Zoom-встреча. 10:00.
НАЧАЛЬНИК: Так, ну что, как, ребятки?
КАКОЙ-ТО ПАРЕНЬ: Я сбрил половину бороды.
НАЧАЛЬНИК: Фоточку-то пришли!
КАКОЙ-ТО ПАРЕНЬ: Может, мне еще видео включить?
КАКАЯ-ТО ДЕВОЧКА: Лучше фотографию своего котика пришли!
НАЧАЛЬНИК: Так, все с алкоголем, надеюсь? Тогда начинаем брейнсторм.
Кто-то хихикает.
НАЧАЛЬНИК: А что, я с пивом! Так, ну что тут у нас? .. Никто ничего не заполнил заранее? Ну вы заполняйте, я-то своего кота забыл покормить, сейчас приду.
Примерно так моя подруга Соня выходит на работу в сиэтлский офис Amazon, впервые встретив коллег не лично, а по видеосвязи. Примерно так же и мы с вами — вместе с миллионами во всем мире — каждый день оказываемся в непрозрачном коктейле из работы, домашних забот и неурядиц, детей, котов — короче, жизни. Прямо посреди пугающего нулевым смыслом «нигде», среди леденящих аббревиатур-приговоров КТ и ИВЛ, между снов, мечтаний, надежд и отчаяния. Как мы все здесь оказались? Как карантин поменял нас и как он продолжает нас менять?
Эта колонка началась с серии ненаучных опросов в фейсбуке: я всматривался в мутный кисель окружающей действительности и спрашивал про работу и ее потерю, про отношения и расставания, про бизнес, про самое главное и самое счастливое, про перемены, приятные и тревожные — и мой обычно тихий аккаунт разрывался комментариями, мнениями, откровениями, радостями, криками о помощи. Кое-кто не выдерживал в личных сообщениях, а кто-то садился, осмыслял действительность и присылал на почту высокохудожественные эссе невероятной пронзительности. Дальше подтянулись психологи и антропологи. Я вообще по роду деятельности довольно много работаю с документальной фактурой, так что в итоге пытаюсь взглянуть на все это через оптику режиссера-почти-документалиста. И выходит вот какая штука.
Мой соавтор Вася точно замечает, что в заточении наш постпостмодернистский набор субличностей начинает расслаиваться и «плыть». Мы все привыкли быть разными: «я в рабочем режиме», «я с близкими и родными», «я серьезный и публичный», «я дурачусь на отдыхе». Но в жизни эти модальности переключаются телесным перемещением, а в карантинном заточении ты запросто обнаруживаешь себя в конце светового дня в пижаме, неумытым, съевшим вчерашний бутерброд, в ошметках бесконечных рабочих зумов, чатов, созвонов, прямо между всех этих створожившихся в четырех стенах модальностей и с удивлением и отчаянием спрашиваешь: «Где я, кто я?» А главное: «Как весь этот бардак вернуть на место?»
И дальше растерянный взгляд падает на партнера. Антрополог К. делится другим важным наблюдением: «Исчезла прослойка "третьего места". Оказалось, что для многих непонятно, как без третьих мест строить отношения». Для нас, горожан, обычная докарантинная жизнь была бесконечной офисной гонкой с короткими вылазками в отпуск и в эти самые «третьи места»: «мы в клубе», «мы в баре», «мы окультуриваемся», и на «а поговорить?» времени как будто не остается. И вот ты просыпаешься в бесконечных четырех стенах в оглушительной тишине и впервые за несколько лет внимательно смотришь на своего партнера. Кажется, вы не разговаривали по душам с ханимуна. Кто этот человек? Почему вы вместе? Что у вас общего? Как в упомянутых стенах жить дальше, если выяснится, что вы друг другу чужие люди? Неутешительно резюмируют все это знакомые юристы, подтверждающие, что да, количество разводов с началом карантина заметно подскочило.
Для многих семей решающим фактором оказалось и само пространство: «папа работает из шкафа» — это уже не прикольный мем, а грустная действительность жизни, в которой мы, кажется, слишком многое делегировали вовне, а «дома» по большей части ночевали. На карантине наши взаимоотношения с окружающей геометрией в одночасье переменились: квартиры, тем более съемные — out, дачи и дома — однозначно in, городская недвижимость страшна, а загородная манит свободой от города и вируса, и вообще там птички поют и зелень. Личный автомобиль — это снова отличная идея, а московский общественный транспорт, тяжело и трудно набиравший в последние годы баллы и становившийся модным, превратился во враждебную среду, как открытый космос, выходить в который можно только тщательно экипированным.
Вообще это удивительное время срабатывает ручками яркости и контраста, выкрученными на «11»: слабые связи распадаются, сильные становится только крепче. Окружающая нас взвесь оттенков социальной коммуникации стремительно сепарируется, отделяя «своих» от однозначно «чужих». Все эти хорошие лишние люди, приятные полузнакомые, душевные недодрузья стремительно облетают из эмоциональной части личного социального графа, как осенние листья на сильном ветру. И точно так же неожиданно близкими становятся люди, раньше мнившиеся частью пейзажа; негромкие, не блистательные — оказывается, они всегда неярко, но верно светили многим.
Самая важная, невероятная, трагичная и вместе с этим обнадеживающая перемена происходит с тем, как мы знакомимся, общаемся, ведем дела и расстаемся. Социальные связи сейчас радикально и стремительно переосмысляются: вековые социальные институты сталкиваются с общественными ритуалами, кардинально не менявшимися с 1970-х, и технологиями телеприсутствия XXI века. Окна отваливающихся чатов и пиксели далеких людей на падающем от соседского порно канале, бесконечный свайпфест из лиц и скроллфест из мнений, тугой и горячий обхват шлема VR, который дает хоть немного выдохнуть на фоне этой экранной реальности, и постоянно греющийся и садящийся телефон — в конце дня, устав и отчаявшись от этой дистанции, ты сидишь весь недообнятый, недопоглаженный и задаешься настоящими вопросами: кто ты, зачем ты, как найти и сохранить «своих» и как набрать комфортную дистанцию с остальными? В конце дня все мы хотим любви, близости, тишины и хоть какой-то уверенности в завтрашнем дне, но как это возможно через расстояния?
Кажется, нас ждет серьезное переосмысление социальных институтов, процессов и ритуалов. На смену однообразным чатам, сервисам доставки еды и «аппам» символического дейтинга должны прийти десятки новых модальностей, ритуалов, процессов, приложений и сервисов, и здесь вся надежда на технологии дополненной реальности и на стартапы новой волны, которые помогут превратить монотонные свайпфесты в инструменты установления близости, причем самых разных видов и нюансов. Например, дейтинг-апп для того, чтобы заново «познакомиться» со своим партнером, — сейчас это актуальнее некуда.
Работы как будто бы стало больше, и она стала хаотичнее и безумнее — но мы наконец-то задумались не о работе, а о труде. А зачем я вообще тружусь? А сколько денег мне на самом деле нужно? Ответ, на деле поражающий своей очевидностью почти всех: вот чтобы для нехитрого тихого счастья — не так много. И, кстати, о счастье: окей, а чье счастье я вообще строю? Свое? Равнодушного босса, который дергает меня в отпуске во всех мессенджерах дебильными «срочно!»? Каких-то далеких незримых «акционеров» моей холодной корпорации, которая решила на карантине включить режим скоростного отжима? И те, кто потерял работу, и те, кто «хотел уходить, но слава богу, что остался», и те, кто «уйду, как только все закончится» — мы все до одного сейчас переоцениваем, как, сколько и, главное, ради чего мы трудимся.
Ну и конечно, прощай, фултайм — почти никто из нас не желает обратно в офис, а те, кто все же стремится, хотят туда совсем не каждый день. Так, обнять коллег, сонастроиться, размять проект, который действительно сложно разминать иначе. Почертить там, порисовать за кофе, подискутировать — но уже в формате «два дня в офисе, три дня из дома». Первыми полный и бесповоротный переход на работу из дома для всех желающих объявили американские компании из Кремниевой долины. А дальше началась цепная реакция — и теперь, когда ты выясняешь, что на «домашку» переходит солидный и вполне традиционный московский девелопер, это совсем не удивляет. В конце концов, офисы не самое давнее изобретение человечества. Как появились, так и будут потихоньку уходить.
Вместе с офисами уходит и FOMO. «Как я могла столько времени проводить на всех этих выставках?! — говорит моя подруга, дизайнер Катя. — Я думала, я горожанка, а теперь я хочу уехать за город!» Мы больше не соревнуемся в скоростном потреблении реальности — выставок, нарядов, отпусков, гаджетов. А те, кто все же демонстративно продолжает это делать, нарушая карантин, вызывают разве что молчаливое осуждение. Естественность — новый черный. Мы счастливо находим себя в «тупке» с близкими, вязании, домоводстве, чтении, настольных играх, рисовании, музыке, пении, готовке еды. Это естественно. Это нормально. Это всегда было и всегда будет. Почти все, кто, слегка стесняясь, пишет об этом, прибавляют: «Я стал (а) гораздо счастливее, потому что много лишнего, ненужного, наносного ушло». Ребята, в этом нет ничего стыдного. Мы такие и есть. Обнимаю. Привет!
В простых радостях, в тишине, в этой вынужденной випассане мы начинаем обращаться к себе: занимаемся йогой, медитируем, разговариваем с дистанционными терапевтами, заново налаживаем отношения с друзьями. Внезапно на первый план, прямо в центр кадра, выходит личный выбор, давно и много раз заслонявшийся общественным: окей, а что мое-то? Что на самом деле делает меня лучше, чище, яснее? Что помогает справиться с тревогой, с неопределенностью? Эти ответы простые, не менявшиеся на протяжении всей истории человечества: время, качественно и естественно проведенное с собой и с близкими. И в этой внезапно сменившейся оптике, где широкий угол и клиповый монтаж переключаются на телефото, на длинный кадр с мягким боке, у нас возникает прекрасный повод разобраться с двумя самыми большими бичами современного глобального общества — стыдом и виной, которым больше не скрыться за облетевшей шелухой. Нам больше незачем стыдиться друг друга, мы все оказались в одной лодке — и мы в этом совсем не виноваты. Как будто прекрасный повод всем вместе обсудить ситуацию, правда?
Важными сейчас становятся чувствительность и внимательность, возникающие только в тишине, — состояние спокойной, уверенной осознанности хорошо знакомо любому творческому человеку, но так редко навещает нас в соковыжималке городской жизни. Но вот соковыжималка остановилась. Теперь можно бережно. К себе, к своему телу. К тем, кто рядом. Отличный момент попытаться сложить из выданных четырех букв если не «вечность», то хотя бы «нежность». В конце концов, мы вместе — и вместе у нас точно все получится.
У этого текста нет обратной стороны. Курьеров, рискующих жизнью. Умирающих на передовой нашей страшной войны врачей. Обесправленных и расчеловеченных приезжих из соседних стран, которые в безысходном тупике жизни кончают с собой. Умирающих от чего-то другого, не менее страшного, больных, которых вытеснил актуально выглядящий в сухих отчетах коронавирус. Это все тоже есть. Это тоже происходит прямо сейчас. В наших силах собраться, объединиться — шанс и правда редкий — и вместе начать менять этот безумный мир к лучшему. Еще раз: вместе — получится!
