотел работать».
О профессии
«Фильм я делаю как бы мимоходом, он для меня — болезнь, которой нужно переболеть. Я смотрю на него с нетерпением, сердито, как на какое-то несчастье, от которого надо поскорее избавиться, и тешу себя иллюзией, что здоровье вернется ко мне в тот момент, когда я освобожусь, уйду от фильма».
«Самые счастливые моменты моей жизни связаны со съемками. Хотя они занимают меня всего, поглощают все мое время, мысли, энергию, я тогда чувствую себя свободнее, чем в другие дни. Я и физически чувствую себя лучше — даже если совсем не сплю».
«Быть режиссером фильма — это все равно что командовать матросней Христофора Колумба, которая требует повернуть назад».
«Разве кино — я имею в виду работу над фильмом, жизнь среди участников съемочной группы — не похоже на жизнь цирка?»
«От анекдота, от автобиографии в моих картинах нет ничего. Одно я знаю: меня тянет рассказывать. Рассказывать — вот, по-моему, единственная игра, в которую стоит играть».
«Нет, на свои фильмы я не хожу. Итак, никакой критической операции я проделать не в состоянии, ибо фильм начинает ускользать у меня из рук еще в процессе съемок. Ведь это не какой-то определенный фильм, а множество фильмов, снимаемых кусочек за кусочком».
«Я считаю, что кинокритика следует наблюдать, изучать, исследовать как какую-то новую разновидность человека, новое, неведомое существо».
«Отношения режиссер — продюсер я считаю одними из самых комичных, неискренних и в корне порочных из-за непоследовательности и непримиримых антагонистических противоречий».
О человеке и обществе
«Есть люди, которые целую жизнь ухлопывают на то, чтобы стать конем, деревом, камнем, и даже сами того не замечают».
«Я считаю, однако, что жизнь всегда сама вытаскивает нас из всяких неприятностей. Всегда у нее есть в запасе какой-нибудь сюрприз».
«Мое естественное состояние — быть в движении, в пути. И действительно, я хорошо себя чувствую в машине, за стеклами которой проносятся, мелькая, разные виды: я даже вообразить себе не могу, как это можно спокойно сидеть на месте во время отпуска».
«Когда меня спрашивают, счастливую ли жизнь я прожил, я всегда отвечаю: "Я прожил полную жизнь". Счастье не может длиться вечно. Его не ухватишь за хвост. Напротив, чем сильнее пытаешься его удержать, тем скорее оно улетает».
«Я считаю, что человек должен стараться делать то, что он умеет делать, а еще важнее — научиться вовремя распознавать, что же именно он умеет».
«Порой моя отстраненность от такой вот политической проблематики приносит мне не ощущение неловкости и неудобства, а даже какое-то утешение, чувство защищенности, наводит на мысль, что мне еще повезло; и это бывает со мной почти ежедневно, когда я вижу, какую свистопляску поднимают вокруг итальянской политики газеты, радио, телевидение».
«Честный разговор о необходимости проявить себя в служении какому-то делу, разговор о преданности ему, о доброй воле, об общих целях, к сожалению, пока еще крайне опасен. Слушая тех, кто призывает ко всему этому, мы немедленно впадаем в инфантилизм».
«Я повторяю: единственное обоснованное свидетельство, на которое имеет право человек, это свидетельство о себе самом. "Настоящим реалистом может быть только фантазер" — кто это сказал? Ведь фантазер свидетельствует о событиях, которые для него — реальная действительность, то есть самое реальное из всего, что есть на свете».
О женщинах и мужчинах
«Я всегда считал, что моя встреча с Джульеттой (Джульетта Мазина — жена Федерико Феллини, актриса. — «РБК Стиль») была предопределена самой судьбой, и не думаю, что все могло бы сложиться как-то иначе. Речь идет об очень давних отношениях, зародившихся, мне кажется, еще до того, как мы познакомились. Это произошло на радио: Джульетта исполняла написанные мною сценки. Таким образом, отношения деловые развивались параллельно отношениям личным, и так было всегда».
«Для мужчины, не моногамного существа по своей природе, брак — противоестественное состояние. Он терпит это насилие, потому что идея брака навязывается ему с рождения вместе с прочими ложными идеями, принимаемыми нами за естественные законы, хотя они всего лишь наказы людей, давно уже отошедших в мир иной».
«Пропаганда секса — это ведь тоже фашизм. Секс должен быть эмоцией; в противном случае он рискует превратиться в браваду, в нечто нелепое и бесполезное, в мерзость, которую вынуждены сносить женщины — сносить пассивно, безропотно».
«Женщине не следует добиваться эмансипации из подражания мужчине, она должна открывать для себя иную, свою собственную действительность, отличную от действительности, в которой живет мужчина, но в то же время и дополняющую ее. Это было бы шагом к более счастливой жизни человечества».
«"Они жили долго и счастливо" — это из волшебной сказки. Никто не рассказывает, что стало, когда Золушка превратилась в ворчливую зануду. Никто не рассказывает, что случилось, когда прекрасный принц почувствовал извечный сексуальный зуд и внезапный прилив желания к кому-то, помимо Золушки».
«Героини моих фильмов — сексуально привлекательные женщины, потому что я уверен: на них приятно смотреть не только мужчинам, но и женщинам».
О Риме
«Итальянец из провинции может думать, что готов к встрече с Римом, однако на самом деле жизнь большого города его подавляет. Всю мою жизнь мать рассказывала Риккардо (Риккардо Феллини — младший брат Федерико Феллини, актер, режиссер. — «РБК Стиль») и мне о Риме, который помнила с юности, и образ города сложился для меня из моих фантазий и ее воспоминаний. Воспоминания матери стали моими ожиданиями».
«Римские аристократы никуда не ездят, не любят путешествовать. Их интересы — лошади, охота (а один все пересчитывал своих овец) и сделки: купля-продажа. Единственное, что способно немного оживить эту публику, — разговоры о посягательствах на ее собственность и о налогах ("Вы знаете министра Прети? Что ему от нас надо?"). Вот тут затуманенный взгляд слегка оживляется. Они всегда держатся своих, чужаков не признают — но не только из-за подозрительности, а еще и из робости».
«Надо сказать, что вообще-то римлянин к детям относится без сюсюканья. "До чего же милая мордашка, — говорит он, — ну прямо задница"».
«В любом другом городе солдат, например, — это солдат. А в Риме — нет. В Риме солдат называют "pori fii de mamma". Так они и остаются вечными маменькиными сынками, "маменька" же в данном случае — либо мадонна, либо церковь».
«У смерти в Риме всегда какой-то домашний, свойский облик. Иногда римляне говорят: "Пойду навещу папу" или "Надо проведать дядю", а потом выясняется, что они намерены сходить на кладбище».
«Когда Рим делает тебя жертвой своих древних чар, все плохое, что ты мог бы сказать о нем, куда-то улетучивается, и ты знаешь только одно: жить в Риме — счастье».
