Солист OQJAV Вадик Королев — о кегельной дорожке, соцсетях и текстах песен
«Я совсем не чувствую себя Вадимом», — улыбается Королев, объясняя, почему при знакомстве представляется всегда Вадиком и никак иначе. Юрист по образованию, он пишет проникнутые лирикой тексты, читает только бумажные книги и любит пошутить. Своеобразной шуткой ему кажется и новый мини-альбом OQJAV под названием «Кегельбан», с размышлений о котором начинается разговор.
— «Кегельбан» для группы — как будто не совсем привычная история. Это обращение, скорее, к прошлому и веселым шуткам?
— Сначала я хотел сделать ретросрез. Время от времени появляются как бы старые песни, в последнее время все меньше и меньше, и мне хотелось это как-то зафиксировать, потому что я понимал, что тот большой альбом, который зреет, никак со старыми песнями не связан. Мне хотелось скинуть этот вес. Изначально последняя песня — «Портвейн» — в альбоме не предполагалась, это должна была быть многослойная шутка из четырех песен, а потом я все-таки показал ребятам (Дмитрию Шугайкину и Ярославу Тимофееву, участникам группы. — «РБК Стиль») «Портвейн» и захотелось сместить акцент. Мы сразу поняли, что эта песня может быть только в конце, она не может ни открывать альбом, потому что сразу задаст совершенно неверное настроение, ни быть где-то в середине.
— Как в этот раз вы определяли порядок композиций?
— По поводу последней песни мы были солидарны, а остальные вертели, думали. В итоге, мне кажется, был принят компромиссный вариант. Как-то мне чуть-чуть хотелось иначе, Славе тоже хотелось как-то по-другому, а Дима сохранял нейтралитет.
— Откуда вообще взялось название «Кегельбан»? Как появилась эта кегельная дорожка?
— Я как-то шел по улице и мне пришли эти первые строчки: «Мы играем в кегельбан, кегельбан. Десять девушек, пара ребят». Было хорошее игривое настроение, и я понял, что не знаю, что такое кегельбан. То есть они, эти слова, сначала пришли, а потом так: «Что такое этот кегельбан?» Многие заблуждаются, думая, что кегельбан и боулинг — это одно и то же. Я зашел в «Википедию», посмотрел. Принцип тот же: нужно шариками сбить кегли, чем больше, тем лучше, но другие правила подсчета, другие шары — в них нет дырок, другая длина дорожки, ну и так далее. Мне стало интересно, я стал вбивать в поисковике «Поиграть в кегельбан в Москве», и меня все время выбрасывало на боулинг. Я так и не нашел, кстати, поэтому не знаю, есть ли он вообще в городе. Кажется, что нет, и это смешно, есть в этом какой-то сектантский дух. И я представил, что все-таки есть одно такое место и, например, во всей России этой игрой увлекаются, не знаю, ну скажем 15 человек. Представил, как это все происходит и что мы играем.
— То есть одноименная альбому песня сразу же родилась из этой фантазии про не боулинг, но кегельбан? Или пришлось прерваться на изучение игры?
— На самом деле почти вся песня написалась сразу, то есть я после первых строк задумался, но продолжил писать и появился припев. Чаще всего пишется сразу, лучше это не терять. Потому что если потеряешь, потом можешь не вернуться в то состояние и получится или искусственно, или … ну, в общем, какая-то ложь получится. Поэтому если чувствуешь, что идет, лучше все отложить, перед всеми извиниться, сбежать, если не похороны, сесть где-то.
— Позволю себе параллель с литературой. Многие писатели — Стивен Кинг, например — говорят и говорили о том, что писать нужно каждый день вне зависимости от обстоятельств, от того, пишется или нет. Может ли такое быть в музыке, если мы говорим о текстах песен? Вы когда-нибудь такое практиковали?
— Я не то чтобы в нее не верю, в эту схему, когда нужно выдавливать из себя что-то каждый день, но не знаю, как у них находится терпение и мужество это все реализовать на практике. У меня такого до недавнего времени, честно скажу, никогда не было. Все песни — они из какого-то хаоса, что-то там на тебя падает, и ты это или успеваешь зафиксировать, или не успеваешь. Поэтому я никогда не боялся, если, например, песни не приходили в течение какого-то длительного времени. У меня бывало так, что месяца три вообще ничего не приходит: ни стихи, ни песни. Ну, пишу какие-то посты в фейсбуке, перевожу через крокодиловы слезы саблезубых тигров, энергия направлена в какое-то другое русло. И я понимал, что, значит, пройдет время и меня прорвет сразу на много всего, и пока неизменно так происходило. Поэтому, что такое творческий кризис, я в целом не знаю. Или когда он есть, я точно понимаю, что это временно. У OQJAV нет каких-то обязывающих, связывающих нас контрактов с лейблом или договоренностей между собой, что мы должны выпускать в год по альбому. Да даже если и был бы такой контракт, песня — это же не роман, она в любом случае как-то придет. Но вот недавно к нам как к группе обратился театр с предложением написать 8–10 песен к драматическому спектаклю. И вот это совершенно другого порядка работа, именно работа. Это очень интересно, потому что ты, по сути, подключаешь те же творческие ресурсы, но все иначе. То есть, во-первых, лирический герой — это максимально не ты. В нашем случае это вообще восемь женщин, как в фильме Озона. И нам нужно написать восемь песен от лица женщин и пару их дуэтов. И вот ты садишься, сначала вникаешь в пьесу, потом — в каждого персонажа, в то, какая у каждой из них проблема, какая тайна, где по ходу текста предположительно стоит песня, какую историю нужно в этот момент рассказать. И эта работа очень интересна, и, самое смешное, что она предполагает сроки, потому что иначе — срыв спектакля. И поэтому ты прямо в тонусе, то есть используешь ту же самую свойственную тебе звукопись, ощущение рифмы и так далее, но идешь в совершенно иное русло. Но это, конечно, работа от мозга, совершенно от мозга.
— Для вас это первый такой опыт?
— Первый, я вообще ни разу не писал, так сказать, на заказ. Причем мы (то есть OQJAV) сомневались. А я говорю: «Да классно же, давайте отвлечемся, вот мы сейчас сдали "Кегельбан", давайте займемся этой работой, а те песни, которые потом пойдут, они так или иначе никуда не пропадут». Потому что даже если ты очень занят работой, съемкой, чем-то еще, настоящая песня на тебя всегда упадет. У меня такое и происходит сейчас — период какой-то грандиозно плодотворный, и пишется и то, и то, и то, и каждый день. Боже мой, остановите меня, Страшила и Железный Дровосек!
Чаще всего пишется сразу, лучше это не терять.
— Вам нужны какие-то внешние впечатления, например, пройтись по улицам или, допустим, сесть дома и свечку зажечь, чтобы лучше думалось и писалось?
— Что касается спектакля, то когда мне нужно, допустим, подумать про конкретного героя и есть четыре свободных часа, я выхожу из дома, иду в парк, кручу-верчу, захожу в кафе, беру там чай или кофе — да, так это работает. Но вообще я никогда не жду никакого вдохновения, и более того, любой ритуал — это как комфортные условия, для меня они враги. То есть если у меня будет классное кожаное кресло, дубовый письменный стол и кто-то все время будет носить кофе и вино, я никогда точно ничего не напишу. Это другое, это максимально интимный процесс, ты в моменте этого самого процесса одновременно максимально один, то есть никого не может быть, никаких ни советников, ни помощников, и одновременно как-то связан с этим всем, со всем окружающим. Я противник системы в том смысле, что когда что-то систематизируется, мне сразу становится скучно. Я не мог делать уроки, потому что понимал, что вот я встаю и у меня есть какое-то время на уроки, и так каждый день. И меня раздражали тренировки, потому что я знал, что, черт, тренировки в понедельник, среду и пятницу. А потом ты приходишь к следующему понедельнику и такой: «Уже ведь были понедельник, среда и пятница. Зачем это все?» Или вот придумаешь себе каждый день отжиматься. Поотжимался один раз, второй, а потом скучно и лень. Я не могу так. Я даже кофе не каждый день варю, пусть и турка красивая, иногда не хочется, иногда хочется.
— Куда записывать слова, когда они сами вдруг падают?
— Раньше был блокнот. Потом я понял, что блокнот в условиях современности — это в****н. Как другое слово подобрать? Ну, в смысле, ходить с этим блокнотом, писать в нем… Так что с относительно недавнего времени — только телефон. Если мелодия, то диктофон, если текст, то заметки.
— Получается, тексты группе всегда приносите вы. Как выстроены отношения в OQJAV? Вы чувствуете, что как у человека, который всех, в общем-то, в одну группу и собрал, у вас больше обязанностей, ответственности и, может быть, как вывод, прав? Или вы за демократию?
— Ответственность — это же такая внутренняя штука. Скорее всего, у меня ответственности больше. А так у нас демократия. И если принимается какое-то конкретное решение и Слава с Димой, например, заодно, а я нет, то решаем мнением большинства. Чаще всего бывает так, что мы идем к одному, но, естественно, в любом случае все обсуждаем. То есть бывало так, что один — за одно, другой — против, но или тот, или другой убеждали. Это нормально. Всегда происходит диалог. А вот эта ответственность, о которой мы говорим, проявляется, скорее, в плане инициативы, поскольку чаще всего я приношу что-то первичное — текст, мелодию. Мол, «ребята, а вот сейчас давайте такую историю расскажем. Расскажем?». Мы иногда говорим и про тексты. Ребята чуткие, умные и безнравственные, поэтому в основном ничего объяснять не надо, но иногда спрашивают: «Вот эта строка о чем?» И меня в этом процессе совершенно не обламывает объяснить, потому что когда так называемый продукт уже вышел — это одно. А когда вы занимаетесь сотворчеством, то каждый должен понимать, куда идти, и если там какая-то хитрая метафора и она мне, например, очевидна, и кажется, что это не нужно объяснять, но ребята спрашивают, я отвечаю. Ведь можно в другую сторону музыкально повести песню. И это не будет никак не связано с начальными строками. А это уже пчелы против меда.
— У вас ведь, помимо OQJAV, есть еще дуэт с аккордеонисткой Женей Поповой «Королев Попова». Как он сложился, зачем он вам обоим?
— Глобально мне очень просто разделять проекты, потому что OQJAV — это песни, а «Королев Попова» — это стихи и Женина музыка. Для Жени это авторский проект, она реализуется в нем как композитор. Что касается всех процессов, они максимально быстрые. Это связано с тем, что у нас всего один инструмент — аккордеон, и главное — сразу поймать волну. То есть если в OQJAV мы сначала придумываем гармонию, а потом начинаем в деталях размышлять, например, какие барабаны сюда подходят, думать над партиями, потом искать сам звук, выкидывать, менять что-то в процессе, ну и все подобное, порой в другой последовательности, то здесь такого нет. У Жени две руки на аккордеоне, у меня только голос. С этим же связана и легкость в плане репетиций. У «Королев Попова» публика очень камерная, как и сам проект.
— Возвращаясь к мини-альбому OQJAV. Его титульную композицию вы записали вместе с Анастасией Великородной, актрисой Мастерской Дмитрия Брусникина. В связи с этим вопрос про театр. Это для вас что-то постоянное в жизни? Следите за афишей?
— У меня все произошло случайно. И с Мастерской Брусникина, и с театром вообще. Мастерская прекрасна, я фанат, с некоторыми ребятами мы близки, дружим, делаем что-то совместное: вот «Кегельбан» с Настей, отдельный, пока не выпущенный проект с Игорем Титовым, шопинг с Мариной Васильевой. Но и за пределами мастерской — всюду театр и кино, мои соседи по квартире — режиссер Серзин и актер Перевалов. И ты так или иначе как-то с этим все время связан, что касается театральной повестки и какой бы то ни было повестки. Нет, ни за чем не слежу, потому что у меня башка кипит от информации и моя задача от нее наоборот избавляться. Поэтому я не верю в хобби в том числе, неужели может быть скучно? Просто открываешь ленту Facebook, видишь случайно пост про спектакль и как раз свободен в этот день. Надо же как-то перезапуститься, сходить на что-то — и вот идешь.
— А не утомляет ли Facebook, да и социальные сети вообще?
— Что касается мессенджеров, то есть этой стороны социальных сетей, они, конечно, очень удобны. Другое дело, что мы не удерживаемся и начинаем шутить, баловаться, флиртовать, тратить время. Хотя, по идее, нужно просто обмениваться информацией. В общем, для работы мессенджеры подходят и для радости. В плане всего остального — да, нам сложнее, чем 15 лет назад, мы в постоянной оценке: оцениваем сами, оценивают нас, это отнимает кучу времени и дестабилизирует эго, то есть мы в вечном микрострессе из-за соцсетей, это ужас, да-да, это ужас, два раза даже пришлось сказать, потому что это просто ужасно.
— Разговор про социальные сети наводит на мысли о дистанции, которая, с одной стороны, между людьми уменьшается, а с другой, увеличивается. А что касается расстояния между вами как музыкантом и вашей публикой, как вы его чувствуете и воспринимаете?
— На концертах дистанция невероятно маленькая, но вот когда пишешь — временно огромная. И это еще всегда проблема состояния. К примеру, я сейчас не нахожусь уже в состоянии «Кегельбана». Это все мной давно пережито, и я сам сегодня про другое, про другие песни. Меня все время немного злит, что этот момент всегда упускается, и ты презентуешь, показываешь людям впервые альбом через очень долгое время. Но концерты — обмен с публикой — время бесценное. Когда люди в материале, когда все сразу циркулирует, можно и не петь, потому что люди сами поют, это классно, такой верный обмен.