Лаконичное пространство галереи сцена/szena спряталось в Замоскворечье, где на временами оживленной, временами притихшей Пятницкой улице живет своей собственной жизнью особняк «Рихтер». Концерты, выставки, поэтические чтения — все это здесь созвучно времени. Белые же стены галереи и холодный, слегка пронзительный свет как будто обнажают пространство, представленные в нем произведения и присутствующих в нем людей. В нем нет надуманности, спешности, попытки призвать зрителя к какому-то действию, кроме размышлений о том, что он видит перед собой. И персональная выставка Евгения Дедова — для такого контекста экспозиция очень подходящая. Художник, творчество которого построено не только на мастерстве живописца, но и на философских его началах, задумывается о месте искусства в погруженной в бесконечную гонку жизни. Приметы времени вроде расхожих предметов быта из Ikea обрастают вневременными свойствами, чувственные по своей природе орхидеи оказываются предвестником чем-то совсем иного, казенного и канцелярского, но не теряют эротизма, лишь только приобретая в нем. Абстрактность и предметность же ведут свой собственный разговор, свидетелем которого мы оказываемся.
Название «Бюрократ» изначально было придумано для диптиха с увеличенным изображением орхидеи Фаленопсис из серии «АСАСД», который я сделал примерно год назад. Орхидеи на картинах идентичны друг другу, отличается только цветовая гамма. Мне это напомнило академическую штудию, когда я постоянно повторял один и тот же прием, чтобы отработать его. Думаю, такое навязчивое повторение присутствует в моей практике до сих пор. Я назвал эти орхидеи «Бюрократ». Мне показалось, что в этом есть некая ирония: такой обсессивный и красивый цветок, который мы можем часто увидеть в офисных помещениях. И столь дидактичное название, подчеркивающее мысль о копировании и повторении. Решение взять это название для выставки родилось уже совместно в обсуждении с Анастасией Шавлоховой и Дашей Ярцевой (основатель галереи сцена/szena и куратор галереи).
«Бюрократ» эстетически усилил восприятие всего пространства галереи, где не только развеска работ оказывается основой, но и элемент инсталляции: промышленные завесы из толстого прозрачного пластика. Зал разделен ими на две части, где пластик усиливает общий эффект искаженного подобия и повторение, которое можно заметить в нескольких работах на выставке. Инсталляция намекает на промышленное или корпоративное помещение. В таких пространствах, как правило, присутствует некая дисциплина, а человек помещен в определенные условия, где есть протокол, как себя вести и в каком месте быть.
В процессе создания картин я часто ловил себя на мысли, что мастерская, где я работаю, является еще и местом потенциальных объектов, которые неожиданно становятся важными элементами для изображения. Так произошло с одеялом из Икеи, на котором паттерн стал во многом отправной точкой для серии работ «1799» и «Федотов». Растянутые линии, похожие на цепи, — это многократно повторяемый фрагмент одеяла. Оно отсылает к экономике вещей, фетишизации и репродукции одно и того же паттерна. Изначально это продукт массового производства. Постепенно одеяло стало тряпкой для кисти. В работах из серии «Федотов» одеяло или скорее уже штора всегда на первом плане. Паттерн на ней получает свое значение благодаря второй части холста. Там изображена не всегда узнаваемая фигура человека. Силуэт тела выбелен и вычищен от деталей, обезличен, практически сведен к знаку и пытается соответствовать символу «А» — это еще один повторяющийся элемент в моих работах. Фигура находится в суровых условиях внутри композиции холста — человек один и прикрыт завесами из цепей. Возможно, это натурщик в мнимых декорациях с украшенной драпировкой в мастерской художника. Но нежная цветовая гамма в одночасье становится пугающей. Теперь она напоминает мне холодную эстетику клиники. Название серии «Федотов» отсылает к имени русского художника XIX века Павла Федотова, закончившего свою жизнь в психиатрической больнице.
У меня часто между названием и изображением нет прямой взаимосвязи: скорее, это перформативное наименование. В моем случае неожиданное появление названия происходит чаще, чем моя попытка концептуально подойти к нему. Меня привлекает неизбежность наименования картины, когда ты интуитивно уверен в названии, даже если с какой-то стороны оно может показаться неубедительным.
Название серии «АСАСД» может значить все, что угодно. Это отсылка к странным аббревиатурам в корпоративных пространствах или в госучреждениях. «АСАСД» не имеет ясной расшифровки. Мы видим только буквенные знаки, которые при желании можно прочитать как странное имя. Язык становится навязчивой формой и маркером конкретного дисциплинарного места. При этом в этой серии явно представлены орхидеи Фаленопсис как противоположность названию. Однако именно этот цветок, как я заметил, находится во многих офисных помещениях. Он оказывается повторяющимся предметом в корпоративных местах, клинике, в кабинетах психотерапевтов. Получается, что очень часто этот элемент рядом с нами и даже во время ожидания приема к врачу. Его не избежать, и это некая часть бюрократического ожидания. Поэтому я называю орхидею корпоративным цветком.
Мне хочется вспомнить один проект. В июле этого года в Москве в ММОМА закрыли выставку «Тонкие граждане» из-за политического высказывания. На выставке были показаны и мои работы. В тот момент я решил не отказываться от проекта. Закрытие выставки не только касается художников и кураторов, но непосредственно и зрителя, конечно. Вспоминая этот проект, задаю, как мне кажется, важный вопрос себе: какой опыт получил зритель от отсутствия возможности увидеть выставку? Ведь зрителя лишили выбора — прийти или не прийти на выставку. Всегда есть различие между изображением работы и физическим присутствием перед ней. Думаю, отсутствие такого выбора — это и отсутствие всякого взгляда на искусство. Чем шире поле трактовок и размышлений, тем объемнее и сложнее становятся связи между зрителем и художником. Сейчас, мне кажется, важно не пропускать прежде всего именно этот опыт лишенного взгляда зрителя. Мой же взгляд всегда уже наедине с живописной поверхностью, которая буквально диктует глазам необходимость копошиться по валерам живописного слоя.
