Стиль
Герои Наталья Осипова: «Я ощущаю себя русской балериной, русским человеком»
Стиль
Герои Наталья Осипова: «Я ощущаю себя русской балериной, русским человеком»
Герои

Наталья Осипова: «Я ощущаю себя русской балериной, русским человеком»

Фото: пресс-служба
С одной из ведущих прима-балерин мира мы поговорили накануне ее выступления в постановке The Mother британского хореографа Артура Питы. Спектакль пройдет 24, 25 и 26 мая на сцене МХАТ им. Горького.

Осипову отличают невероятная техника и бесконечная жажда танца — перемещения балерины по миру отследить практически невозможно. Соскучившись по «Ромео и Джульетте», прима-балерина королевской труппы Ковент-Гардена самостоятельно написала в Пермский театр оперы и балета. Там сначала не поверили: «Ужель та самая Наташа?» Поверить и правда трудно — в послужном списке Осиповой не только Большой и Михайловский, но и Парижская опера, и Мариинка, и Американский балет. И главные роли мирового репертуара: Осиповой покорились и Золушка, и Китри, и Жизель, и Сильфида. А еще — современная хореография от Сирби Ларби Шеркауи до Владимира Варнавы. А в постановке Артура Питы, которого называют Дэвидом Линчем современного балета, прима занималась и продюсированием. Мы встретились с Натальей Осиповой, чтобы поговорить о том, зачем ей делать столько дел одновременно и почему она больше не выходит из танцзала в два часа ночи.

The Mother в России позиционируется как ваш проект. Вы принимали участие в его продюсировании?

Да, конечно. Мы начинали делать эту историю вместе с продюсером Александриной Маркво, с которой познакомились в Лондоне. Пригласить Артура Питу — моя идея. Это мой проект практически наполовину и длился он очень долго. И большое счастье, что я встретила прекрасного продюсера и человека, который помог эту историю реализовать.

То есть это вы лично пригласили Питу или все-таки совместно с Александриной Маркво?

Сначала у нас был в планах абсолютно другой проект. Но потом я подумала, что Артур — один из людей, с которыми я очень много работала и которых я очень люблю. Поэтому приглашение Артура — моя инициатива. Круг людей, который сложился вокруг The Mother, — это команда Артура.

И затем сказку Андерсена вам предложил уже Пита?

Да. В какой-то момент Артур сказал: «Наташа, знаешь, у меня есть вот такая идея!» — и принес книжку итальянского художника, который иллюстрировал эту сказку Андерсена. Мы с Сашей посмотрели картинки и вместе загорелись этой идеей, это было то, что нам действительно захотелось сделать. Мы собрали международную команду: знаменитого английского танцовщика Джонатана Годдара, художника-постановщика из Бразилии Яна Сеабру, британских композиторов-мультиинструменталистов Дейва Прайса и Фрэнка Муна, российского драматурга Анну Рулевскую. И начали достаточно быстро работать.

Вас, наверное, все время об этом спрашивают, но все-таки, как вам удавалось совмещать репетиции с работой в Лондоне, визитами в Пермь, чтобы танцевать «Ромео и Джульетту», и всем остальным?

Чтобы много успевать, артист сам должен хорошо планировать свое время. Чем больше ты делаешь, тем больше у тебя проектов и хореографии разной стилистики. Но нужно отчетливо понимать, сколько у тебя времени и как работает твое тело. В прошлом июне у меня все было очень загружено: я танцевала «Лебединое озеро» в Ковент-Гардене, у меня были спектакли в Нью-Йорке и между этим мы репетировали «Историю матери». Разработали концепцию этого проекта и вернулись к нему осенью. У нас было около трех недель перед премьерой в Эдинбурге. То есть в целом мы работали чуть больше месяца.

Фото: пресс-служба

То есть около пяти недель — как на выпуске в Европе?

Чисто физически — около пяти недель, да. Но, конечно, Артур и все остальные члены творческой группы продолжали работать постоянно. Все знают, насколько я занята и как у меня мало времени, и подстраиваются, чтобы я могла получить всю нужную мне информацию. Я умею очень быстро концентрироваться и работать, просто нужно, чтобы у меня сразу были все вводные.

Почему в Москве вы выбрали МХАТ им. Горького?

Когда выбираешь площадку, много всего должно совпасть. Мы пробовали массу вариантов, но так сложилось, что мы сыграем во МХАТе имени Горького, и я этому рада.

Сейчас обсуждается предстоящий ремонт МХАТа, насколько этот театр соответствует вашей постановке? Очевидно, что вы выступаете на площадках, явно превосходящих МХАТ.

В нашей постановке нет ничего суперсложного, чего-то, с чем любая профессиональная площадка не сможет справиться. Все зависит от людей, с которыми мы работаем, а не от места. У нас очень интересная декорация. Множество комнат по ходу действия постоянно передвигаются по кругу. Когда заканчивается одна сцена, героиня выходит в дверь, декорация начинает вращаться, и она попадает в другую комнату.

The Mother — ваш первый опыт продюсирования? Может ли быть так, что и дальше вы будете выступать не только как танцовщица, но и как продюсер?

Я даже не думаю, а уверена в этом. У меня прекрасная работа в Королевском балете — я с большим удовольствием танцую мои спектакли и роли. Когда я провожу время в театре, то стараюсь не отвлекаться, работаю серьезно. Но при этом я занимаюсь очень многим. Только в этом сезоне у меня было четыре собственных проекта, связанных с фестивалями: драматические спектакли, танцевальные, программа современного танца. И, конечно, я буду продолжать. В идеале я бы хотела открыть свою танцевальную компанию — собрать людей, с которыми мы могли бы заниматься этим вместе.

Что именно вы называете «чисто своими» проектами? Ваше выступление с одним из прошлых партнеров, Иваном Васильевым, на юбилее вашего педагога в Большом, полеты в Пермь — они считаются?

Каждый сезон — это разные истории. В этом сезоне моя основная работа — это Королевский балет в Лондоне. Кроме того, у меня был большой проект в Австралии на фестивале искусств в Аделаиде — спектакль, посвященный балерине Ольге Спесивцевой. В сентябре был проект с Сэдлерс-Уэллс, одним из самых передовых театров в Лондоне. Там я подготовила программу современного танца. Летом была премьера балета «Айседора» Владимира Варнавы в театре Станиславского в Москве. The Mother — четвертая работа, которую мы сейчас показываем. У меня много выступлений в театрах Мюнхена, Нью-Йорка и других. Бесконечная история в разных жанрах. Я очень много работаю.

Балет — символ сначала имперской России (благодаря Дягилеву), потом — СССР. К балетным артистам всегда повышенное внимание. Ощущаете ли вы себя «амбассадором» российского балета?

Конечно, я ощущаю себя русской балериной, русским человеком. Просто так сложились обстоятельства, что я работаю за границей и живу там. Отчасти потому, что я люблю разные стили и направления. У меня много интересной работы, которая связана с хореографами не из России. И так получилось, что свой дом на сегодняшний момент я нашла в Лондоне, потому что мне очень комфортно здесь. Но я русский человек, я воспитана на русской культуре. Амбассадор — очень правильное слово. В каждом спектакле, в каждой роли — моя русская душа. «Русская балерина» — только так меня и воспринимают.

А как быть с повышенным вниманием общественности? Про одного из ваших бывших партнеров, Сергея Полунина, постоянно что-то говорят. Например: «Как! Он сделал татуировку с Путиным». Но по большому счету, какая разница, какая у него татуировка, пока он безупречен на сцене? Есть ли у вас ощущение, что к тому, что вы говорите и делаете, приковано пристальное внимание и оно не всегда связано с вашими партиями?

Нет. Я непубличный человек. Я не занимаюсь соцсетями, не люблю вечеринки, куда надо с кем-то ходить и с кем-то общаться. Я занимаюсь своей работой. Думаю, если я интересна кому-то, то исключительно моим близким. Тем, для кого я — дочь, женщина, друг… А в остальном хотелось бы, чтобы меня воспринимали как артистку, которая творит на сцене. Я абсолютно согласна с вами, что артиста можно судить только по тому, что он делает на сцене, по его профессии. Вообще, пришло время интернета, не совсем для меня понятное.

А вам было бы проще, если бы вы были прима-балериной во времена советского балета? Например, современницей Майи Плисецкой?

Мне было бы некомфортно. Я очень люблю свободу, люблю перемещаться, организовывать компанию с людьми, с которыми мне интересно. Я думаю, что во время СССР это было бы тяжело. Я восхищаюсь Майей Плисецкой, которая умудрилась в это время столько всего интересного привезти в Советский Союз и самой это исполнить. Это было здорово. Но у меня такого характера нет. Я бы вряд ли смогла пробивать стены и бороться.

Я умею очень быстро концентрироваться и работать, просто нужно, чтобы у меня сразу были все вводные.

Есть известная фраза Плисецкой: «Семей с детьми много, а Майя Плисецкая — одна». В последних интервью вы довольно часто говорите, что вам интересна роль матери в балете Питы, да и вообще вам хотелось бы через какое-то время обзавестись детьми.

У многих балерин есть дети. Сейчас с этим проще, потому что все поняли, что ничего страшного с твоим телом после рождения ребенка не происходит, что материнством жертвовать не надо, оно только помогает. Можно восстановиться очень быстро. Приятно видеть балерин, у которых есть дети, когда они возвращаются на сцену и танцуют во много раз лучше, чем прежде. Я не хочу ограничиваться только ролью балерины.

Чья-то карьера стала для вас примером, после которого вы поняли: «Я тоже могу это себе позволить», или это, скорее, смена некого общественного настроения в балете?

В каждом искусстве есть люди, которые преданы своему делу. Если у них есть талант, они стараются реализовать себя на 100%: быть в ногу со временем, делать что-то новое. Талант сам несет тебя по жизни. Нужно только четко понимать, что ты хочешь сделать, что тебе нравится, с кем ты хочешь поработать. Если это происходит и ты чего-то хочешь — ты это сделаешь. Я не люблю людей, которые просто сидят и ждут, когда к ним все придет. Нужно действовать самим. Я этим и занимаюсь уже достаточно долго.

Поэтому вы уехали из России? Вам удалось создать ощущение дома за границей?

Я не говорю об ощущении дома. Я человек, который любит танец и живет в нем. Я искала людей, хореографов, новые впечатления, эмоции, новую хореографию. И я постоянно перемещалась. В итоге осталась в Лондоне — просто потому, что этот театр оказался гостеприимным. И главное — тут есть репертуар, который мне интересно танцевать. Если бы сейчас, например, в России появился хореограф, который ставил бы что-то невероятное, я бы уехала из Лондона не задумываясь. Даже если бы пришлось ехать не в Россию, а в Африку. Меня тянет туда, где я могу работать с интересом. Мне кажется, что все люди, которые хотят реализовать свой талант, так делают.

Говорят, когда вы предложили Пермскому балету станцевать «Ромео и Джульетту», вам сначала не поверили и спросили, неужели ли вы «та самая Наташа».

Да, директор был не уверен, что ему написала действительно я. Сейчас мы прекрасно дружим. Пермский балет — это фантастическая труппа, там чудесный балетмейстер — Алексей Мирошниченко, плюс Теодор прекрасный (Теодор Курентзис — художественный руководитель Пермского театра оперы и балета. — «РБК Стиль»). Считаю, что вместе мы сделали прекрасные проекты. Пермский театр оперы и балета — театр очень высокого, потрясающего класса. Туда всегда очень приятно возвращаться.

В чем разница между Большим театром, театром Станиславского и Немировича-Данченко, Пермским театром и Королевским балетом?

В репертуаре, в отношениях внутри труппы и в менталитете людей.

А как же дисциплина? Говорят, работа в Лондоне и в Москве — принципиально разные вещи.

Тут все зависит от того, как сложатся отношения с директором. В Лондонском Королевском балете прекрасный директор — Кевин О’Хейр, — он пригласил меня в качестве прима-балерины, у меня с ним очень хорошие отношения. Он один из лучших. Он не хореограф и не артист, он человек, который заботится о том, чтобы в труппе была хорошая атмосфера, не было нездоровых отношений, чтобы репертуар всем подходил. Для меня это самый лучший директор.

Фото: пресс-служба

То есть вам совершенно необязательно, чтобы художественное руководство осуществлял бывший гениальный танцор?

Абсолютно. Чем более люди гениальны и интересны, тем больше в них амбиций и своего вкуса, а у таких людей не всегда получается гармонично руководить театром. Мне кажется, лучшие руководители труппы — это хореографы. А Кевин очень здорово руководит театром. Сколько в моей памяти было трупп и театров, везде и всегда случаются конфликты, это неизбежно. Главное, чтобы это было в каких-то адекватных рамках.

То есть стекло в пуанты никто не подсыпает? Или это в принципе мифы?

Нет, конечно, не подсыпает. Я думаю, что и в России сейчас прекрасная атмосфера для творчества и работы.

Сергей Полунин собирается добиваться того, чтобы у артистов была такая же страховка, как у спортсменов. Вам было бы интересно заняться борьбой за права других?

Я согласна с тем, что артистам нужно помочь. Не в каждом театре тебя отправляют к лучшим врачам. Но жизнь артиста — не самая плохая. Это искусство. Я живу ощущением искусства и тем, что я должна успеть дать людям на сцене, пока у меня есть эта возможность. Потом я готова отдать это место другим и помогать им. Но сейчас я должна концентрироваться на том, что я делаю на сцене. Ведь этот момент пройдет: еще буквально пять–шесть лет, и все. Поэтому сейчас я хочу отдать весь свой талант и все, что я имею. А потом уже переключиться на что-то другое.

У вас было два выдающихся партнера — Иван Васильев и Сергей Полунин. Насколько для вас важно повстречать партнера, с которым можно пройти какой-то отрезок вместе? Или важнее встретить своего хореографа?

Встретить хореографа. Несомненно. Это даже не обсуждается. Хореограф — это человек, который на тебя ставит, с которым вы вместе творите искусство. Но и партнер — это здорово. С Иваном Васильевым мы прошли долгий путь, сделав много прекрасных спектаклей. На тот момент мы как дуэт понимали друг друга до мозга костей. И это было очень здорово. Я вспоминаю то время с большим удовольствием. Просто потом все изменилось: я, он. У нас разошлись пути, я встретила других партнеров. Этот процесс продолжается бесконечно. У меня есть уникальный партнер Дэвид Холберг, с которым мы через всю жизнь проходим. Сейчас в Лондоне танцуем «Ромео и Джульетту». Я могу сказать, что встретить фантастического партнера — это огромное счастье. Но получить и хореографа, который ставит для тебя, — это уникально.

У вас был партнер, с которым изначально что-то не складывалось, но из-за желания станцевать именно у этого хореографа именно эту партию все получилось?

У меня такого не было. Если не складывается, я либо не танцую, либо пускаю все на самотек. 

 У вас есть партия и партнер мечты?

Есть очень много проектов, о которых я мечтаю. Точнее, я мечтаю, чтобы их поставили на меня. Я уже несколько лет занимаюсь поиском хореографов, режиссеров, с которыми я могла бы сделать эти спектакли. Еще я очень хочу сделать вечер на музыку Рахманинова, — такой очень смешной вечер, где будет происходить что-то непонятное с людьми, которые заперты в одном пространстве. Такое некое подобие ситуации, которая показана в фильме «Гараж». Вообще сейчас у меня восемь проектов, из которых я должна выбрать, какие станут следующими.

Как вы осуществляете этот выбор? Слушаете, к чему больше сердце лежит? 

Наверное, выбираю то, что лучше складывается. Когда, например, быстро собирается команда. Это хороший знак. Значит сейчас мы это сделаем. А если команда собирается дольше, значит, еще не время, мы сделаем это позже.

Когда вы стали заниматься contemporary, некоторые ценители вашего таланта балерины довольно ревностно приняли это решение. Сейчас вроде бы все смирились. Что вам как классической балерине дал опыт современного танца?

На самом деле, я стала интересоваться современным танцем и театром еще со времен школы и училища. Я собирала огромное количество кассет, записей, смотрела разных хореографов. Классический балет никогда не был для меня вершиной. Я люблю танец как таковой в любых направлениях. Например, когда я вижу, как аргентинское танго танцуют фантастические танцовщики, — это же просто космос. Это должно быть на лучших сценах мира. Мне всегда хотелось быть универсальной, делать все, использовать танец во всех направлениях. Поэтому как только я добилась определенного статуса в классическом балете, я тут же стала пробовать. Что касается критики. Знаете, одна работа бывает плохой, другая — неплохой. Я просто хочу работать, двигаться и развиваться.

Чем более люди гениальны и интересны, тем больше в них амбиций и своего вкуса.

Читаете ли вы, что о вас пишут критики?

Целенаправленно — нет. Но до меня все как-то само доходит. И плохое, и хорошее. Но критика — это просто мнение, которое не имеет никакого значения для твоей жизни и творчества. У меня есть свой вкус. А когда у людей что-то не сложилось, и им начинают ставить какие-то диагнозы... Это мне особенно смешно. Есть очень мало людей, чьему мнению о танце и арте я доверяю. Что касается танца, то в нем я и сама понимаю неплохо. И всегда готова согласиться, если сработала плохо.

Вы готовы преподавать через какое-то время?

Преподавать я не хочу. Я не хочу учить людей, как надо танцевать. Я хотела бы сама танцевать. Поэтому я и хочу просто иметь свою компанию и давать людям идеи и опыт. Репетировать с ними, рассказывать о танце.

О вашем трудоголизме ходят легенды. А Майя Плисецкая, которую мы сегодня уже вспоминали, говорила: «Моя долгая жизнь на сцене была возможной потому, что я всегда знала, где можно не дотянуть ногу». Что вы думаете на этот счет?

Я полностью согласна с Плисецкой. Ко мне это понимание пришло недавно. Нужно давать себе возможность отдохнуть, не перенапрягаться и оставить свои мысли и состояние в покое — так ты продлишь свою балетную жизнь. Я думала, что надо выкладываться, как сумасшедшая, лет пять–десять назад. Сейчас я полностью изменилась. У меня есть профессионализм, но чтобы создать образ или пластику, часто требуется больше душевной работы. Я этим занимаюсь дома в ванной. И получается гораздо продуктивнее, чем раньше, когда я до двух часов ночи в зале портила свои ноги.

У вас есть мечта, не связанная с балетом? Или танец — это та самая часть вашей идентичности, которую уже невозможно от вас отделить?

Конечно же, невозможно. Но все-таки я разделяю, у меня есть и земные радости. У меня есть мои собаки, любимый человек, есть желание создать семью. Так что у меня много интересов помимо танца. В выходные я пытаюсь не думать о танце. И знаете, жить стало интереснее. Когда ты растешь, тебе надо добиваться определенного уровня, идти к нему. А вот когда ты этого уровня достиг, тебе надо удержаться, и надо, чтобы жизнь тебя обогащала. Обогащает твоя семья, твои чувства. Поэтому для меня сейчас так важно соблюдать баланс между жизнью, ее удовольствиями и искусством.