«Парнишка — виртуальный артист, исполняющий романтический инди-поп о молодости и любви, простой и понятный, как телефон Nokia 3310», — сказано в паблике артиста во «ВКонтакте». Описание как нельзя лучше объясняет слушателю, что перед ним такое: действительно особенная и хорошо сделанная музыка, которая вызывает приятные ассоциации с попом нулевых. Вы точно знаете трек Парнишки и ELLA «Мы умрем» — большой хит, набравший в стримингах миллионы прослушиваний, — но во вселенной этого артиста немало других бриллиантов. «Афиша Daily» называла Парнишку «главной надеждой 2022 года», и, судя по стремительному заполнению пространства его музыкой, это звание постепенно оправдывается. Парнишка прячет лицо, но не свои песни.
Вы рассказывали, что концерты даются вам тяжело, вы часто нервничаете. Недавно вы выступали на VK Fest перед большой аудиторией. Как ощущения?
С каждым разом я переживаю все меньше, потому что начинаю относиться к этому более серьезно и расслабленно. Возможно, свой страх я перекрыл за счет того, что у меня появилась уверенность в том, что я делаю. Теперь я понимаю, что все движется вперед, есть отклик и от аудитории, и от экспертного сообщества, значит, я все делаю правильно и мне нечего бояться.
Многие музыканты вообще не выступают: они популярны в стримингах, и концерты им не нужны. Получается, артист может быть успешным и без выступлений?
Думаю, карьера артиста — это объемная история, которая должна включать в себя концерты. Когда я нахожу нового для себя музыканта — как правило, в плейлистах стримингов, — я мысленно ставлю первый плюсик. И если потом я слушаю этого артиста живьем и мне нравится его выступление, то ставлю второй и понимаю, что у него есть перспективы. Но если живьем человек звучит неубедительно, для меня его карьера останется диджитал-историей без развития. Все-таки я убежден, что артист с большой буквы «А» — личность, которая может на концертах, в общении с аудиторией и в интервью объяснить свою вселенную.
В чем миссия артиста?
Я рассматриваю артиста как некую культурологическую сущность, которая может быть актуальна в длительном промежутке времени. Если артист поколенческий, ему позволительно выходить на сцену под плюс, быть более компактным с точки зрения концепции, которую я объяснил. Останется ли он в истории и будут ли о нем говорить через десять лет — вопрос. Это как волна альтернативной музыки, которая была в конце 2000-х: Психея, Amatory и так далее. В моменте эти группы были суперпопулярны, они собирали большие клубы, у них была мощная фан-база, но как только их слушатели повзрослели и тренд сошел на нет, музыканты пропали с радаров. И это говорит о том, что в их сущности не было некоего культурного кода и не было мощности личности, которая позволила бы им работать вдолгую.
А как же «верни мне мой 2007-й»? Это очень мощный культурный код, то время вспоминают как раз по этой музыке.
Да, они породили этот культурный код, но сами в себе они этот культурный код не несли. Они, как, собственно, новая школа рэпа, перенесли некие западные тренды на местную почву и при этом не адаптировали их под национальную традицию. Если мы в своем огороде посадим пальму, она у нас не приживется. Условная группа Amatory — это пальма, которую искусственно перенесли за счет поколенческого тренда, а он, в свою очередь, служил теплицей. Но когда этот тренд ушел и теплицу разобрали, пальма погибла. А большой артист должен, как Мичурин, привить пальме ген яблока. Музыканты, которых мы воспринимаем ностальгически, типа «Зверей», «Иванушек», Валерия Меладзе, Леонида Агутина, они прививали актуальному на тот момент звучанию национальную традицию. И у их творений увеличился срок годности.
Большой артист должен, как Мичурин, привить пальме ген яблока.
Нет ли у вас ощущения, что мы попали в ловушку ретромании и слишком много ностальгируем?
Мне кажется, что ретромания и переосмысление — разные вещи. Ретромания — это когда ты полностью копируешь звук или стиль. А переосмысление — это когда ты берешь некие паттерны, некий культурный код, заложенный, к примеру, в нашей музыке на уровне мелодизма и музыкальных образов, и переносишь все это на современные тренды.
И я считаю, что эта модель эффективна с точки зрения дальнейшего развития местной сцены. Потому что если отмотать назад в шестидесятые или восьмидесятые, все композиторы и артисты, чьи песни мы слушаем до сих пор, использовали именно эту модель адаптации актуального звука к местной традиции. В 2000-е было то же самое, только тогда наследовали традиции советских композиторов — Таривердиева, Дунаевского. Взять, например, группу «Дискотека Авария»: их музыка звучит по-западному, в ней чувствуется западный стиль, но при этом некоторые их песни вполне могли бы прозвучать в советском кино.
Мне кажется, что в 2000-е преемственность прекратилась, мы начали существовать в эпоху глобализации и проникновения культур, у нас начало процветать западное мышление без привязки к культурному коду. Люди, которые слушают музыку в стримингах, слушают в одном плейлисте артистов, поющих и на английском, и на русском, и эта музыка одной плоти и крови.
В чем плюсы ностальгии?
Мы поколениями смотрим «Простоквашино» и слушаем «Звенит январская вьюга». Это культурный код, который нас объединяет. Ну да, мы существуем в этой ностальгии, но она делает нас роднее, вне зависимости от того, знаем мы друг друга или видим в первый раз. Я абсолютно ярко почувствовал это, до мурашек, на выступлении Леонида Агутина. Тогда я понял, что мы все очень разные, одеты в разную одежду, кому-то из нас двадцать, а кому-то — шестьдесят, но когда мы поем «Ты забудешь обо мне на сиреневой луне», в нас что-то пробуждается, и мы настолько понимаем друг друга в этот момент, что нам хочется обняться. И я хочу, чтобы музыка чаще вызывала такие эмоции.
Может ли Парнишка быть популярным на Западе?
С нами связывалось французское пиар-агентство, которое хотело продвигать нас во Франции. Они были уверены, что наша музыка будет там популярна, несмотря на то, что мы поем по-русски. По словам этого агентства, в музыке Парнишки четко угадывается национальная идентичность, она может понравиться европейскому слушателю, которому не нужна «клюква» и «Калинка-малинка», положенная на прямую бочку. Конечно, этот разговор был до февраля, с тех пор у нас прекратился диалог.
Чем вы измеряете успех для себя как для музыканта?
Я скорее себя вижу не музыкантом, а продюсером, все-таки это разный подход и разный взгляд на свое предназначение. Музыкант пишет песни, потому что не может их не писать, для него это некая сублимация. Растения поглощают свет, выделяют кислород, и музыкант то же самое — он потребляет эмоции, и ему необходимо выражать их с помощью музыки. У продюсера другие цели. Например, у меня есть определенные взгляды на местную сцену и ее перспективы. И в рамках своего проекта «Парнишка» я пытаюсь их реализовать. Мне хочется написать свою песню «Если хочешь остаться» или «Притяженья больше нет». В каком-то интервью я говорил, что я как будто капитан Ахав, который гоняется за своим Моби Диком, а Моби Дик — это как раз песня, которая станет народной.
То есть свой успех вы бы измерили появлением большого хита, который останется в вечности?
Да, если бы я написал «Выйду в поле ночью с конем», мне кажется, можно было бы просто умереть, и все. Этого было бы достаточно.
Планируете ли вы отказаться от артистической сущности и писать музыку для других?
Да, именно так. Мой новый проект «Сестренка» — как раз первая ласточка. В чем суть Парнишки — в том, что у тебя нет других ресурсов, и ты используешь в качестве артиста себя. Как пел Иосиф Пригожин в клипе Гудкова, «Я стал продюсером самого себя». У меня то же самое. Когда нет другого ресурса и нет возможности найти действительно хорошего вокалиста, с которым ты будешь работать, то сам становишься артистом. Но мне все-таки не до конца комфортно выступать. Есть люди, в которых в тысячи раз больше артистической харизмы. Зачем мне занимать сцену, если на мое место может прийти человек, чьи внутренние качества будут подходить для этого гораздо больше.
Почему вы решили стать виртуальным артистом?
Изначально анонимность Парнишки была следствием моей низкой самооценки. Я размышлял так: буду писать музыку, но если все скажут, что это посредственно, то я просто закроюсь маской. Потом, когда я понял, что все работает, то подумал, что скрываться особо незачем. Ну это один из аспектов. В то же время я очень ценю свое личное пространство, мне дискомфортна популярность, а это неотъемлемая часть успеха. Когда ты становишься Бастой, ты навсегда теряешь личное пространство. А мне хочется пойти куда-то с девушкой и чувствовать абсолютный комфорт ноунейма. Поэтому жить такой жизнью, как у Басты, для меня было бы очень болезненно — просто в силу того, что я интроверт. Для меня это кошмар наяву.
Когда ты становишься Бастой, ты навсегда теряешь личное пространство. А мне хочется пойти куда-то с девушкой и чувствовать абсолютный комфорт ноунейма.
Анонимность Парнишки чем-то ему мешает?
В какой-то степени да, потому что я считаю, что артист очень многого недодает зрителю, если выступает в маске и очках. Мы читаем человека по лицу и глазам, это очень важный аспект восприятия тебя как личности со стороны аудитории. Единственное, чем я могу это компенсировать, — это интервью и песни. Но вряд ли эта компенсация на все сто.
В одном из интервью вы говорили, что Парнишку все хвалят в музыкальной индустрии, но по-настоящему массовой народной любви у него еще нет. С тех пор что-то поменялось?
Сейчас индустрия активно пестует магию ускорения карьеры. К примеру, «ВКонтакте» за последний месяц сделал мне кучу креативного промо. Взять то же самое попадание на VK Fest в прайм-тайм: и в Петербурге, и в Москве я выступал практически перед хедлайнером. Это говорит о том, что в эту музыку верят.
С одной стороны, музыка Парнишки массовая, но с другой — совсем не похожа на то, что звучит в чартах. И в этом ее проблема. Она нравится людям, но им все еще непросто до нее добраться. Песни Парнишки — некая спрятанная сущность. Мне кажется, у проекта все еще впереди, важно понимать, что карьера артиста — это бег на длинную, практически марафонскую дистанцию. Многие радуются случайному успеху, песне, которая попадает в TikTok или чарт «VK Музыки», но, как правило, эти истории быстро заканчиваются. Я считаю, что путь артиста — это долгое, постепенное восхождение в гору.
Ваш трек с ELLA «Мы умрем» — самый большой хит Парнишки, который как раз выстрелил в TikTok. Что он вам дал?
На самом деле я считаю, что история «Мы умрем» — это стратегическая недоработка с точки зрения развития бренда «Парнишка». Существуют песни, которые являются брендом сами по себе, и если ты ничего с этим не сделаешь, то они так и будут существовать отдельно от артиста.
Кажется, так часто происходит с песнями, которые завирусились в TikTok.
Да, есть такой тренд, как песня-звезда. Я даже вижу, что во «ВКонтакте» переназывают трек в духе «Популярный трек из TikTok» и «Мы умрем где-то посреди ночи», а нас с ELLA вообще не упоминают. И мне кажется, что «Мы умрем» плохо сработала на повышение популярности Парнишки отчасти из-за истории с анонимностью. Думаю, что на волне успеха нужно было сразу выпускать видео, которое скрепило бы образ исполнителей песни с самой песней. На днях как раз выпустили клип с акустической версией.
В конце февраля под этот трек стали снимать тиктоки, отсылающие к событиям в Украине. Как вы думаете, это добавило песне новых смыслов?
Да, добавило. Я тоже видел такие ролики в TikTok, и буквально вчера мне написала девочка и поблагодарила за эту песню. Я даже сначала не понял, сарказм ли это или искренняя реакция. Действительно, получилось, что в «Мы умрем» появились новые и сложные ниточки смыслов, и это дало треку еще одно измерение. Мне хочется верить, что эта песня оказывает некий терапевтический эффект: ты ее послушал, ты это прожил, и тебе стало легче.
Знаете ли вы секрет создания хита?
Да. Помню момент, когда я сидел в
студии и сказал звукорежиссеру: «Дима, мне кажется, я научился писать песни». Возможно, это пропадет. Константин Меладзе говорил: «Я каждый день боюсь, что меня это покинет», и так действительно может случиться: у меня уже были этапы в жизни, когда я не мог ничего написать. Создание музыки должно коррелировать с твоим внутренним душевным состоянием: помимо того что ты понимаешь структуру хита, ты должен достать из себя что-то такое, что будет откликаться в других людях, а это самое сложное. То есть я понимаю, как должна быть построена мелодия, аранжировка, гармонии аккордовые, но если я не вложу мощную эмоцию, это не сработает. Это будет просто еще один трек.
До этого у вас были группы, в которых вы играли, но вы не считаете те проекты успешными. Что у вас есть сейчас, чего не было тогда?
Во-первых, тогда я не понимал, как делать масскультовый продукт, чтобы при этом он был художественным высказыванием и содержал какие-то смыслы. Во-вторых, все мои группы существовали в достриминговую эпоху, когда ты просто выкладывал трек в паблик во «ВКонтакте» и ждал у моря погоды. И разумеется, ничего не происходило. Максимум, что мы могли сделать по части промо, — сфоткаться на фоне стены с граффити и поставить эту фотку на обложку, а десять других фоток, которые получились хуже, время от время постить со странными подписями и с одной и той же плохо сведенной песней. И тогда так существовало 80% всех артистов. Те, кто думал чуть шире и чуть дальше, превратились в Noize MC, «Обе две» и Tesla Boy. Потому что у них было понимание, что музыкант и его музыка — это все-таки некий бренд и продукт, который должен развиваться.
Все мои группы существовали в достриминговую эпоху, когда ты просто выкладывал трек в паблик во «ВКонтакте» и ждал у моря погоды. И разумеется, ничего не происходило.
Что музыкант должен делать для своего продвижения сегодня?
Поработав с контентом на основной работе (Парнишка работает редактором онлайн-медиа), я понял, что артист должен регулярно и грамотно вести соцсети, в них должно быть некое единообразие, какой-то фирменный стиль. Песни — это одно, но тебе нужно создать вокруг этих песен историю, которая бы привлекла аудиторию и сделала тебя понятным с точки зрения твоего позиционирования. То есть ты должен заходить в паблик артиста и, полистав его десять-пятнадцать секунд, еще не включая музыку, уже должен что-то понять. Tone of voice, тексты, картинки, фотосессии, инструменты, которые ты используешь внутри соцсети, — все это должно складываться в некую вселенную, особенно на первых порах.
Вообще, выпускать песни и клипы — дорого и сложно, это не получится делать часто. Поэтому отсутствие музыкального контента нужно чем-то компенсировать. К примеру, в мое поле зрения попадает много новой музыки, и я придумал сделать плейлист «Парнишка слушает», в который я включаю треки молодых артистов и иногда свои. Спустя несколько недель я увидел, что мой плейлист появился на витрине «VK Музыки» как кураторский, и вместо полутора тысяч прослушиваний он получил 130 тыс.
Мне кажется, что артисту нужно оставаться ребенком. То есть просто по фану придумать какую-то идею и не пожалеть времени на ее реализацию. Взять ту же историю с шоу «Вписка»: Парнишка дает там интервью в пластилиновом мультике. Я не спал два дня, потратил 60 часов на лепку и съемки. Пластилиновая анимация — это очень трудоемкий процесс. Ты лепишь фигурку, тебе нужно сфотографировать каждую фазу, то есть сделать три тысячи стоп-кадров, которые потом превратятся в движения персонажа. И если ты не сохранил в себе ребенка, ты не сможешь это сделать. Постепенно все это уходит, потому что появляется больше интервью, концертов и интеграций, и я уже должен искать какие-то компромиссы. Парнишка забукирован на все лето, у нас каждую неделю концерты: например, в конце августа выступим на благотворительном фестивале «Антон тут рядом» в Петербурге.
Современная поп-звезда — она какая? Должен ли артист быть немного блогером?
Любой современный поп-артист должен быть медиа. Он должен проецировать свой месседж, свое видение мира. Он должен быть разносторонней личностью с детализированной вселенной, которая влюбляет в себя аудиторию.
Знаете ли вы усредненный портрет своего слушателя?
Я люблю забить в поиске во «ВКонтакте» название трека и слово «Парнишка» и листать ленту постов. Смотрю, кто выложил трек Парнишки, с какой картинкой и подписью, и пытаюсь проанализировать, что это за люди. Получается довольно разношерстная аудитория: часть треков слушают подростки, какие-то песни больше нравятся людям 30+, которые выросли на музыке девяностых и нулевых. Например, женщины 40+ любят выкладывать трек «Цветочки» со своими цветочками из огорода, особенно много таких постов в летний период.
Мне вот мама постоянно присылает свои огородные сокровища, которые она вырастила: гортензии, розы. Если ты планируешь быть массовым артистом, писать народную музыку, то твои песни должны нравиться и твоим ровесникам, и твоей маме. Для меня мама — это часть фокус-группы, и я постоянно сверяюсь, зашел ли ей трек или нет. Влюбить и ту и другую аудиторию, найти какие-то компромиссы в музыке, чтобы это срабатывало и там и там, очень сложно. Часто бывает, что взрослые слушают какую-то музыку искренне, а дети — иронично. Например, как было с Меладзе пять-десять лет назад.
Для меня мама — это часть фокус-группы, и я постоянно сверяюсь, зашел ли ей трек или нет.
Парнишка общается со своими слушателями?
Конечно. Я стараюсь реагировать на каждый комментарий, отвечать в директе на все сообщения. Пока у меня на это хватает времени, я буду это делать, потому что считаю, что любая аудитория начинается с малого и музыканту нужно искать индивидуальный подход к каждому.
Вы говорили, что для вас характерна гипертрофированная вежливость, мол, вы хотите нравиться всем людям. Чем это мешает и помогает вам в карьере?
Мне трудно отказывать и быть жестким, когда этого требуют обстоятельства. Условно, я раньше часто соглашался на какую-то дичь, которая мне на фиг не сдалась, просто в силу маниакальной вежливости. В последнее время стал учиться говорить «нет». Это то, чем мешает. А чем помогает — я думаю, что у вежливого больше шансов получить сотрудничество. К примеру, на одном фестивале с нами выступает человек, который ведет себя по-хамски: на сцене, в общении с организаторами. Пригласят ли его в следующий раз? Большой вопрос. А нам говорят, что мы лапочки, у нас все в тайминге и мы молодцы. Пригласят ли нас в следующий раз? Думаю, что да. Потому что мы все за собой убрали и ершиком туалет почистили, грубо говоря. Я считаю, что в современных реалиях мы должны жить дружно. Корона, появляющаяся у артиста в момент успеха, — это темная сторона, которая в будущем ему скорее будет мешать. Люди любят общаться на приятном вайбе. Поэтому это мое кредо, и я считаю, что это тоже важная часть tone of voice Парнишки.
Вы как реальный человек старше Парнишки, старше своего образа. Нет ли у вас по этому поводу какого-то диссонанса?
Конечно, есть. Если бы я разобрал с психологом свое альтер эго, думаю, что узнал бы о себе много чего интересного. Потому что я считаю, что выбор именно такого образа — это какие-то непроработанные гештальты и комплексы, и в том числе моя работа с возрастом. Возможно, я ждал успеха, когда мне было за двадцать, но не дождался, и теперь пытаюсь искусственно выстроить реальность, в которой мне столько лет. Но по большому счету мне кажется, что я играю в игру, в которую уже не должен играть. И это, наверное, моя главная проблема. Сейчас я скорее играющий тренер, а мне бы хотелось уйти с поля и сосредоточиться на стратегических вещах.
Вы работаете редактором сайта, который не связан с музыкальной индустрией. Почему вы не уходите? Проект «Парнишка» пока недостаточно монетизируется, чтобы вы могли оттуда уйти?
Отчасти поэтому, отчасти потому, что я нахожусь в зоне комфорта, меня абсолютно устраивает мой коллектив, атмосфера в команде, мне действительно нравится то, что я делаю. У меня очень лояльное руководство, которое отпускает на концерты и гастроли.
Какая музыка вас вдохновляет? Что в вашем плейлисте?
Очень важно разграничивать Парнишку и меня, потому что его плейлист будет отличаться от моего. А я люблю Кейт Буш, Принса, люблю RnB, соул — для меня эта музыка недостижима, я не знаю, как ее сделать, а все недостижимое притягательно. Поэтому я воспринимаю ее как волшебство. Такая музыка меня удивляет, и мне нравится слушать ее на виниле, просто чтобы отдохнуть и переключиться.
Работа мейджор-лейблов сейчас поставлена на паузу, зарубежные соцсети, в которых можно было продвигать музыку, заблокированы. Облик российского музыкального бизнеса изменился. Что будет дальше?
До февраля мы жили в процветающей индустрии, которой было далеко до западной модели, но которая верно к ней шла. Сейчас, как мне кажется, это скорее развалины, на которых мы все вместе пытаемся построить новые здания. Будут ли они такими же красивыми, как раньше? Конечно, нет. Это будет что-то причудливое и странное, но, безусловно, в этом можно жить.
