Однажды в своем письме литературному критику и философу Николаю Страхову, с которым его связал не один том переписки, Лев Толстой заметил, что Анна надоела ему «хуже горькой редьки». Сравнение меткое и справедливое, учитывая, что урожаи в яснополянских угодьях всегда удавались, так что редька здесь если и водилась, то точно не безвкусная, а роман «Анна Каренина» вместо отведенных себе пары недель Толстой писал четыре года. За это время герои меняли имена и даже нравы, черновики множились, а желание забросить все появлялось у писателя не раз.
Именно размышлениями о Карениной, Каренине, Вронском, Левине, его думах и его полях, а заодно о редьке оказался проникнут на этот раз и фестиваль «Толстой». Небеспричинно: за свою «Анну» писатель взялся ровно 150 лет назад, и хоть расстаться с ней он надеялся гораздо раньше, следующие несколько лет вся Ясная Поляна жила именно этим сюжетом.
Эти времена вернулись на несколько фестивальных дней, главным магнитом которых оказался одноименный балет Большого театра в постановке Джона Ноймайера. Показать его прямо в поле задумали за два месяца до начала фестиваля, что по всем законам логики и жанра не что иное, как самая дерзкая из авантюр. С одной стороны, строгие правила театра, сложные декорации, большое количество задействованных артистов и цехов, с другой — то самое поле, посреди которого должна была прорасти сцена, по своим размерам равная исторической сцене Большого театра.
Здесь для пущей эффектности пришлась бы к месту монтажная склейка — прием из мира не театра, но кино (его на фестивале тоже оказалось с избытком). Раз — и вот она, сцена в поле, которое косит в романе Левин, стоит и ждет начала спектакля. Занавес на месте, третий звонок дан, оркестр разыгрывается, вот только вместо исторических интерьеров и хрустальной трехъярусной люстры — просторы, небо и постепенно вступающий в свои права закат.
Переплетения с судьбами героев «Анны Карениной» и самой Ясной Поляны множественны и порой не столь очевидны: взять, к примеру, то же поле и особенности местного природопользования. Вспахивать его необходимо раз в пять лет. На дворе оказался именно тот год, когда это нужно делать, и только это условие позволило выстроить на земле тяжеловесную конструкцию, без которой увидеть балет получилось бы едва ли. Совпадение поэтичное и практичное, как и иные сходства, свойственные для здешних мест.
Свои правила диктует даже сам воздух, намекающий, что вот она, природа, повлиявшая на слова, которые вышли из-под пера Льва Толстого не где-нибудь, а именно здесь. Сила места проглядывает и в череде спектаклей, которые по просьбе фестиваля придумывают и ставят для него современные режиссеры. На сей раз среди таких постановок-специальных проектов оказались, к примеру, «Горькая редька» Михаила Плутахина и «Мара» Альбины Вахитовой, а вместе с ними перекочевавшее из программы прошлого года «Муравейное братство» Алины Насибуллиной.
Все они связаны с местом не только физически, но и чувственно, на уровнях порой вполне заметных и ощутимых, а временами тонких, как ниточка паутины: вот ее видишь, а сейчас уже нет. И если две постановки предлагали освоить территорию Ясной Поляны («Муравейное братство» уводит в поля и луга, а «Горькая редька» начинается прямо у входа в дом, где жил и писал Лев Толстой), то третья («Мара») и вовсе освоила действующую железнодорожную станцию, ведь в разговоре про нонконформистку Анну без рокота (и рока) поездов никак.
Постановки отвечают не только за зрительские впечатления, но учат наблюдательности, столь характерной для главного героя и фестиваля, и всей Ясной Поляны. В самой усадьбе — бывшем флигеле, все разраставшемся пристройками, по гостиным и комнатам экскурсантами исхожены проторенные тропы, однако каждый неизменно обнаружит что-то именно для себя: не обязательно масштабное, возможно, что-то совсем неприметное для других. Кто-то, зная, что съемка в доме запрещена, но не чувствуя сил остановиться, тайком снимает каждый предмет в кабинете, где была написана «Анна Каренина», иные, напротив, всеми силами пытаются отстраниться от суеты и спешки.
Толк в этом знают местные коты, вальяжно и на правах хозяев расположившиеся на скамейках и ступеньках. Им, очевидно, не нужно решать, как успеть на два спектакля одновременно, искусство покоя у них в крови. А вот кузнечики, цикады и светлячки совсем не против потрудиться. Присоединившись к артистам и зрителям в том самом поле, одни решили помочь оркестру, другие — художнику по свету, ну а закат красок тоже не пожалел.
То самое «здесь и сейчас», которое так часто звучит в контексте неповторимости момента, в Ясной Поляне каждый раз расцветает по-новому, ведь как не бывает двух одинаковых закатов, так не случается и похожих друг на друга фестивалей, только редька зреет по-настоящему горькой.
