Сегодня винтаж — это не просто дань осознанному потреблению, но и предмет охоты для тех, кто хотя бы немного разбирается в моде. Одежда и украшения из прошлого века все чаще появляются на красных дорожках, обложках глянца, в хронике стритстайла и даже современных коллекциях — в качестве имитации отдельных элементов (как в случае пряжки 50-х годов, которая теперь красуется на новых сумках Gucci Horsebit). Ностальгические настроения рождают спрос, а значит, и предложение: Farfetch расширил раздел с архивными коллекциями, Burberry заключил партнерство с одним из крупнейших магазинов винтажного люкса The RealReal, а универмаг Selfridges объединился с ресейл-платформой Vestiaire Collective. Но есть и более нишевые локальные проекты, которые сегодня особенно нуждаются в поддержке, — как, например, российский More is More.
От множества других отечественных реселлеров винтажа More is More отличается своей экспертизой. Его создательница Анна Кольцова получила образование искусствоведа в Риме, а поиском и отбором интересных предметов занимается едва ли не всю жизнь. В подборке More is More — золотые серьги 1990-х, камеи 1960-х, ожерелья 1920-х и антикварные броши 1890-х годов, которые в мире практически никто не предлагает. «РБК Стиль» поговорил с Анной Кольцовой о том, как ей удается находить старинные вещи и интегрировать их в повседневные образы, чем американские блошиные рынки отличаются от российских и почему люди хотят покупать украшения даже в условиях кризиса и карантина.
— На стиль девушек во многом влияет стиль их матерей. Актуально ли это в вашем случае?
— Мама всегда любила наряжаться и передала эту любовь мне, но у нас совершенно разный подход к одежде. Она — человек-юбка-карандаш: обожает все приталенное, женственное, очень элегантное. В память врезался ее костюм из юбки и топа с длинным рукавом и высоким глухим воротом — топ был выполнен из шерстяного прозрачного кружева бордового цвета. Я же сторонница более расслабленного, комфортного и самобытного гардероба. Любимые вещи из детства: клетчатая рубашка-безрукавка, завязанная внизу бантиком, и зеленый костюм из денима в яркий цветок.
— Шили на заказ или покупали?
— Что-то шили, что-то покупали. Я выросла на Дальнем Востоке, поэтому мы часто ездили на шопинг в приграничный Китай. Перед этим я высматривала и отмечала желаемые вещи в подростковых глянцевых журналах вроде Elle Girl, поэтому на поиски отправлялась с уже конкретными установками. Сейчас я понимаю, что это отчасти напоминает отбор винтажа: найти то самое среди всего сыр-бора.
— Когда в вашей жизни впервые появилась винтажная одежда?
— В возрасте 13–14 лет я наткнулась на блоги американских ребят, которые одевались в винтажную одежду и публиковали свои образы. Я была настолько этим захвачена и увлечена, что начала ходить по секонд-хендам в родном Владивостоке, а потом в Токио и штате Кентукки, куда на время переезжала по учебе. Даже помню свою первую интересную покупку — большую рубашку в красную клетку, которую тоже где-то подсмотрела и долго пыталась найти.
— Поношенную одежду нередко ассоциируют с низким уровнем достатка. Сталкивались ли с таким стереотипом?
— Я знаю, что такой стереотип есть, но никогда с ним не сталкивалась. Или просто не замечала. Винтажный мир мне казался очень романтичным и загадочным. Я с гордостью носила найденные вещи и говорила окружающим: «Посмотрите, у меня винтаж». Хотя толком даже не понимала, чем винтаж отличается от секонд-хенда. (Смеется.) Первым все же называют одежду XX века с определенной историей, а секонд-хенд — это любые бывшие в употреблении вещи.
— В какой-то момент вы хотели создавать вещи самостоятельно, стать дизайнером. Почему отказались от этой идеи?
— По абсолютно логичным для того времени причинам. Я окончила школу в 2010 году, когда такая профессия, как дизайнер одежды, не была широко распространена, тем более в провинции. Тогда в России существовала только одна модная империя — Киры Пластининой, дочери сооснователя компании «Вимм-Билль-Данн». Поэтому создалось впечатление, что дизайном одежды могут заниматься только те люди, которые уже финансово стабильны благодаря родителям или супругу. В ином случае раскрутиться и заработать денег в этой сфере казалось невозможным.
В итоге я, девочка, которая с ранних лет ходила в художественную школу и во всевозможные дополнительные кружки, решила поступить на искусствоведа в СПбГУ —направление серьезное, но при этом максимально связанное с творческой деятельностью. До последнего курса так и не доучилась, бросила на втором. Перешла на ту же специальность, но в университет в Риме. Мне тогда крупно повезло: этот университет выдавал большие стипендии русским студентам, пытаясь привлечь умы из стран СНГ. Поэтому учиться там было не настолько дорого.
— Чем отличается обучение творческим специальностям в России и Италии?
— В России обучение творческим специальностям совершенно не творческое. Здесь преподаватели говорят: «Делай так, так правильно». Они просто читают лекции, которые ты зазубриваешь, и дают задания, которые ты выполняешь, получая соответствующие оценки. В то время как в зарубежных университетах при гораздо большем объеме учебной нагрузки все проходит более свободно, интересно и творчески. Ты высказываешь свои мысли, учишься их выражать и никогда не слышишь, что они неправильные. Любая мысль правильная, она имеет место быть. Преподаватель не оценивает тебя, а направляет.
— Что в университете в Риме повлияло на ваше представление о прекрасном сильнее всего? Конкретный преподаватель, художник, картина?
— На меня сильно повлияла жизнь в Риме в целом. Это город с многовековой историей, где на одном здании видны отпечатки разных эпох. Мне очень нравится симбиоз прошлого, настоящего и будущего, без отказа и «отбеливания» этого самого прошлого, как происходит, например, в России.
То, о чем нам рассказывали в университете и как именно это делалось, тоже невероятно вдохновляло. Помню, когда я училась в художественной школе на родине и писала доклад о Леонардо да Винчи, упомянула то, что, вероятно, художник был гомосексуалистом. Учительница хлопнула по столу и прокричала: «Это неважно! Он был гением!» То есть о том, что Ренессанс — это эротически насыщенный период искусства, в России говорить было не принято, в то время как в Италии отвергать эту составляющую не представлялось возможным. У нас даже были внеклассные занятия, посвященные эротике Ренессанса. Они проходили на крыше университета, который снабжал нас на это время закусками и вином. И вот ты сидишь при свечах, смотришь на звезды, неспешно потягиваешь кьянти и обмениваешься мнениями с другими студентами и преподавателями. Все очень в расслабленном ключе, нет иерархии ученик-учитель. В тот момент мы все были одинаково интересующимися и обсуждающими эту тему.
Если говорить о конкретном художнике, то это Алессандро Пианджиаморе. С ним мне удалось поработать на последнем курсе, и после выпуска из университета я помогала ему на Венецианской биеннале. Творчество Алессандро сложно описать кратко, но основной его лейтмотив — это консолидация эфемерных явлений в предметы. У него есть серия работ под названием «Все ветры мира», в процессе создания которой он поставил глиняные слепки на самые высокие горы в Индии и позволил муссонам обтачивать их в течение долгого времени. Внешне это абсолютно непривлекательная груда глины, но смысл и труд, вложенные художником, сделали ее поэтичной и красивой.
— Почему вы не остались жить в Риме?
— В студенческие годы я начала встречаться с молодым человеком родом из Лос-Анджелеса. Мы часто ездили в Америку и по окончании университета остались там жить. Казалось бы, переезд в Лос-Анджелес — просто мечта. Но на деле все оказалось гораздо прозаичнее. Я безуспешно пыталась найти работу по специальности: популярные направления музейной деятельности в городе сильно отличаются от сферы моих интересов. В какой-то момент я окончательно пала духом и решила вернуться в Санкт-Петербург, прихватив в собой небольшую коллекцию винтажных вещей, найденных за восемь лет путешествий в Японию, Италию, Армению, Америку и другие страны.
— В каждой из этих стран разное отношение к одежде. В Японии бытует мнение, что у каждой вещи есть душа, в Америке существует культ потребления, для Армении характерна приверженность традициям...
— Интересно, что в Армении, как и в России, сегодня более ценен евроремонт, нежели старинные вещи. Традиции чтут как раз-таки в Америке, где на фоне массового потребления обретают ценность редкие, необычные, исторические предметы. Поэтому именно эта страна является самой плодородной почвой для винтажного шопинга, если говорить о Калифорнии, Техасе, Аризоне, том же Кентукки, а не о туристических местах вроде Нью-Йорка.
— Вы бывали на барахолках в России? Например, знаменитой петербургской Уделке?
— Бывала, конечно. И даже несколько раз находила интересные вещи — например, фарфоровую чашку Ленинградского фарфорового завода, из которой часто пью кофе. Но это, скорее, исключение из правил: по большей части в таких местах сконцентрировано барахло — грязное, хаотичное и удручающее. Бывшие в употреблении вещи туда приносят все кому не лень, в то время как в Америке барахолками занимаются профессионалы.
— Как они находят винтаж?
— Очень по-разному. В основном собирают его у местных жителей в специально отведенных для этого местах. В Америке в одном доме или квартире живут целые поколения людей, поэтому неудивительно, что в процессе уборки они находят старинные и ненужные вещи от прадедушек, бабушек или отцов, которые и решают отнести барахольщикам. Те в свою очередь приводят их в надлежащий вид, а потом продают напрямую клиенту или оптом бизнесу. Для этого как раз и существуют большие блошиные рынки, одни из которых проходят каждые выходные, другие — два раза в месяц, третьи — раз в полгода. Их довольно просто найти: расписание, схема проезда и плата за участие как барахольщиков, так и самих покупателей указана в афишах и на сайтах.
— Я была во многих местах продаж винтажа, но находила либо лишенные всякой ценности предметы, либо что-то очень красивое, но дорогое. Не там искала?
— Магазины или точки на рынке, в которых все чисто, аккуратно, красиво, но при этом недешево, отражают проделанную работу владельцев. Из всех своих запасов они выделили действительно интересные и ценные предметы, почистили их, разложили перед глазами покупателя, тем самым избавив его от необходимости рыться в груде вещей самому. Они потратили на это много времени и сил и, естественно, сделали соответствующую наценку.
Плюс ко всему в поиске винтажных вещей очень важны опыт, интуиция, насмотренность и случай. В один день я могу уйти с блошиного рынка с пустыми руками, а в другой моих двух рук на все находки может не хватить. Важно проводить так называемые полевые исследования, четко представлять то, что хочешь найти, и много общаться с владельцами винтажных точек. Открою секрет: иногда они могут достать что-то ценное из-под прилавка.
— Когда вы поняли, что увлечение винтажом может перерасти в собственный бизнес?
— Как раз в тот момент, когда я вернулась из Лос-Анджелеса в Санкт-Петербург. У меня не было бизнес-плана — более того, я вообще не представляла, как можно организовать продажи в принципиально новой на тот момент для России сфере рынка. Сил придала подруга. Сначала More is More приносил дополнительный ежемесячный доход 10 тыс. руб., но постепенно эта сумма росла, а проект стал требовать все больше моего времени и внимания.
— Как вы распродавали коллекцию и как ее пополняли?
— Распродавала через Instagram, а пополняла тем, что искала на аукционах и eBay. Это тот же блошиный рынок, просто переведенный в онлайн-формат.
— Почему в какой-то момент фокус был сделан именно на украшениях?
— С точки зрения логистики этим гораздо проще заниматься. Одежда привязывает покупателя к офлайну: ему необходимо примерить вещь, пощупать ее перед покупкой. К тому же я много перемещаюсь по миру и попросту не могу возить все с собой.
— По каким критериям вы отбираете винтажные украшения?
— Я руководствуюсь ощущением, что хотела бы видеть ту или иную вещь в первую очередь на себе. Три года назад, когда я только запускала проект, в моде были крупные золотые клипсы, потом жемчужные украшения, кроме того, всегда пользовались спросом брендированные изделия Christian Dior, Chanel, Givenchy. Я могу привлекать аудиторию за их счет, но в целом стараюсь концентрироваться не на популярных, а на самобытных, изящных и даже иногда странных предметах. Они должны вызывать восторг и ощущение бабочек в животе. Чтобы их хотелось разглядывать, подолгу крутить в руках, любоваться.
— Как в поиске и отборе винтажа помогает образование искусствоведа?
— Я всегда подхожу к этому процессу как к исследованию. Исхожу не из того, что сейчас в моде жемчуг и поэтому мне нужно читать все про жемчуг, а из определенной тематики, периода, явления. К примеру, мне интересна концепция memento mori (с лат. «помни, что смертен». — «РБК Стиль»), популяризация которой в XIV—XVII веках повлекла за собой появление колец, подвесок и серег с символами смерти. Значит, я изучаю ее во всех плоскостях, пролистываю все доступные источники, а уже потом ищу и отбираю те украшения, которые могут вписаться в сегодняшний гардероб.
— Что важнее в винтаже — внешний вид или история?
— Мне кажется, обе составляющие. Но здесь важен один момент. Я дотошно спрашивала у каждого владельца винтажной лавки историю того или иного украшения, пока в какой-то момент не встретила женщину 80 лет, у которой еще мама и бабушка занимались поиском старинных артефактов, и не услышала: «Какую бы историю тебе ни рассказали, в 99% случаев — это вранье». И ведь действительно, очень мало кто интересуется, хранит и передает историю изделия, особенно если это профессиональный дилер, который за всю жизнь пересмотрел, перетрогал и перепродал огромное количество барахла. Но имея большой опыт и насмотренность, можно с точностью определить период появления вещи.
Украшения должны вызывать восторг и ощущение бабочек в животе.
— Какие вещи, найденные за три года существования More is More, были самыми памятными и ценными?
— У меня было около 2 тыс. продаж, поэтому сложно вспомнить конкретные изделия. В голову приходит серебряный браслет со вставками из зеленых акриловых конусов. Историю украшения я не знаю, но раньше ничего подобного не видела. Также у меня был очень красивый медальон викторианской эпохи. Он не такой редкий, как браслет, но действительно изящный, нежный и необычный. С одной стороны у него был маленький бриллиант, с другой — выгравированные инициалы, а внутри — небольшой портрет. С него смотрел очень красивый мужчина.
— Жалко отдавать такие бесценные находки покупателям?
— Наоборот, я очень радуюсь, когда вещь находит своего владельца. Хотя было одно колье с подвеской в форме рыбки, держащей во рту камушек — имитацию нефрита. Мне хотелось оставить его себе, но я не предупредила об этом свою помощницу и она продала его в первый же день. Спустя какое-то время я нашла часть такого же колье, которое было сломано во всех местах и стоило безумно дорого. Наверное, еще дороже, чем мы продали его целиком. Но я все равно купила колье и восстановила. Теперь это мой трофей.
— Вещи с видимым следом прежних владельцев — таким, как портрет мужчины в медальоне, — часто отказываются покупать из-за якобы плохой энергетики, «печати умершего человека». Сталкивался ли с этим More is More?
— Естественно. Сейчас я уже не обращаю внимания на комментарии, в которых люди настойчиво пытаются убедить меня, что винтаж — это вещи, снятые с покойников. Понимаю, что это не мои клиенты, не клиенты винтажных магазинов в принципе. Но когда проект только стартовал и я еще не знала, как подступиться к аудитории, пыталась изменить ее отношение к поношенной одежде двумя способами. Первый: «Девочки, вещь, созданная Диором, не может иметь плохую энергетику». Второй: «Девочки, возьмите в полнолуние веточки лаванды и шалфея, положите их вместе с украшением в холодильник на ночь, и к утру оно будет как новое». (Смеется.) Это я сама придумала, но девочки и правда верили. Если говорить серьезно, то кофта из масс-маркета, сшитая молодой сотрудницей завода в Бангладеше, которая работает по 18 часов в сутки без возможности элементарно сходить в туалет, имеет более плохую энергетику, чем вещь, которую до вас кто-то использовал.
— Чего вам не хватало в винтаже, что привело к созданию собственной марки украшений?
— Я вернулась к своей идее стать дизайнером — только не одежды, а украшений. В мире винтажа есть много прекрасных экземпляров, но мне хотелось сделать что-то непохожее на то, что уже было придумано.
— О чем говорит название бренда Kaloskagathos.xxi?
— Это древнегреческое понятие идеального человека. Человека, который красив в первую очередь своим внутренним миром, а уже потом эта красота переносится на его внешний вид. Сегодня — и это особенно ощущается в России — всем важно быть идеальными: увеличить губы, отбелить зубы, подровнять брови, сделать укладку, купить дорогую машину, жить в огромной квартире. Люди будто бы не способны видеть красоту в другом: неровности, шероховатости, изъяне. Если у человека есть изъян или то, что он для себя таковым считает, то хочет его исправить. А для меня, напротив, в этом и заключаются индивидуальность и красота. Это отражают мои украшения: они очень сложные с точки зрения технической обработки, но не выхолощенные, не гладкие и не идеальные. К тому же они гендерно-нейтральные: я выступаю за отсутствие дискриминации по половому признаку, а также нестандартные решения. Мне кажется, нам пора прийти к принятию разнообразия, которое существует на планете.
— Почему вы не рассказываете о своей марке украшений в аккаунте More is More?
— Это два разных проекта, и о втором я говорю тихо, нежно и аккуратно: «Если вам интересно, то я покажу». Хочу тактично относиться к аудитории More is More: я понимаю, что она пришла за одним, и не хочу навязывать другое, рассказывать о том, что мужчины вообще-то тоже могут носить украшения. Среди моей аудитории есть женщины за 45 лет, которые не придерживаются такого мнения, и это их право.
— А как ваша аудитория реагирует на изменения в More is More — переход от винтажных украшений к антикварным? С чем он был связан?
— Переход от винтажа к антиквариату — естественный этап взросления и более глубокого увлечения этой темой. К тому же модных винтажных украшений сейчас много, а коллекционные антикварные не предлагает никто. Возможно, есть небольшие проекты, но с более историческим, традиционным, отчасти олдскульным подходом. Мне же хочется с изделий XIX–XX веков сдуть пыль и сбить спесь, показать, что их можно вписать в современные повседневные образы. Часть аудитории я потеряла, часть осталась лояльной, часть приобрела. Появилось много заказов от девушек из-за границы, которые пишут, что ранее нигде ничего подобного не видели. Антиквариата в целом очень мало в мире, его поиск и отбор требуют большого количества времени, знаний и навыков.
— Продается ли винтаж и антиквариат на карантине?
— Я очень переживала насчет того, что люди не захотят покупать украшения в кризис. Все же это не товар первой необходимости. Но покупают. Конечно, в меньших объемах, чем в мирные времена, но не могу сказать, что проект сейчас страдает сильно. Я думаю, это связано с желанием людей хоть как-то порадовать себя: они могут ходить по дому в пижаме или уютном костюме, при этом добавить к образу винтажное украшение как элемент богемности и люкса.
— Где вы сейчас ищете вещи для продажи?
— У меня все те же способы: eBay, аукционные дома, личные связи с продавцами. Это большая база поставщиков, составленная за три года существования проекта. Мне важно продолжать делать покупки и таким образом поддерживать их.
— До карантина вы успели снова переехать в Лос-Анджелес.
— Да, мы расстались с тем молодым человеком, но у меня осталось много друзей в городе и, конечно, осталась любовь к атмосфере, стилю жизни, погоде. Закрепиться в Лос-Анджелесе очень сложно, потому что жить там крайне дорого, нужно зарабатывать в местной единице. Сейчас я вернулась в Россию, чтобы увидеть маму, переждать карантин и в целом подумать над тем, соответствуют ли мои желания возможностям.
— Какое там отношение к одежде с историей?
— В Америке все одеваются в винтаж, более того, винтажные магазины, благотворительные проекты и антикварные блошиные рынки — главные места тусовок молодежи. Это большая часть экономической цепочки и культуры страны в целом. К тому же там гораздо проще считывать реакцию людей на образ: если кому-то нравятся твои брюки или кепка, он обязательно об этом сообщит. Искренний комплимент внешнему виду — отличный и самый распространенный способ знакомства.
— Как часто вы сами носите винтаж?
— Я ношу только его, новые вещи покупаю в том случае, если не могу найти альтернативу. Последний раз это было полгода назад: я купила джинсы в H&M и флисовую рубашку Uniqlo, которую ношу дома.
— С чем связано такое отношение к одежде?
— Это опять же идет из детства: всегда хотелось одеваться интересно и самобытно. К тому же для меня важны качество одежды и экологичность производства. Я не могу назвать себя экоактивистом, так как проявляю его только в мягкой форме, пропагандируя носить винтаж вместо новой одежды. Но соблюдаю элементарные бытовые принципы: не злоупотребляю электричеством и водой, не использую пластик, хожу в магазин с авоськой.
В целом это история про проявление индивидуального выбора, решений и желаний. Нас всю жизнь учат действовать определенным образом: писать сочинения на заданную тему, идти в университет после школы, обязательно закончить его и получить диплом. Я же предпочитаю руководствоваться только собственными принципами, даже если есть риск того, что я ошибусь и буду выглядеть глупо. В том, что человек честен с самим собой, есть определенный кайф.
