Игорь Скалецкий — мастер цвета и визуальных чудес, ловко жонглирующий воспоминаниями, знаками, будоражащими воображение образами из истории мирового искусства, впрочем, без труда узнаваемыми. Однако при этом довольно трудно подобрать определение стилю, найденному художником. Его живописная манера замешана на сюрреализме, импрессионизме, экспрессионизме, югендстиле; композиция абсурдна, «незапланированный мазок ведет в другие миры», говорит художник. Скалецкий предпочитает кислотные оттенки, малахит, нежную горчицу, винный, золотой, изнеженный розовый, глубокий синий. Краски прошиты полосками и слоями, точно в жевательной резинке. Кстати, одна из работ так и называется — «Турецкая жвачка».
Одаренный фантазер с коллажной оптикой, он дает своим холстам столь же парадоксальные названия, разгадывать значение которых — отдельное удовольствие. Чего стоят, к примеру, такие: «Были у нее два поклонника: один любил ее и дарил ей цветы, другого любила она и давала ему деньги» или «Свеча — модистка». Но автор считает, что образцы говорят сами за себя. Название проекта подарил текст Сергея Хачатурова, который изобретательно сравнил Игоря Скалецкого с трикстером — провокатором, смешивающим несовместимое, и с троллем, запихнувшим полотна в стиральную машинку, раскрутившим их в центрифуге и вытащившим невыжатыми.
Крупный формат всего этого живописного, невыжатого трикстером, манит, развлекает, высмеивает, дразнит, задевает за живое, ибо мир его хрупок, иллюзорен, уязвим.
На вашей выставке «Трикстер» в галерее Алины Пинской зрителя буквально с порога встречают холсты больших размеров и неистовство цвета. И лишь позже замечаешь множество этюдных работ 2001–2008 годов небольшого размера, где краски приглушены. Как будто написаны они двумя разными художниками. Расскажите об этой эволюции.
Наверно, имеет смысл смотреть выставку с конца?.. Небольшие вещи создавались еще во время учебы в Суриковском институте, где я получал вполне академическое образование. На каждую такую работу на картоне с отрывками тогдашней окружающей меня жизни, видами из окна, портретами, рок-фестивалями, впечатлениями, уходил примерно час.
Учился у Татьяны Назаренко, которую неправильно называть суровым соцреалистом. Внутри ее статичных, казалось бы, работ кипят бурные страсти. Мне было близко все то, что она делает. Назаренко, несомненно, дала мне много. Поднабрался чему-то и от сокурсников. Например, у одной азиатки, которая круто видела цвет. Жаль, она завела семью и забросила живопись.
Но тут не только живопись, есть и коллажи.
Во время моего пребывания в Суриковском еще был бум глянцевых изданий. Меня как иллюстратора заметил журнал «Сноб». В то время я отходил от станковой живописи, искал собственный стиль, увлекся коллажем, тогда еще аналоговым. Журнал подрядил меня иллюстрировать тексты, причем самых мрачных писателей — Пелевина, Лимонова. Появлялся новый Сорокин — так его сразу ко мне. Мне нравилась его брутальная словесность.
Тогда в моде был эпатаж, акулы Херста, радикализм братьев Чепменов. Сейчас уже трудно чем-то кого-то эпатировать. Мир говорит совсем на другом языке. Потом уже с цифровыми коллажами я с успехом участвовал в выставках по всему миру, арт-ярмарках в Америке, Франции.
С детства мне нравилась эта игра, когда можно было что-то собирать, придумывать сюжеты. Глаз был настроен на создание классной композиции, которая в коллаже, как и нарратив, в приоритете. Композиция, признаюсь, мне всегда хорошо удавалась. Умею я все сбить правильно, эффектно. (Смеется.) Сегодня цифровой коллаж уже не кажется мне таким привлекательным. В нем нет живописи, к которой я с удовольствием перешел.
Заметно, что с удовольствием. Проект «Трикстер» демонстрирует маэстрию живописи, вихрь импровизации, цвета.
Многие в моих работах видят буйство красок. Особенно зимой. Но не все так наивно и радужно. Этими яркими красками я транслирую напряжение и наэлектризованность нашего такого дискомфортного, неспокойного времени. Мы живем как на вулкане и постоянно чувствуем его толчки. Хочется это отобразить.
При этом чувствуется, что вы вдохновляетесь произведениями известных мастеров. Давайте я не буду угадывать — сами назовите их имена.
Очень люблю живопись саму по себе. Люблю Пьера Боннара, Эдварда Мунка, Джеймса Энсора, художников группы Наби. Нравятся импрессионисты, которых всегда цитирую, но в современном ключе. Цитирую не сюжеты, но живописный прием, манеру. Сюжеты могу заимствовать из поп-культуры, эмодзи, комиксов.
Должно быть, подпитку вам дают и путешествия? Вы же ведь много путешествуете?
Да, в какой-то момент почувствовал, что могу жить где угодно. Каждые три месяца менял страну. Жил в Японии, Бразилии, Перу, Израиле. Но при этом в Петербурге, где серо и темно, у меня почему-то пошла яркая, кислотная серия работ. Кстати, эту выставку я готовил в Москве, причем готовил долго, года три. Сейчас опять поселился в жаркой стране.
Удается ли устроить себе мастерскую в походных условиях? Вы же к тому же перешли к большому формату.
Конечно, много отвлекающих моментов: море, жара. Но включишь кондиционер и работаешь. Делаешь эскизы. Привез целый чемодан пастели. На самом деле, можно устроиться. Просто нужна одна какая-нибудь отдельная комната. У меня часто получались хорошие сюжеты, когда приезжал к родителям в Израиль, в Натанию, к морю. Работаешь в маленькой комнате, никто не отвлекает. Чувствуешь себя ребенком, вернувшимся назад в прошлое, в тот мир, где было комфортно. Много из того, что сделал в Натании, сейчас на выставке. И это, пожалуй, самые сильные работы.
У вас в семье еще есть художники?
Нет, я первый. Родители удивились, что я выбрал это занятие. В детстве витал в облаках, учился не очень хорошо. В Израиль мы переехали из Воронежа, когда мне было 13 лет. Закончил школу, потом армия. В 2000 году уехал в Москву, поступил в Суриковский, познакомился со всей тусовкой.
Вот вы упомянули пастель. В работах комбинируете масло и масляную пастель. Почему вы выбрали эту технику?
Я случайно пришел к масляной пастели. Не знаю, как жил без этого раньше. В прошлом году был на Шри-Ланке. У какой-то девочки увидел этот набор. Решил попробовать. Был в шоке. Масляная пастель ярче обычной. Она дает удивительную фактуру, возможность, в отличие от масла, проводить четкие линии. Можно работать со штриховкой и добиваться эффекта, с его помощью цитировать тех же импрессионистов и Мунка. Закрепляю пастель фиксативом, а можно и лаком побрызгать. Она продержится долго. Вот так живешь и не знаешь о существовании крутых вещей.
Хочу узнать побольше, наблюдаю за другими художниками, например, за Павлом Гришиным, который работает с акриловой пастой, застывающей как керамическое покрытие и дающей сумасшедшую фактуру. Картина смотрится как скульптура. Мне нравится что-то менять и пробовать новое.
А почему вы даете своим работам такие загадочные названия: «Лыжный блюз», «Бильярд в половине десятого», «Бесконечный цикл смотрителя зоопарка». В этом приеме есть что-то от Дюшана. Хотите ввести зрителя в заблуждение или заставить его разгадывать шарады?
Название придумываю к уже готовой работе. Зрители ищут предмет. И это ошибка. Если видишь предмет, не видишь живописи. Вот у Клода Моне все хотят видеть кувшинки, но на самом деле их там нет. Советую от кувшинок отвлечься. Это абстрактные полотна.
Да, я использую персонажей. И вроде есть некий сюжет, но только чтобы понять суть, его надо «развидеть». Важная часть моих работ не сюжет или нарратив, а именно живопись. В ней я хочу растворить идеальный мир. Моя живопись как некий сон, собранный из разных аспектов жизни, ощущений. На мой взгляд, задача художника состоит в том, чтобы вывести зрителя из равновесия, хотя бы на пять секунд, заставить думать. Чтобы образовался диалог, взаимное поле между зрителем и произведением. Чтобы оно зацепило.
