«В парфюмерии секса нет, — говорит Джованни Саммарко, восходящая звезда итальянской парфюмерии. — Секс — вероятное следствие того, что вы воспользовались правильными духами». Он немного лукавит: слово «секс» — а также «соблазн», «искушение», «любовная игра» — присутствует едва ли не в половине брифов, которые получают от заказчиков парфюмеры. А также в названиях самих ароматов — буквально месяц назад парфюмер Франческа Бьянки, подруга и коллега того же Саммарко, выпустила Sex and the Sea, красивую фантазию на тему ночной встречи у кромки волн. Секс хорошо продает, в том числе парфюмерию — правда, лишь на уровне идеи, концепции. Мало кто действительно готов пахнуть любовной испариной в промежутке между 8 утра и 8 вечера: на работе — опенспейсы, где ты делишь воздух с десятками других людей, а современная трудовая этика предписывает звериную серьезность в отношениях между коллегами, несовместимую со всякими развратными парфюмами. По утрам в душе мы старательно соскребаем с себя молекулы настоящего человеческого запаха, а затем наносим ароматизированные средства — дезодорант, крем, духи — которые предположительно вернут нам флюид, способный привлечь партнера. Мы ищем запахи «сексуальные», но при этом — хорошо отмытые, воспитанные, неоскорбительные. Впрочем, попадаются и «грязненькие».
С легкой руки Марч Мур, автора англоязычного парфюмерного блога Perfume Possе, этот развратный призвук в составе аромата получил название — skank, «грязца». Впервые Мур использовала его в тексте о классических «герленах» столетней давности, но лихой термин быстро вошел в обиход и именно сегодня важен как никогда: любовь к этой самой парфюмерной грязце — один из главных показателей того, как меняются вкусы и настроения значимого меньшинства в ароматной индустрии. Чем жалобнее скрипят магазинные полки под весом беззубых фруктово-цветочных поделок (парфманьяки называют их «компотами», очевидно, что без особого уважения), тем щедрее — как будто в отместку — нишевые бренды отгружают нам заветной грязи. Грязь — гораздо больше, чем причудливое свойство отдельных композиций. Это все чаще золотой стандарт, к которому примеряют парфюм, жанровый признак — например, «грязных роз» (так на парфюмерном сленге называются розовые ароматы с темной, животной подложкой), опознавательный маячок, в толпе посылающий сигналы родственным носам и душам. Не секрет, что многие парфманьяки исповедуют ту же изощренную форму снобизма, которая толкает благополучных жителей центральных районов в мрачные бары на окраине города: щербатые стаканы, забитая вытяжка, вонючая тряпка на барной стойке — все это спорные, совершенно не очевидные для большинства, то есть привлекательные для меньшинства удовольствия. Выражаясь словами Маркиза де Сада, «нам нравится то, что не нравится никому, это доставляет особую радость».
Но есть здесь и нечто более важное, чем снобизм: постепенно мы становимся менее брезгливыми, возвращаемся к принятию всего телесного, естественного — эта перестройка сознания происходит во всех областях человеческой деятельности. Если брать ту, которую в глянцевых журналах упорно зовут «бьюти», то в одной копилке с парфюмерной грязцой окажутся, например, тренд на мытье головы без шампуня (читай: не до скрипа), отказ от антиперспирантов в пользу натуральных квасцов (которые, будем честны, работают через раз) и мода на так называемые средства healthy glow — словно сразу после секса. Нам начинает нравиться выглядеть и пахнуть так, как будто мы и впрямь живые люди, и это вполне отвечает общему замыслу природы. «Обоняние развивалось в живых существах для того, чтобы те находили пищу и партнеров — это примитивное, животное чувство, — говорит парфюмер Роже Дав. — Когда в 1980-х началась эпидемия СПИДа, мы захотели стерильности, и потому самыми популярными ароматами последующего десятилетия стали озоновые «свежаки». Но сегодня парфюмерия снова стремится к природе, к сексу».
Многие парфюмерные сочинения обязаны своей чувственностью так называемым животным нотам. Все, наверное, слышали про серую амбру и мускус — вещество с теплым и бархатным запахом, которое выделяет гималайская кабарга, маленький смешной олень с вампирскими клыками. Еще есть цибетин — пахучий секрет анальных желез, производимый виверрами, кастореум — жидкость с дегтярным ароматом, которой метят территорию бобры, и африканский камень, или хирацеум — окаменелые экскременты дамана, застрявшего на эволюционной шкале где-то между сурком и слоном. В парфюмерии к анималике относят и безобидный, казалось бы, мед — согласно колесу ароматов, которое ученые разработали для производителей меда и профессиональных дегустаторов, мед совершенно легитимно может пахнуть потом, хлевом и мочой. Сегодня у большинства вышеперечисленных веществ есть синтетические заменители, которые дешевле, а главное, не требуют убийства животных, в отличие от природных «оригиналов». Но кроме того, существуют растительные компоненты, умело подражающие человеческим и животным запахам — в том числе кумин. Он отвечает за весь парфюмерный пот — например, за легкую сексуальную испарину диоровского Eau Sauvage, свежего и одновременно очень телесного. Вообще, задолго до разговоров о феромонах запах тривиального человеческого пота считался афродизиаком: когда-то помандеры — ароматические шарики из дерева — помещались на пару часов подмышку и после вручались предмету вожделения — с той же целью, с которой сегодня отправляют потенциальному партнеру фото члена или груди.
И все же задачу всколыхнуть наши чувства чаще всего поручают белым цветам. Жасмин, тубероза, гардения, жимолость, флердоранж — «голубая сталь» Дерека Зуландера, снайперская винтовка в арсенале парфюмера. Чаще всего белые цветы распускаются после заката; их сильные ароматы привлекают ночных насекомых, необходимых для опыления. Первая волна запаха всегда хороша, но если принюхаться, вылезут самые удивительные вещи: тубероза отдает кровью, жасмин — фекалиями, цветы каштана — спермой, нарцисс — гнилью и так далее. Белые цветы интригуют парфюмеров, а вслед за ними и нас, именно потому, что пахнут человеческим телом в самых разных экстремальных его состояниях, от наслаждения до смерти. В этом и заключается секрет их сексуальной привлекательности, если верить австрийскому химику и парфюмеру Паулю Йеллинеку. В 1951 году он написал программную книгу «Психологические основы парфюмерии», где утверждал, что цель ароматного ремесла — «создать и увеличить сексуальное влечение», а также классифицировал парфюмерные ингредиенты в соответствии с их эротическим эффектом. Самыми эрогенными считались ароматы, которые напоминали о запахах человеческого тела, исходящих от головы, подмышек, гениталий и промежности. Йеллинек справедливо отмечал, что вне контекста (например, в московском метро — прим. авт.) эти запахи не слишком приятны, но в нашей памяти именно такие крепче всего связаны с актом любви. А поскольку они к тому же идейно противоположны скрежещущим нотам свежести, популярным в массовой парфюмерии, пусть в нишевой их станет еще больше.
5 самых «грязных» ароматов
Очередное, в этот раз парфюмерное изложение библейского сюжета о царевне Саломее, попросившей голову Иоанна Крестителя в качестве награды за свой танец. Судя по запаху, весьма энергичный: пахнет Salome горячим потом, раскаленной розой, заветренным и очень индольным флердоранжем.
Грубо выделанная шкура с сильной нотой цибетина, для приличия (или для дезинфекции) окуренная ладаном. Вообще, несладкая кожа — парфюмерная редкость, имейте в виду.
Absolue Pour le Soir, Maison Francis Kurkdjian Paris
Настоящий «абсолю де писуар»: в центр композиции здесь помещены кумин и мед, первый — довольно потный, второй — с заметным тоном грязного белья, все это — в сочетании с прекрасной розой.
Примечателен хотя бы уже тем, что это один из первых, если не первый селебрити-аромат с характером. Сделали его для главной музы Вудстока — актрисы Джейн Биркин, и действительно, есть в нем какая-то расхристанная фестивальная богемность: L'Air de Rien пахнет пьяными поцелуями, несвежими волосами и сладковатыми индийскими благовониями, задохнувшимися в жаре.
Аромат общаги какого-нибудь элитного братства типа «Альфа Дельта Пи»: пахнет мужской раздевалкой, мылом и парфюмерными цветами, которые принесли на своих шеях и запястьях юные поклонницы.
