Стиль
Герои Гор Нахапетян: «Люди запрограммированы на то, чтобы помогать другим»
Стиль
Герои Гор Нахапетян: «Люди запрограммированы на то, чтобы помогать другим»
Герои

Гор Нахапетян: «Люди запрограммированы на то, чтобы помогать другим»

Фото: Георгий Кардава
5 сентября — международный день благотворительности. По случаю «РБК Стиль» поговорил с соучредителем фонда «Друзья» Гором Нахапетяном о том, зачем стране школа профессиональной филантропии и чем профессиональное доверие отличается от личного.

Когда в апреле 2015 года Гор Нахапетян, Ян Яновский и Дмитрий Ямпольский решили объединиться, чтобы открыть собственный благотворительный фонд, над названием они долго не думали. Основанный тремя друзьями, фонд «Друзья» появился для того, чтобы помочь благотворительности в России стать более профессиональной и менее хаотичной сферой. Размышляя о том, с чего все начиналось и к чему пришло, Гор Нахапетян не устает проводить параллели между благотворительностью и бизнесом. «И здесь, и там действуют одинаковые законы», — спокойно говорит он, оставаясь человеком не эмоций, но дела. И если благотворительность — занятие для добрых сердец, это не значит, что ей не нужны сильные управленцы. 

Как, на ваш взгляд, изменилась сфера благотворительности в России за последние 10 лет?

Я думаю, она как раз и превратилась в сферу, индустрию. До этого все было разрозненно и очень хаотично. Даже само понятие благотворительности как отдельной профессиональной сферы было непонятно. Сейчас есть инфраструктурные связки, которые начинают объединять фонды, попытки создания союзов, появилась ассоциация фандрайзеров. Шаг за шагом, степ бай степ, как говорится, все двигается в сторону планомерного развития. 10-15 лет назад всего этого не наблюдалось — были только отдельные инициативы и фонды. К тому же сейчас оживился корпоративный сектор, приходят деньги крупных бизнесменов, развивается волонтерское движение.

То есть доверие к сфере благотворительности растет?

Я всегда говорю, что доверие делится на две части: это доверие с человеческой точки зрения и с точки зрения профессиональной. Мне кажется, многим фондам люди по-человечески доверяют, но с точки зрения профессионализма еще не все дотягивают до того уровня, когда могут правильно отчитаться за свою деятельность перед донорами, например, предложить интересные проекты, а не просто прийти и попросить денег. Да, их выслушают, но из-за того, что профессионально довериться побоятся, результатов может не быть. Также и те люди, которые переводят по 100, по 500 рублей, должны чувствовать профессионализм. Сегодня мы много говорим о значимости коммуникации. И PR фондов — часть этой коммуникации — тоже должен быть профессиональным, а не случайными всплесками одиночных интервью или публикаций в фейсбуке. Должна быть проработанная PR-стратегия, которая работает на бренд организации, которому люди доверяют и поэтому хотят помогать. Здесь, к слову, нет разницы между тем, благотворительная ли это организация или просто компания, чей-то бизнес. Механизмы работают одинаково, радиус доверия расширяется именно за счет профессионализма. Вот сколько благотворительных фондов у вас на слуху? Если на улице остановить человека и попросить его назвать 10 фондов, допустим, десятку он действительно сможет вспомнить. Но второй вопрос — назовите еще 10 — скорее всего, поставит его в тупик. У нас не так много фондов, которые отстроили свои бренды и настолько сильны, что большое количество людей о них знает.

Фото: Георгий Кардава

Когда у нас был разговор с Лидой Мониавой, заместителем директора детского хосписа «Дом с маяком», Лида привела довольно показательный пример. Хоспис подумал, что, возможно, крупные компании не помогают им не потому, что не хотят, а потому что просто не знают о существовании «Дома с маяком». И они взяли список русского Forbes и отправили компаниям из этого списка письма c предложением поддерживать хоспис. Резюмируя, Лида говорила, что их фонду помогают в первую очередь не крупные компании, а люди, которые переводят совсем небольшие суммы. И сходная ситуация у многих других фондов. В таких случаях можно говорить об отсутствии доверия со стороны компаний? Или здесь скорее какие-то другие факторы играют роль?

Я думаю, могут быть разные факторы в каждом конкретном случае. Во-первых, всегда нужно понимать, как выглядит то письмо, которое отправляет фонд. Скажем так, примерить шапку корпоративного менеджера, его получающего. Одно письмо для всех составлять нельзя. Нужно изучить каждую корпорацию, понять, с одной стороны, что ей нужно, а, с другой, какие у нее могут быть ограничения. То есть фонд должен задавать себе вопрос: «То, что мы предлагаем, решает их вопрос?» Потому что, поддерживая фонды, компании тоже хотят получать определенную выгоду, в том числе репутационную, или повышения лояльности среди собственных сотрудников. Во-вторых, стоит учитывать цикл компаний, которые составляют бюджеты. А кроме того, иметь в виду, что эти бюджеты находятся внутри организации в разных отделах, от маркетинга до HR.

 Московская школа профессиональной филантропии, первый курс которой набирает сейчас фонд «Друзья», нужна как раз для того, чтобы научить топ-менеджмент из сферы благотворительности таким вещам?

Руководители фондов должны быть сильными управленцами. И понятно, что у каждой отрасли и индустрии есть своя специфика, но если над ней подняться, станет понятно, что есть универсальные законы, которым учат в бизнес-школах. Лидерство, управление людьми и финансами, то же бюджетирование, потому что вы должны уметь планировать, а не жить в ситуации, когда сегодня деньги пришли, завтра вы их распределили и потратили, а послезавтра уже не знаете, что делать. Нужно планировать все на длительные дистанции, знать, как сформулировать стратегию развития. Мы хотим, чтобы внутри этого образовательного модуля были конкретные кейсы для их решения, чтобы студенты создавали свои проекты. И на выходе у них было бы четкое понимание. Если они пришли учиться, уже работая в НКО, то создали бы уже стратегию как минимум, понимали бы, как управлять этой организацией. Если они только собираются идти работать в эту сферу, то по окончании обучения должны знать, с чего начать. 50% успеха любого образовательного процесса — это сами студенты. Они же тоже друг друга учат, там много нюансов, каждый из них владеет определенными знаниями и информацией. Любой индустрии нужен этот нетворкинг. Для нас было достаточно большим удивлением узнать, что 10 лет назад фонды особо не общались и не сотрудничали друг с другом. Вы вспомнили сейчас про «Дом с маяком» — это как раз пример сотрудничества нескольких фондов. И если мы говорим, что благотворительность — это индустрия, у этой индустрии сейчас есть запрос на образование, а предложений практически нет. Надеюсь, наша попытка будет успешной.

Какие в сфере благотворительности есть проблемные точки, решением которых занимается, в частности, фонд «Друзья»?

Мы часто сталкиваемся с тем, что давно существующие фонды, у которых действительно большой опыт, привыкли к определенным процессам и им очень сложно меняться. То, чем мы занимаемся, — это «прокачка мозгов»: чтобы люди зажили по-новому, начали иначе управлять организацией. Вот та же диджитализация, о которой мы с вами говорили, добралась не до всех. Часто используется формулировка «пришлите мне деньги на карточку Сбербанка», но этого делать нельзя. Я понимаю, что все думают о благих делах, но процессы тоже должны быть отстроены. Ведь это не только в благотворительности, это и в бизнесе так. Те компании, которые не перестроятся и не встанут на новые рельсы, не смогут расти, управлять ситуацией, менять ее. Они останутся в своем маленьком междусобойчике, а это медленная смерть. Самое сложное — как раз эти попытки поменять. Не всегда нам это удается, наша самая большая боль — когда мы остаемся неуслышанными. Часто мы видим, что люди делают попытки измениться, а потом отказываются от этих изменений. «Да ну его, нам так комфортно, и так нормально» — с такой позицией. Часто мы видим фонды, которые с благими намерениями очень неэффективно тратят деньги. Тогда мы объясняем, что на эти деньги можно было помочь не одному ребенку, а десяти. И опять-таки то, о чем я уже говорил, — очень многие живут от сбора к сбору, не мыслят глобально. Собрали деньги, потратили, дальше собирают. Часто мы видим, что фонды занимаются всем. Нет узкой специализации. А еще очень много инициативных групп, которые пока не сформировались в фонды. Например, мы работали с «Ночлежкой» и в регионах видели группы людей, которые помогают бездомным: кормят их, одежду собирают. Делают все от души, но это также вопрос формирования стратегии. Фонд должен ставить перед собой цель. Условно, не просто накормить, обуть и одеть, а чтобы эти люди вернулись к нормальной жизни.

Фото: Георгий Кардава

Что и делает «Ночлежка» как раз.

У тех, кто попадает в «Ночлежку», фантастический результат — 50% возвращаются к обычной жизни. И очень много стереотипов, с которыми мы в обществе живем, она развеивает. Например, что бездомные всегда грязные, пахнут. Это все не так. Опять же, это шаблон. А оказывается, что человек, попавший в тяжелую жизненную ситуацию, не всегда плохо выглядит и не всегда пахнет. «Ночлежка» работает на длинную дистанцию, у этого фонда большое будущее. Если же вы работаете на дистанцию короткую, по сути, это такая труба: здесь деньги пришли, здесь мы сделали операцию, на этом все. Вы не меняете, не решаете проблем. Вы помогаете конкретному человеку, что тоже хорошо, но по эффективности вы, конечно, могли сделать больше.

Как вы считаете, уровень эмпатии у общества растет?

В советское время благотворительности как таковой вообще ведь не было, за нас все решало государство. Потом, уже в России, стали возникать отдельные инициативы, а сейчас мы наблюдаем достаточно феноменальный рост. И рост профессионализма внутри сферы, и рост количества и качества пожертвований. Людям всегда нужна отдушина, мы запрограммированы на то, чтобы помогать. Когда ребенок рождается, он запрограммирован на счастье. А чтобы быть счастливым, нужно уметь помогать и другим. Сейчас мы наблюдаем еще одну важную тенденцию: растет число постоянных, ежемесячных пожертвований. То есть это уже не одноразовая реакция, когда стало жалко конкретного мальчика или конкретную девочку, это сознательность. На Западе это давно стало частью будничной повестки: если ты не занимаешься благотворительностью — формы могут быть самыми разными, это ведь не только деньги, — то на тебя уже с подозрением смотрят.

Чтобы быть счастливым, нужно уметь помогать другим.

Нюта Федермессер очень точно это выразила, сказав, что «для нас всех благотворительность сейчас становится гигиеной».

Да, если я это не делаю, значит со мной что-то не так. Росту помогает и развитие социальных сетей. Но для того, чтобы закреплять этот интерес к благотворительности, нужно много чего делать, проводить мероприятия. Например, в школах хотя бы один раз в три месяца объявлять день волонтера, чтобы дети понимали, что это норма. Или, как сказала Нюта, гигиена. Понятно, что дети живут в эко-системе семьи и поведение родителей на них тоже влияет. Соответственно, если благотворительностью занимаются родители, автоматически их дети учатся помогать и это для них со временем становится абсолютно естественно. Также и мы запускаем школу, но чтобы она по-настоящему превратилась в школу, должно пройти достаточно много лет. У нее должны сформироваться свои традиции, выпуститься студенты.

Вы сейчас упомянули социальные сети, так что вопрос про диджитализацию. Насколько сфере благотворительности свойственен переход в интернет?

Это просто прорыв для благотворительности. По сути, раньше, чтобы сделать пожертвование, надо было где-то брать платежные реквизиты, идти в банк, заполнять какую-то карточку, класть деньги через кассира. То есть количество операций, которые должен проделать человек, чтобы перевести деньги, сейчас свелось к одному клику. Это для благотворительности просто фантастика. Нажал кнопку, и у тебя деньги списались. А можешь нажать кнопку, и они будут автоматически списываться ежемесячно, и ты будешь ежемесячно получать «спасибо» и отчеты, если хочешь глубже погрузиться. Быть волонтером и помогать не деньгами, а своим временем — одно из наших диджитал-направлений. Этот проект называется ProCharity — интеллектуальное волонтерство, когда фонды ставят задачи, а волонтеры эти задачи решают. Если это финансист, то он может помочь с бюджетированием, если юрист — с решением правовых вопросов. Если дизайнер — может сделать сайт или логотип. Время на поиск друг друга сократилось очень сильно — это опять один клик. А до этого надо было найти соседа, у которого есть друг, который, возможно, может помочь с юридическими вопросами, если у него есть время. Бесплатную профессиональную помощь раньше было найти очень сложно. Сейчас скорость стала совсем другой.

Фото: Георгий Кардава

Насколько большую роль в работе каждого фонда играют его попечители или, если можно так сказать, амбассадоры — медийные люди, которые становятся лицом этого фонда и представляют его интересы?

Каждый публичный человек всю жизнь работает на свою репутацию, а потом уже, как известно, репутация начинает работать на него. Ее актив очень ценен. Потому что, когда эти люди кладут на плаху свое имя, по сути они увеличивают доверие к фонду. Это первое. Второе, эти люди умеют открывать двери. То есть за руку с этим человеком зайти и попробовать предложить какой-то проект становится намного проще. Третье, стоимость этих людей, их выступления, если они артисты, очень дорого, и если они ведут определенные мероприятия фонда — это тоже вклад своим интеллектуальным временем в работу фонда. Иван Ургант, председатель попечительского совета нашего фонда, — один из самых высокооплачиваемых ведущих в стране, и если он ведет мероприятия «Друзей», он, понятное дело, делает это бесплатно — тратит свое время не на то, чтобы заработать, а на то, чтобы помочь. Вообще культура расчета времени очень важна. Мы почему-то все всегда меряем в деньгах, но не в эмоциях, не в индексе счастья, не в потраченном профессиональном времени.