В театре на Бронной премьера — спектакль Константина Богомолова «Вероника», который режиссер выпускает со своим давним соратником, художником Ларисой Ломакиной. Именно это определение — соратник — и кажется ей ключевым в работе художника и режиссера. Меняться могут театры, жанры и мотивы, но умение слушать и слышать друг друга должно оставаться. Об этом, а также о том, где заканчивается дискуссия и начинается спор, почему идеи не спрашивают, когда им приходить, и как дедлайны мешают получать удовольствие от процесса, мы поговорили накануне выхода «Вероники» к своим первым зрителям.
О том, как появляется спектакль и о возможных препятствиях
Я не знаю, как начинается работа над новым спектаклем для режиссера. Мне кажется, это может быть самый разнообразный путь, а единственного для всех, напротив, нет. Точно так же и для художника-постановщика нет какого-то единственного пути, для каждого спектакля он разный. Работу художника над постановкой можно разделить на внутренние этапы. Безусловно, есть накопление какого-то материала, который кажется правильным для выбранной истории, обсуждения, поиск формы, пространства, цветового решения — все то, что даст импульс для понимания, что это правильный выбор. Иногда этот этап очень быстрый, иногда он затягивается, и задачи меняются. Мне скорее интересно, насколько он приближен к реальному процессу, то есть к репетициям.
В идеале этап придумывания я бы совместила с репетиционным этапом, потому что именно во время репетиций складывается понимание, какова природа спектакля, которым ты занимаешься, как он растет, меняется и какие приобретает формы. К сожалению, это почти невозможно для нашего нынешнего театрального ведения дел, потому что любой театр хочет сначала принять макет, проект, чертежи, запустить все в производство, и только потом режиссер начинает репетировать.
Я счастлива присутствовать на репетициях Константина Богомолова, где по-настоящему рождается спектакль. Потому что, сколько ни придумывай концепций и каких-то, казалось бы, идеально подходящих решений, это не сравнится с тем, когда рождается что-то живое. И дальше ты подгоняешь придуманную концепцию декорации к тому, что потом в дальнейшем станет по сути спектаклем. Бывают счастливые совпадения, бывают пространства возможностей. Но если говорить прямо, я бы сильно сместила этап сдачи макета спектакля к моменту, когда он приобретает направление и форму. Это как маленький зародыш, у которого уже виден скелет. Ведь без этого скелета очень сложно себе представить, как этому в будущем рожденному ребенку развиваться в том пространстве, которое, к сожалению, уже придумано и сдано еще до его рождения.
О глазах режиссера и разнице между обсуждением и спором
Сложно сказать, кто для режиссера художник. В моем представлении, это соратник, но точно не оппонент. И, конечно, глаза. Художник не занимается звуком, поэтому он не может быть ушами режиссера. Хотя иногда и это тоже было бы неплохо. Что же касается дискуссий и споров о творчестве и в творчестве, почему нет. Нужно вести их с кем угодно. Но если режиссер придерживается совершенно категорически другого мнения, переубедить его невозможно, да и не нужно. Можно просто показать свое виденье. И если режиссер или любой другой человек в состоянии увидеть и принять, разделить или даже, скорее, пойти дальше — воспринять свое мнение, чужое мнение и родить что-то третье, то это путь обсуждения, нормальный процесс работы и он, безусловно, должен быть. Люди все-таки не близнецы и не клонированные. И у всех есть какое-то свое видение жизни, обстоятельств и материала. И в обсуждениях как раз прелесть фантазии, прелесть творчества, придумывания.
Но если диалог перестает быть диалогом, перерастает в противостояние, я не знаю. У меня такой ситуации не было. Может, я счастливый человек. Наверное, если бы она была, я бы отказалась работать и сказала: «Большое спасибо, вам нужен какой-то другой художник». Не в смысле, что я такая негибкая. Просто не вижу смысла давить на другого человека, если он не видит в моих доводах аргументации и уверен в том, что абсолютно прав. Если меня можно убедить, что это верное решение, я приму его за основу. Потому что мне кажется, что в любом случае режиссер — это основная единица, которая стоит при рождении спектакля во главе. И это важно. Ведь противостояние вообще — смертельная вещь для творчества. Это конфликт, дурная энергия, которая, наверное, не нужна ни режиссеру, ни художнику, если они нацелены на то, чтобы представлять свои амбиции в прекрасном свете.
Люди все-таки не близнецы и не клонированные. И у всех есть какое-то свое видение жизни.
О «притирке», опыте и чувстве плеча
Однажды я общалась с одним очень талантливым режиссером. И эта чудесная, вдохновленная женщина рассказывала, как должен быть сделан спектакль целиком и полностью. Я как художник, которого она пригласила, пробовала разговаривать, потому что мне виделось это как-то по-другому. Но она была настолько убеждена в том, как должен выглядеть ее спектакль, который она даже на тот момент не начала репетировать, что я в какой-то момент поняла, что убеждать ее, показывать другие взгляды на материал вообще бессмысленно. Он у нее уже рожден в голове. Я тогда отказалась делать этот спектакль и сказала ей: «Вы уже видите, каким он должен быть, я могу помочь вам с художниками-технологами, вам нужен хороший видеохудожник или даже видеоинженер, которому вы просто должны рассказать все свои задумки. По-хорошему вам не нужен художник, не тратьте на это время и сделайте то, что вы хотите. Вы и есть художник, вы видите это цельно. Любой художник будет убеждать вас в своих каких-то решениях. Ваше же целостное видение уже состоялось, зачем портить то, что уже практически придумано». И я, честно говоря, ужасно рада, что режиссер согласилась со мной. В итоге она сделала замечательный спектакль. А я страшно собой горда, что ничего не испортила своим присутствием в ее творчестве.
В последнее время у меня не такое большое количество опыта работы с другими новыми режиссерами. Практически все спектакли я выпускаю с Константином Богомоловым. И да, я счастлива, что мы разговариваем на одном языке. Это не значит, что на очень большое количество разнообразных вещей в мире мы смотрим абсолютно одинаково. В этом и прелесть разных людей. В этом прелесть разницы понимания одной и той же ситуации мужчиной и женщиной. Прелесть понимания жизни филолога и архитектора по образованию. Это прелесть видения жизни режиссера и художника. Много всяких разных прелестей, но тем не менее прелесть понимания друг друга без лишних объяснений — это большая радость и большое удовольствие.
Но даже при этом большом удовольствии и радости, решение спектакля не всегда очень быстрое и легкое. Я рада, что присутствую при рождении спектакля и вижу, как изначальные задумки меняются, в силу того, как начинаются репетиции, как они проходят, как меняется взгляд на то, что это за материал, как он звучит, какой актерский ансамбль рождается, и из этого складывается окончательное решение. И да, я при этом присутствую. Безусловно, для человека, с которым я мало работаю, это был бы процесс внедрения такого чужеродного элемента в интимный процесс репетиции. Но, наверное, для режиссера, с которым я работаю такое большое количество лет, это процесс прошел очень давно, и я надеюсь, он воспринимает меня не как чужеродный элемент на репетиции, а как соратника и единомышленника.
О новом спектакле «Вероника» и разнице интонаций
Если говорить о спектакле «Вероника», то первоначальное видение истории было совершенно другим, и оно претерпело довольно сильные изменения. Другое пространственное решение было принято примерно за месяц до выпуска спектакля. И это большое счастье, что у нас была возможность не запускать в производство первоначальное решение, успеть все перепридумать и реализовать.
Бывают такие моменты, когда тебе кажется, что идеально правильное пространство и та интонация, которая тебе слышится в материале, идентична тому, что можно получить в результате в виде спектакля. А бывает наоборот, в репетиционном процессе это меняется — это как раз то, о чем я говорила в начале, что по-хорошему жизнь театра должна быть в этом смысле изменена и сценографическое решение должно приниматься позже. Нужно все же видеть материал, который репетируется. Видеть то, что в дальнейшем станет реальным спектаклем. Иногда бывают вот такие счастливые стечения обстоятельств, когда ты успеваешь пересмотреть видение. Это не значит, что все происходило в каких-то мучениях, скорее не хватало времени, но все справились, и мне кажется, можно быть довольными результатом.
У этого материала несколько названий. Есть пьеса «Вечно живые», есть измененный сценарий для фильма «Летят журавли», и есть наш спектакль «Вероника». Практически один и тот же текст с небольшими изменениями во всех случаях имеет абсолютно разные интонации. Мне кажется, это очень важно.
О дедлайнах и удовольствии
Я такой человек, который не может сесть за работу с мыслью «так, вот я сейчас сяду и надо что-то придумать». То есть надо не что-то придумать, а придумать что-то конкретное, я так не умею. Я могу сесть за стол работать, за компьютер или просто рисовать тогда, когда у меня есть какая-либо идея. Когда эта идея придет ко мне в голову, я не знаю. Они как-то сами появляются, не спрашивают время дня. У них свой распорядок. Это может быть совершенно неурочное, неподходящее время. Наверное, как для многих творческих людей — это вечер, ночь. Может быть, это какая-то свобода от напряженного ритма рабочего дня. Но и в течение самого неподходящего времени во время рабочего дня эти мысли тоже могут приходить, и с ними надо что-то делать, додумывать или бросаться как-то их претворять в жизнь.
Дедлайн подстегивает, безусловно. У тебя вырабатывается гораздо большее количество адреналина. Я очень не люблю опаздывать и не сдавать что-либо вовремя. Для меня это просто критически неприемлемо, у меня нервное состояние от этого. Наверное, от этого вырабатывается еще больше адреналина. Я стараюсь успеть. Но в общем это нехорошая, неприятная история. Какое количество адреналина бы ни вырабатывалось, дедлайн для меня — это плохо. Потому что я не успеваю при этом получать удовольствие от того, что я делаю. А для того, чтобы в работе быть счастливым, для меня важно получать удовольствие от того, что я делаю. От того, как оно придумывается технически, как это рождается в мастерских, как твои идеи и замыслы воплощаются физически. Это совершенно волшебная вещь. Когда ты видишь, как из твоих каких-то задумок реализуется пространство. Сейчас там, на сцене, зажжется свет, в зал войдут люди, и оно будет реальностью для зрителей на время спектакля. Когда ты это делаешь в каком-то безумном ритме и успеваешь, ты получаешь удовольствие от того, что ты успеваешь, а не от того, как устроен собственно весь процесс.
О гениальных идеях и их появлении
Лет тридцать назад мы разговаривали с моим другом и моим мужем о том, что делать, когда тебя посещают гениальные идеи. Они, может быть, и не гениальные, но это как раз тот самый момент, когда тебе кажется, что они гениальные. И вот она к тебе, например, пришла в голову ночью, ты лежишь и спишь или едешь за рулем. И вот что нужно делать? Вскочить с кровати или остановиться, чтобы ее записать или зарисовать? Наш друг сказал тогда очень классную вещь, что если она такая гениальная, значит, ты ее не забудешь. А если она не гениальная, она отвалится сама собой. Если она гениальная в коротком промежутке времени, вот сейчас, то ты все равно ее не будешь забывать, потому что она будет остро всплывать. А если ты ее забудешь, то настанет момент, когда она будет важна и она всплывет. Поэтому я совершенно спокойно к этому отношусь. Вообще, гениальная мысль гениальна тогда, когда ты ее можешь для чего-то применить. Для этого нужно правильное время. Надеюсь, что все гениальные идеи вовремя всплывут.
Гениальная мысль гениальна тогда, когда ты ее можешь для чего-то применить.
Об отношении к критике
Как относиться к критике? Если она выглядит примерно как «сам я Пастернака не читал, но…», я никак не отношусь к этой критике. Если же она по делу, то всегда есть, что обсудить. Но это не значит, что я с легкостью приму другое мнение. Знаете, если мне скажут: «Не занимайся живописью на металле, потому что это неэкологично / потому что мне не нравится» и будут аргументированные какие-то доводы, я, наверное, все это послушаю. Но если я захочу писать на металле акрилом, что я и делаю, я все равно буду это делать, если я буду чувствовать в этом потребность и необходимость, если мне это нравится. Значит, я не буду показывать этому человеку или звать его на выставку. Но это не значит, что я буду ссориться.
У каждого человека свое мнение. Я спокойно к этому отношусь. Я не спокойно отношусь к категорическим вещам. Например, которые звучат как «это неприемлемо». Есть очень небольшое количество вещей, которые неприемлемы. Я с ними согласна. Остальное в творчестве приемлемо и должно приветствоваться, потому что творчество это, может быть, одно из самых прекрасных умений человечества раскрывать то, что есть внутри человека.
