Елизавета Лихачева — о русской архитектуре и симпозиуме «Создавая будущее»

Я, наверно, не приведу какую-то конкретную цитату, но могу точно сказать, что мы зафиксировали изменение общего представления о русской архитектуре. Наконец-то мы — искусствоведы, историки архитектуры, архитекторы — начали воспринимать ее, как часть поля национальной культуры.

Точнее, специалисты архитектуру никогда по-другому и не рассматривали, а вот в широком восприятии к культуре относились только безусловные памятники, в основном средневековые здания или здания, в которых располагались музеи. Помимо этого, русская архитектура все время, так или иначе, находилась в поле полумаргинальном: мы рассматривали ее как некое самостоятельное явление. Цикл лекций в НЦ «Россия» показал это очень хорошо, а именно, что русская культура является частью большой европейской культуры, что она занимает абсолютно равноправное место среди прочих стран, в результате этих лекций и было подтверждено. Каждая лекция так или иначе начиналась с примеров, идущих либо из античности, либо из Средневековья, либо из Эпохи Возрождения. И новые лекции не будут исключением.

Для меня это довольно важный момент, потому что мы наконец-то на более-менее институциональном уровне перестали искать какое-то первенство, перестали искать какие-то уникальности, а просто и честно начали рассматривать себя как часть большой цивилизации. Мне кажется, что это важно.

Русская архитектура появляется тогда же, когда появляется Россия. Начиная с Киевской Руси и до современности. На языке архитектуры это значит следующее.

Сначала, безусловно, было византийское влияние с местными какими-то аллюзиями, связанными прежде всего климатом и с особенностями производства материала: дерева, например, у нас было явно больше, чем в Византии. Дальше смещение на север и появление каменного строительства (ромеи (это самоназвание византийцев) не строили из камня никогда, они строили из кирпича), которое началось еще до монголов. Это Андрей Боголюбский, владимирское зодчество. Потом продолжение как бы византийских традиций уже с жесткими реминисценциями на Германию — это Новгород и Псков. От периода монгольского нашествия осталось мало что: только памятники в Новгороде и в Пскове, где монголов-то и не было. Они были в вассальной зависимости, будучи отдельными государствами, но все-таки Орды там не было. Затем идет возобновление каменного строительства, кирпичное строительство, это XV век, с участием итальянцев. И уже в XVI веке складывается то, что мы с вами назвали бы национальным стилем, что является парафразом таким итальянского Возрождения и барочной архитектуры.

Национальный стиль, который всеми воспринимается как русский, это архитектура, начавшаяся с шатровой церкви в Коломенском, с Собора Василия Блаженного. Дальше идет нарышкинское барокко и вообще весь XVII век — это, конечно, влияние западноевропейское, прежде всего итальянское. Дальше, собственно, XVIII век — это классицизм, когда влияют прежде всего Франция и Италия, а в XIX веке — скорее Франция. Немного английского влияния, которое, по сути, есть палладианство, то есть это античность или классическая архитектура, перенесенная в Россию очень странным способом.

Ну и, собственно, ХХ век — модернизм. И тут мы выстрелили впервые так достаточно серьезно: появился русский авангард, а он, собственно, и придумал Москва-Сити. Точнее, это был конкретный человек — его звали Иван Ильич Леонидов.

Она всегда была. Россия важная страна для мирового контекста?

Оценить он ее смог в XVIII веке, а по-настоящему значимой она стала в XX-м, во время авангарда.

Знаете, с французами как? Они каждые 50 лет сюда приезжают и такие: ух ты, а у вас, оказывается, архитектура есть, а мы и не знали. Начиная с XVII века раз в сто лет у европейцев развлечение: пойти в Россию и получить по шее, — так же и раз в 50 лет каждый француз, каждое поколение приезжает и страшно удивляется, что у нас, оказывается, здесь люди не с песьими головами.

Понимаете, когда нас оценили европейцы? Они нас до сих пор не оценили, в глобальном смысле. Потому что из всего русского авангарда европейцы знают Мельникова, ну, может быть, особо продвинутые — Гинзбурга, но не более. И Мельникова знают только потому, что он в 1925 году туда съездил.

Честно говоря, я вообще знаю только три страны, которые что-то дали миру в плане архитектуры: Греция, Италия и Франция. Все.

Но Россия дала миру Мельникова, Леонидова, Чернихова. Почему и Заха Хадид, и Колхас, и все другие архитекторы конца ХХ века так увлекались русской архитектурой? Потому что Мельников, Гинзбург, Ладовский, Чернихов, Леонидов поняли логику развития цивилизации настолько хорошо, что они фактически нарисовали тот мир, в котором мы сейчас живем — и с точки зрения градостроительной, и с точки зрения архитектурной.

Можно сказать, что до Леонидова мы дожили, а до Крутикова, который придумал суборбитальные города, мы пока не дожили: просто потому, что для подъема такого города нужен субатомный двигатель, которого еще нет, или квантовый двигатель.

Поэтому, если говорить о том, что Россия дала миру, — наверное, только этих ребят. А что такого? Мы вообще-то в неплохой компании. Англия ничего не дала миру в области архитектуры. Разве что купол Кристофера Рена, но он, по сути дела, взял готическую французскую конструкцию и просто спрятал ее. Америка — каркасное строительство. Но оно существовало и до Америки, они придумали высотки, а Россия дала авангард.

Это нормально. Понимаете, в чем ущербность такой постановки вопроса, — это глубокий провинциализм. Ну, построили итальянцы. Королевский дворец в Мадриде тоже построили итальянцы, и дальше что? А купол Сената американского построили по чертежам Монферрана. Ну, окей.

При этом я думаю, что и русский архитектурный язык изобрели, как ни странно, итальянцы: Аристотель Фиораванти, Петрок Малый, Бон Фрязин, эти ребята. Они нашли тот самый нерв, который, с одной стороны, использует всевозможные архитектурные достижения того времени (а это позднее Возрождение и ранний маньеризм), а с другой, очень соответствует русскому настроению, русскому духу. То есть, когда русский человек на это смотрит, он понимает, что это его. Вот эти ребята нам это придумали.

Мы ничего лучше Парфенона не построили, потому что Парфенон совершенен. Я не знаю ни одного здания, более совершенного, чем Парфенон. В моем личном рейтинге: Парфенон, София константинопольская, Пантеон в Риме и Колизей там же. Если говорить о каких-то более новых постройках, то они все несовершенны. Я не знаю ни одной, которую я бы назвала даже близкой к совершенству, которого достигли греки в Парфеноне. Его не надо улучшать, там ничего не надо делать, в отличие от любой другой постройки. Взять, например, Собор Святого Петра: фасад дурацкий, форма собора идиотская, купол не видно, но дорого-богато. Площадь, правда, отличная. Как архитектура Франческо Борромини — там ничего не убавить, не прибавить, всего ровно столько, сколько надо. Просто Парфенон старше на полторы тысячи лет, даже больше.

Что еще можно назвать? Эмпайр-стейт-билдинг — слишком здоровый, если мы говорим о современной архитектуре. И так далее. Какую постройку после Греции ни возьми, у них у всех достаточно легко найти какой-нибудь недостаток.

Совершенную архитектуру я видела только один раз — это был Парфенон. Вы представляете, в этом здании однажды взорвался пороховой склад. То есть он до XVII века простоял практически неизменным, а разрушился только после взрыва, и то не целиком, а только треть колонн упала. Много вы знаете зданий, внутри которых взорвался пороховой склад, но они устояли на две трети? Вот и я о том же.

В какой степени копирует принципы, по которым построен Парфенон, — так будет правильно. Не сам Парфенон. Копировать его бессмысленно, бесполезно и невозможно, и не нужно никому.

Вы знаете, что Парфенон на самом деле неровный? Есть понятие «курватура Парфенона». То есть вам кажется, что здание стоит на стилобате, который ровный, как стол, а на самом деле он неровный. И колонны там стоят под углом. И на высоте приблизительно 5 км их прямые, если бы мы образовали их от каждой колонны, сойдутся в точке. Потому что Парфенон неровный. И у угловых колонн, например, есть энтазис. Это значит, что если вы возьмете кисточку и посмотрите на нее на просвет, то у вас приблизительно на трети высоты, появится такая талия, а у колонн Парфенона не появится потому, что там есть утолщение приблизительно на 1/3 от высоты. То есть Парфенон — это не только то, что мы видим глазами.

Кроме того, качественная архитектура определяется не количеством декора. Что вы имеете в виду, когда говорите о венгерском парламенте, который, кстати, безумен с точки зрения архитектуры? Это огромная постройка, стоящая на берегу Дуная, внутри которой можно заблудиться. Короче говоря, венгры гордятся, и я понимаю почему, но архитектура определяется не количеством декора, а качеством проработки деталей. Людвиг Мис ван дер Роэ, один из самых выдающихся архитекторов ХХ века, сказал прекрасную фразу: «Бог в деталях».

Сейчас в меньшей степени — по известным причинам. Но движется архитектура в двух направлениях. Первое — это концептуальное направление: архитекторы пытаются найти более экологичный способ существования архитектуры. Например, появилась тенденция — использовать дерево в большом количестве. Современные технологии по обработке дерева позволяют строить из него то, что раньше было невозможно. Например, небоскребы до 80 м в высоту. С другой стороны, недорогая архитектура продолжает эксплуатировать бетон и все остальное.

Тренд на экологичность как начался 15-20 лет назад, так он и продолжается. Причем экологичность всего: и жизни человека, и материалов. Экология — это же среда, так что ставка тут на создание более комфортной среды и создание более комфортной среды для среды, извините за тавтологию. Создание пространства не только для человека, но и, например, для птиц. В Германии, например, есть очень серьезная проблема: они понаставили этих ветряков дурацких, и из-за них птицы перестали гнездоваться, потому что ветряки издают высокочастотный шум, и птицы стали исчезать. В результате архитекторы стали придумывать места гнездования перелетных птиц в новых зданиях.

Второе — это полноценная реновация модернисткой архитектуры, построенной в XX веке. То есть не снос, а перестройка под современные требования к зданию. Это абсолютно новая тенденция: раньше снос и новое строительство рассматривались как единственный способ обновления облика городов. Сейчас эта привычка меняется.

Нам не хватает трех вещей. Первое — той самой тщательности, о которой я говорила в самом начале. То есть архитектор может придумать проект, но не нормально его прописать: никто не думает о деталях на первой стадии. Вот вам простой пример: строится музей, и никто не задумывается, где в этом здании будут туалеты. А зачем? Мы же музей строим, сюда же люди будут приходить искусство смотреть, а не что-то еще. А на самом деле — и что-то еще тоже. Вот это первая вещь, которую мало кто из русских архитекторов прорабатывает, думает о таких вещах на стадии проектирования. У нас вообще не принято продумывать назначение и концепцию здания заранее. «Сначала давайте построим, а потом придумаем, что с этим делать» — логика многих архитекторов и застройщиков. И это большая проблема.

Вторая вещь — это качество исполнения. То есть вы можете отрисовать самый гениальный фасад на земле, и он будет такой замечательный, такой великолепный, что хоть завтра "Притцкера" давай. А потом материалы могут заменить и упростить, что приведет к снижению качества исполнения.

И, наконец, экономика. Часто заказчики просто не понимают, за что именно они платят, и почему хорошее исполнение может стоить дороже. Даже очень обеспеченные люди говорят: «Какая разница, что там на фасаде? Зачем переплачивать?» И только сейчас начинает приходить понимание, что, если хочешь действительно качественный дом, важно не только придумать хороший проект, но и не экономить на материалах и деталях, которые делают его долговечным и красивым.

Мне понравилось то, что он горизонтальный, — это довольно важно. Я знаю точно, что изначально мысль шла в двух направлениях: вертикальном и горизонтальном. Но если бы он был вертикальный, это был бы очередной небоскреб на фоне Сити. То, что он пошел вниз, то есть он пошел в горизонталь, это очень хорошо.

Это зависит от региона — очень разные подходы. Есть, условно, Нижний Новгород, где власть прекрасно понимает, что половина привлекательности города — это как раз тот самый баланс. Вы в Нижний зачем едете? Смотреть на памятники прежде всего, в музей сходить, а потом, возможно, сходите в Пакгаузы, на Стрелку, чтобы посмотреть, в том числе, новую архитектуру. Они стараются сохранять, как вы правильно сказали, баланс. А в Твери, например, никакого баланса.

Мы продолжим говорить об архитектуре. Формат, заявленный в рамках выставки «Рождение масштаба» оказался удачным, хотя и несколько необычным для лекторов, — потому что обычно они привыкли солировать, а тут мы выступаем дуэтом. И мне понравилось. Всего ты знать не можешь, а когда приходит специалист по той или иной архитектуре, получается очень интересный диалог. Так что мы продолжим эту историю концептуально, но с другими темами. Я бы, например, прочитала лекцию про архитектуру памяти, про архитектуру военных монументов, благо год способствует. Начали мы второй сезон с разговора о русских дворцах, об их типологии. А 31 июля мы поговорим про транспортную архитектуру в России с Айратом Багаутдиновым и Александром Змеулом.

Наша задача, на самом деле, глобальная — этот лекторий должен стать входной точкой для людей, интересующихся культурой, архитектурой, но боящихся задать какие-то стыдные, с их точки зрения, вопросы. А мы все стыдные вопросы закрываем просто текстом лекции, чтобы человеку было от чего отталкиваться.

И есть еще одна очень важная вещь, которая делается на базе Национального центра. Знаете, я тут ездила в Японию и, к своему ужасу, поняла, что «Экспо», как процесс, выродился. Потому что раньше всемирные выставки были реальной возможностью показать лучшее из того, что есть в стране, в том числе архитектурно, а также заглянуть в будущее. Так вот на «Экспо» 2025 стало понятно, что нам нечего предложить будущему, у нас ничего нет. То есть вы приезжаете на выставку, приходите в павильон Катара и узнаете, что там есть побережье и песок. Вы приходите в павильон Саудовской Аравии — узнаете, что там есть нефть и песок. Приходите в павильон Австрии — там Моцарт и Дунай. А в павильоне Китая вы узнаете, что у них есть тысячелетняя культура, ну, если вы вдруг были не в курсе. И только павильон Японии пытался каким-то образом соответствовать: они показали систему переработки мусора и производства из него кучи всего, включая мясо. Не знаю, можно ли это будет есть, но тем не менее.