Узнать, как стрит-арт изменил нефтяную столицу Норвегии
На выходе из аэропорта Ставангера — четвертого по величине города Норвегии — крепко тянет солью, йодом и навозом: за оградой начинаются фермы, а взлетно-посадочная полоса практически упирается в Северное море. На багаж косятся круглым оранжевым глазом чайки.
Через 20 минут, на подъезде к стоящей на берегу гостинице, смотришь не столько на деревянные дома-корабли — белые, желтые, красные, под черепичными рыжими крышами, — сколько на реальные корабли. Ставангеру повезло иметь на редкость глубокую природную гавань, куда чуть ли не каждый день заходят океанские многопалубные круизные лайнеры. А в июле, например, во время регаты можно было видеть и три главных мировых парусника — «Седов», «Крузенштерн» и «Мир», — мирно стоящие на якоре в 20 метрах от столиков уличных кафе.
Ставангер — идеальная декорация для фото в социальных сетях: массивный каменный собор XIII века, рынок с костяными поделками и картошкой, извилистые мощеные улицы в центре и деревянные дома с садиками на окраине. Но под этой благообразной традиционной поверхностью хлещет мощное художественное течение — хотя, чтобы понять его истоки, нужен проводник.
«В Ставангере к концу 1990-х была очень сильна культура граффити, — размахивает руками рыжий кудрявый Кристоф в мешковатом свитере и с моржовыми усами. — Но городские власти постоянно все закрашивали. В пику такому подходу в 2001 году тут основали фестиваль стрит-арта и городского искусства Nuart». Сначала дела шли ни шатко ни валко, но потом муниципалитет смирился и даже вошел во вкус, отдавая под работы дома десятками. А в 2015 году на крыше завода в окрестностях Ставангера французский дуэт художников Ella & Pitr за четыре дня создал самую большую в мире роспись: работа «Лилит и Олаф» занимает 21 000 м².
Идя неторопливым шагом, Кристоф каждые несколько минут показывает очередные работы: на стенах домов, на столбах и трансформаторных будках, объемные и плоские, в разных стилях и жанрах. Авторы — со всех концов света: от американца Дэвида Чо, на заре Facebook взявшего в качестве гонорара за роспись офиса акции компании (и это сделало его богатейшим художником планеты), до нашего Slava Ptrk из Екатеринбурга.
К своему званию норвежской нефтяной столицы Ставангер теперь прибавил и статус одной из мировых столиц стрит-арта. Правда, «стихийные» граффити все-таки можно оставлять только в специально отведенном для этой цели парке на берегу. Все остальные работы предварительно согласовывают: каждый год Nuart объявляет новую тему, не ставя ограничений по форме, разве что последние годы просят по возможности творить художников в малом масштабе. Потому что просто не хватает стен.
Взобраться на «Кафедру проповедника»
На норвежской премьере фильма «Миссия невыполнима: Последствия» — шестой части франшизы — 2000 зрителей встречают финальную сцену овациями: Том Круз борется с Генри Кавиллом на краю круто обрывающейся вниз 600-метровой скалы. По сюжету дело происходит в Кашмире, но мы-то знаем: скала эта тут, прямо под нами. 14-метровый экран в надувной раме закинули сюда, на вершину, вертолетом — а чтобы попасть на показ, почти 2000 человек в горных ботинках, с рюкзаками, термосами, раскладными креслами и портативными грилями два часа карабкались вверх по тропе из здоровенных гранитных обломков.
Каменный столп, вздымающийся на берегу Люсе-фьорда, углядел с воды спортсмен-гимнаст Томас Петер Рандульф в начале прошлого века. С трудом продравшись сквозь лес и нагромождение валунов, он все-таки сумел впоследствии забраться наверх, и вскоре скала, получившая название Прекестулен, «Кафедра проповедника», стала одной из главных природных достопримечательностей Норвегии. А пять лет назад поток туристов стал настолько велик, что правительство приняло решение облагородить путь наверх: теперь ежегодно сюда прилетают из Непала 20 шерпов, специалистов по трекингу, постепенно выкладывая тропу-лестницу из крупных гранитных глыб.
Ее верхушка — плоская площадка примерно 25 на 25 метров. Никаких ограждений. Все на свой страх и риск. Кто-то смело позирует на краю. Кто-то подползает к нему на животе. Одни пьют принесенное с собой шампанское, другие — названное в честь скалы пиво местной крафтовой пивоварни, третьи проверяют почту на телефоне, рассеянно глядя в пропасть.
К счастью, кинопоказ устроили все-таки на соседней скале: она выше, больше и там ниже шансы свалиться во фьорд — что особенно ценишь, когда в два часа ночи заканчиваются финальные титры и наваливается непроглядная тьма. В ней по одному вспыхивают налобные фонари, которые дисциплинированные зрители принесли с собой. Белая змея этих огней вьется вверх, вбок, через седловину, вниз, утекает рекой, собирается озерцом перед узкой горловиной, где по тропе может пройти только один человек. Кругом вежливая тишина, разговоры вполголоса — ни пьяных, ни попыток пролезть без очереди, ни оцеплений. Спокойное планомерное движение вперед. Твои отношения с природой — это партнерство, основанное на тяге к приключениям, любви, взаимном уважении и умении рассчитывать собственные силы. Если и можно понять что-то про характер маленькой нации, давшей миру великих Нансена, Амундсена и Хейердала, то здесь и сейчас.
Познакомиться с местной кухней
Люсе-фьорд, начинающийся от Ставангера, отличается от большинства других норвежских фьордов тем, что он обитаемый: по его берегам рассыпано множество мелких ферм, откуда по окрестным ресторанам расходятся отменного качества овощи, фрукты и мясо. К слову, овощи для легендарного копенгагенского Noma тоже растят здесь — так что уровень понятен. Дополнительно взбодрили гастрономическую сцену приехавшие на работу в нефтяной отрасли экспаты, так что Ставангер заслуженно считается раем для фуди.
Что может останавливать их на пути к местным деликатесам? Только цены. Когда в ресторане при рыбном рынке в гавани официант с грохотом ставит у столика вместо меню грифельную доску в рост человека с меловыми надписями, хочется закрыть глаза: суп — 225 крон (1800 руб.), бутерброд с креветками — 185 (1500 руб.). Правда, суп прибывает в фарфоровом тазу, лишь по недоразумению имеющем форму миски, где в море сливок и крепчайшего рыбного бульона толкаются боками шматы лосося и трески и изрядное стадо мидий с креветками в компании овощей. А бутерброд — это примерно полкило свежих бело-розовых креветок и ленточек цукини, самоотверженно закрывающих упругими телами ломоть домашнего хлеба, для надежности пропитанного маслом и соусом. Берите по полпорции или делите на двоих — все равно будете в выигрыше. Правила этого масштабирования подтверждают и другие рестораны города — например, Fish & Cow на рыночной площади, где в меню отличные мидии в сливочном соусе и бургер с котлетой из говядины ангус.
Вообще, бронируя столик на вечер, имейте в виду, что норвежцы — нация жаворонков и ужинают обычно в пять, так что пустующий в восемь вечера зал ресторана вовсе не показатель его непопулярности. В Hall Tall стоит зайти за азиатским фьюжен: тут довольно интересные маки-суши и паровые булочки с печенью трески. В ресторане Bølgen & Moi, который располагается в здании Музея нефти, каждый стол сервирован по-своему, и привычка выстраивать бокалы сложными зигзагами создает некоторую путаницу, так что есть шанс невзначай отхлебнуть шабли у соседа. Но кухня превосходная: берите суп-пюре из цветной капусты, которым заливают приятно хрустящие подкопченные и маринованные со свекольным соком кочешки той же капусты. Мясоедам — прямой путь в Gaffel & Karaffel: говяжьи ребра здесь томят по восемь часов в сувиде, пока мясо не начинает опадать с костей.
Подняться по самой длинной в мире деревянной лестнице
К летней прогулке на лодке по фьордам готовят как к выходу в открытый космос: поверх одежды нужно натянуть огромный непромокаемый комбинезон на утеплителе, на него — подобранный по весу модный спасательный жилет подковой, вместо своей обуви — резиновые сапоги. Повернуться в этом всем сложно, залезть в лодку — вызов, закинуть ногу на сиденье — акробатика. Сиденья, собственно, предназначены скорее для стояния: они устроены как высокие валики с поручнем спереди и маленькой спинкой сзади и больше всего похожи на механического брыкающегося быка из американских баров. Сравнение еще больше набирает силу, когда лодка начинает скакать по волнам от прошедшего мимо катера, а ты стоишь на пружинящих коленях, вцепившись побелевшими пальцами в поручень, и орешь сквозь рокот мотора — то ли от ужаса, то ли от счастья.
Эксперт по туризму региона Рюфюльке по имени Удун только что вышел на пенсию, но по нему этого не скажешь: это просоленный богатырь с зычным голосом. Сначала он рассказывает о здешних пещерах, где когда-то прятались контрабандисты. Потом о «Самогонном водопаде» — говорят, после Первой мировой на скале поселился немецкий дезертир и начал гнать самогон, а когда власти застукали его за этим занятием, вылил все в водопад. По преданию, струи до сих пор попахивают сивухой.
Пахнут они, конечно, просто чистой пресной водой, но вся картина — синее небо, высящиеся на километр граниты, темнеющее в густом лесу на отвесных скалах орлиное гнездо и тюлень, что лениво скользит мимо в серой блестящей ряби, — крепко бьет в голову.
Фьорли — это несколько домиков на берегу, куда летом приезжают туристы и молодожены (для них есть микродомик, где помещается только кровать, зато с умопомрачительным видом), а на зимовку остаются всего три человека. В начале XX века, когда тут ровно 100 лет назад построили гидроэлектростанцию, было пооживленней: трубы, идущие с вершины почти отвесной скалы, доставляли воду к четырем турбинам на берегу, и обслуживало это хозяйство довольно много народу, как показывают черно-белые фото в машинном зале. Ту станцию законсервировали, а новую выстроили буквально дверь в дверь, но трубы с водой убрали внутрь скалы: и надежней, и природой любоваться не мешает.
А старые трубы оставили как индустриальный памятник — и не только. Дело в том, что вдоль них были проложены рельсы для вагонеток, а уже вдоль рельсов на всякий случай — деревянная лестница шириной сантиметров 40, ведущая на самый верх. И это — внимание — самая длинная деревянная лестница в мире и один из главных туристических аттракционов для любителей ЗОЖ. 4444 ступеньки, набор высоты 740 м — если задрать голову, то где-то в немыслимой дали видны ползущие цветные точки: это люди. Ну что же, двинули — тем более на повестке дня всего 777 ступенек, о чем с явным сожалением говорит Удун.
Утром шел дождь, и ступеньки склизкие, скользкие и к тому же вознесены над поверхностью скалы порой на добрых полметра. Тому, кто боится высоты, остается только хвататься за поручень и смотреть неотрывно на растущие вдоль лестницы мох и кусты брусники: 100, 200, 300 ступенек (хочется умереть), 400 (умираю), 500 (похороните меня), 600, 700 — и наконец 777 (сердце выскочило из груди, глаза вылезли из орбит, колени дрожат). Вишенка на торте — спуск сквозь лес, где приходится то и дело хвататься за кривые березы, чтобы не уехать вниз. Правда, говорят, что спускаться по лестнице еще хуже, особенно если хватило куража добраться до самого верху.
«А 25 августа тут будут очень хорошие соревнования под названием Tripp Trapp, — мечтательно говорит Удун, первым добравшийся до моста через горную речку. — Сначала 25 км на каяке по Люсе-фьорду, потом забег наверх по всем 4444 ступенькам, потом 12 км бегом по лесу и еще 30 км на велосипеде. Очень увлекательно, хотя я немножко уже староват для такого».
Провести ночь на острове
Когда приписанный к острову Рёвер паром причаливает к пристани Хёугесунна, можно не торопиться подниматься на борт. Сначала с парома выкатывают штук 20 больших пластиковых мусорных баков, опорожняют их в контейнеры и возвращают обратно. «Если кто-то очистки от креветок в бак засунул, конечно, лучше с наветренной стороны быть — мусор-то с острова мы вывозим раз в неделю», — философски комментирует матрос.
До Рёвера 25 минут, но кажется, что на гудящей машине времени с синими занавесками ты отправился в прошлое. На этой скале в лиловой пелене яростно цветущего в августе вереска живут 110 человек. А автомобиль и вовсе один — в него Ингун, хозяйка единственного отеля Kulturhotell, загружает чемодан и машет рукой: вам только 400 метров пройти, через мост и направо. Тишина рвет барабанные перепонки.
А когда-то на Рёвере было не протолкнуться: рыбаки считали его лучшей гаванью на северо-западе Норвегии, за сезон через остров проходило 15–20 тысяч моряков — занимая каждую койку, каждый сеновал, каждый сарай. На черно-белых фотографиях в музее видно, как они спят вповалку, как серебряная сельдь льется из сетей, будто бетон из бетономешалки.
«Когда мой дедушка был ребенком, он в школу на соседний остров каждый день на лодке греб. А когда я росла, паром сюда раз в день приходил — так что к друзьям можно было отправиться только с ночевкой», — говорит Ингун. Сейчас все изменилось: паром ходит несколько раз в день, а рыбацкие лодки с сетями, полными сельди, уступили место лососевым фермам в море — огромным огороженным сеткой цилиндрам, в каждом из которых плещется 100 тысяч рыб. То и дело кто-то из них выныривает на поверхность, делая залихватские сальто, — других развлечений у них особо нет.
Окунуться в быт викингов
Пышную студентку в домотканой рубахе и с босыми ногами вообще-то зовут Аннабель, но тут она Астрид — жена викинга-землевладельца с висящей на поясе связкой ключей и маленькой металлической ковырялкой для ушей в виде ложечки. «Видите ли, — говорит Аннабель-Астрид, проведя нас в длинный дом поближе к открытому очагу, дым от которого уходит в отверстие в крыше, — ушную серу домочадцев использовали, когда пряли лен: считалось, что нить становится крепче и отталкивает воду. Так что будь моя одежда в полной мере исторической, можете представить, сколько бы на мне было ушной серы».
Простить этот недочет, так и быть, можно, благо остальное в этнографическом музее «Поселение викингов» в Авалдснесе вполне похоже на правду: землянки-погреба, запах оленьих шкур и чад масляных ламп, огромное меховое ложе семьи хозяев дома (тут, впрочем, не столько про пикантные игры, сколько про тепло — спали здесь вместе с детьми), пробивающийся сквозь слюду окон тусклый свет, раскисшая грязь на дворе и садик с ангеликой и луком-шалотом. У последнего было и медицинское применение: раненого в живот кормили кашицей из лука и нюхали брюшную полость. Если оттуда луком не веяло, оставался шанс на выздоровление.
«Викингов обычно представляют исключительно как нацию морских завоевателей, но они были и земледельцами, и скотоводами», — коллега Астрид, Метте, слегка приседает, чтобы скрыть длинной брусничного цвета юбкой кроссовки, пока ведет нас к большому утопленному в землю зданию музея Nordvegen, выстроенному в форме колодца.
Узкий пролив Кармсунд, на берегу которого оно стоит, — колыбель государственности: люди здесь жили с бронзового века, а в 870 году собиратель норвежских земель Харальд Прекрасноволосый перенес сюда свою столицу. Спустя четыре века его потомки выстроили на берегу каменный дворец, тайный ход из которого ведет в соседнюю церковь святого Олафа. А у той стоит полуразрушенный менгир — говорят, храм воздвигли на месте древнего капища и долго еще по ночам уцелевшие языческие жрецы тайно приходили обкалывать менгир, чтобы тот не коснулся верхушкой освященных стен. По преданию, в день, когда это случится, наступит конец времен.
