Осипову отличают невероятная техника и бесконечная жажда танца — перемещения балерины по миру отследить практически невозможно. Соскучившись по «Ромео и Джульетте», прима-балерина королевской труппы Ковент-Гардена самостоятельно написала в Пермский театр оперы и балета. Там сначала не поверили: «Ужель та самая Наташа?» Поверить и правда трудно — в послужном списке Осиповой не только Большой и Михайловский, но и Парижская опера, и Мариинка, и Американский балет. И главные роли мирового репертуара: Осиповой покорились и Золушка, и Китри, и Жизель, и Сильфида. А еще — современная хореография от Сирби Ларби Шеркауи до Владимира Варнавы. А в постановке Артура Питы, которого называют Дэвидом Линчем современного балета, прима занималась и продюсированием. Мы встретились с Натальей Осиповой, чтобы поговорить о том, зачем ей делать столько дел одновременно и почему она больше не выходит из танцзала в два часа ночи.
— The Mother в России позиционируется как ваш проект. Вы принимали участие в его продюсировании?
— Да, конечно. Мы начинали делать эту историю вместе с продюсером Александриной Маркво, с которой познакомились в Лондоне. Пригласить Артура Питу — моя идея. Это мой проект практически наполовину и длился он очень долго. И большое счастье, что я встретила прекрасного продюсера и человека, который помог эту историю реализовать.
— То есть это вы лично пригласили Питу или все-таки совместно с Александриной Маркво?
— Сначала у нас был в планах абсолютно другой проект. Но потом я подумала, что Артур — один из людей, с которыми я очень много работала и которых я очень люблю. Поэтому приглашение Артура — моя инициатива. Круг людей, который сложился вокруг The Mother, — это команда Артура.
— И затем сказку Андерсена вам предложил уже Пита?
— Да. В какой-то момент Артур сказал: «Наташа, знаешь, у меня есть вот такая идея!» — и принес книжку итальянского художника, который иллюстрировал эту сказку Андерсена. Мы с Сашей посмотрели картинки и вместе загорелись этой идеей, это было то, что нам действительно захотелось сделать. Мы собрали международную команду: знаменитого английского танцовщика Джонатана Годдара, художника-постановщика из Бразилии Яна Сеабру, британских композиторов-мультиинструменталистов Дейва Прайса и Фрэнка Муна, российского драматурга Анну Рулевскую. И начали достаточно быстро работать.
— Вас, наверное, все время об этом спрашивают,
— Чтобы много успевать, артист сам должен хорошо планировать свое время. Чем больше ты делаешь, тем больше у тебя проектов и хореографии разной стилистики. Но нужно отчетливо понимать, сколько у тебя времени и как работает твое тело. В прошлом июне у меня все было очень загружено: я танцевала «Лебединое озеро» в Ковент-Гардене, у меня были спектакли в Нью-Йорке и между этим мы репетировали «Историю матери». Разработали концепцию этого проекта и вернулись к нему осенью. У нас было около трех недель перед премьерой в Эдинбурге. То есть в целом мы работали чуть больше месяца.
— То есть около пяти недель — как на выпуске в Европе?
— Чисто физически — около пяти недель, да. Но, конечно, Артур и все остальные члены творческой группы продолжали работать постоянно. Все знают, насколько я занята и как у меня мало времени, и подстраиваются, чтобы я могла получить всю нужную мне информацию. Я умею очень быстро концентрироваться и работать, просто нужно, чтобы у меня сразу были все вводные.
— Почему в Москве вы выбрали МХАТ им. Горького?
— Когда выбираешь площадку, много всего должно совпасть. Мы пробовали массу вариантов, но так сложилось, что мы сыграем во МХАТе имени Горького, и я этому рада.
— Сейчас обсуждается предстоящий ремонт МХАТа, насколько этот театр соответствует вашей постановке? Очевидно, что вы выступаете на площадках, явно превосходящих МХАТ.
— В нашей постановке нет ничего суперсложного, чего-то, с чем любая профессиональная площадка не сможет справиться. Все зависит от людей, с которыми мы работаем, а не от места. У нас очень интересная декорация. Множество комнат по ходу действия постоянно передвигаются по кругу. Когда заканчивается одна сцена, героиня выходит в дверь, декорация начинает вращаться, и она попадает в другую комнату.
— The Mother — ваш первый опыт продюсирования? Может ли быть так, что и дальше вы будете выступать не только как танцовщица,
— Я даже не думаю, а уверена в этом. У меня прекрасная работа в Королевском балете — я с большим удовольствием танцую мои спектакли и роли. Когда я провожу время в театре, то стараюсь не отвлекаться, работаю серьезно. Но при этом я занимаюсь очень многим. Только в этом сезоне у меня было четыре собственных проекта, связанных с фестивалями: драматические спектакли, танцевальные, программа современного танца. И, конечно, я буду продолжать. В идеале я бы хотела открыть свою танцевальную компанию — собрать людей, с которыми мы могли бы заниматься этим вместе.
— Что именно вы называете «чисто своими» проектами? Ваше выступление с одним из прошлых партнеров, Иваном Васильевым, на юбилее вашего педагога в Большом, полеты в Пермь — они считаются?
— Каждый сезон — это разные истории. В этом сезоне моя основная работа — это Королевский балет в Лондоне. Кроме того, у меня был большой проект в Австралии на фестивале искусств в Аделаиде — спектакль, посвященный балерине Ольге Спесивцевой. В сентябре был проект с Сэдлерс-Уэллс, одним из самых передовых театров в Лондоне. Там я подготовила программу современного танца. Летом была премьера балета «Айседора» Владимира Варнавы в театре Станиславского в Москве. The Mother — четвертая работа, которую мы сейчас показываем. У меня много выступлений в театрах Мюнхена, Нью-Йорка и других. Бесконечная история в разных жанрах. Я очень много работаю.
— Балет — символ сначала имперской России (благодаря Дягилеву), потом — СССР. К балетным артистам всегда повышенное внимание. Ощущаете ли вы себя «амбассадором» российского балета?
— Конечно, я ощущаю себя русской балериной, русским человеком. Просто так сложились обстоятельства, что я работаю за границей и живу там. Отчасти потому, что я люблю разные стили и направления. У меня много интересной работы, которая связана с хореографами не из России. И так получилось, что свой дом на сегодняшний момент я нашла в Лондоне, потому что мне очень комфортно здесь. Но я русский человек, я воспитана на русской культуре. Амбассадор — очень правильное слово. В каждом спектакле, в каждой роли — моя русская душа. «Русская балерина» — только так меня и воспринимают.
— А как быть с повышенным вниманием общественности? Про одного из ваших бывших партнеров, Сергея Полунина, постоянно что-то говорят. Например: «Как! Он сделал татуировку с Путиным». Но по большому счету, какая разница, какая у него татуировка, пока он безупречен на сцене? Есть ли у вас ощущение, что к тому, что вы говорите и делаете, приковано пристальное внимание и оно не всегда связано с вашими партиями?
— Нет. Я непубличный человек. Я не занимаюсь соцсетями, не люблю вечеринки, куда надо с кем-то ходить и с кем-то общаться. Я занимаюсь своей работой. Думаю, если я интересна кому-то, то исключительно моим близким. Тем, для кого я — дочь, женщина, друг… А в остальном хотелось бы, чтобы меня воспринимали как артистку, которая творит на сцене. Я абсолютно согласна с вами, что артиста можно судить только по тому, что он делает на сцене, по его профессии. Вообще, пришло время интернета, не совсем для меня понятное.
— А вам было бы проще, если бы вы были прима-балериной во времена советского балета? Например, современницей Майи Плисецкой?
— Мне было бы некомфортно. Я очень люблю свободу, люблю перемещаться, организовывать компанию с людьми, с которыми мне интересно. Я думаю, что во время СССР это было бы тяжело. Я восхищаюсь Майей Плисецкой, которая умудрилась в это время столько всего интересного привезти в Советский Союз и самой это исполнить. Это было здорово. Но у меня такого характера нет. Я бы вряд ли смогла пробивать стены и бороться.
Я умею очень быстро концентрироваться и работать, просто нужно, чтобы у меня сразу были все вводные.
— Есть известная фраза Плисецкой: «Семей с детьми много,
— У многих балерин есть дети. Сейчас с этим проще, потому что все поняли, что ничего страшного с твоим телом после рождения ребенка не происходит, что материнством жертвовать не надо, оно только помогает. Можно восстановиться очень быстро. Приятно видеть балерин, у которых есть дети, когда они возвращаются на сцену и танцуют во много раз лучше, чем прежде. Я не хочу ограничиваться только ролью балерины.
— Чья-то карьера стала для вас примером, после которого вы поняли: «Я тоже могу это себе позволить», или это, скорее, смена некого общественного настроения в балете?
— В каждом искусстве есть люди, которые преданы своему делу. Если у них есть талант, они стараются реализовать себя на 100%: быть в ногу со временем, делать что-то новое. Талант сам несет тебя по жизни. Нужно только четко понимать, что ты хочешь сделать, что тебе нравится, с кем ты хочешь поработать. Если это происходит и ты чего-то хочешь — ты это сделаешь. Я не люблю людей, которые просто сидят и ждут, когда к ним все придет. Нужно действовать самим. Я этим и занимаюсь уже достаточно долго.
— Поэтому вы уехали из России? Вам удалось создать ощущение дома за границей?
— Я не говорю об ощущении дома. Я человек, который любит танец и живет в нем. Я искала людей, хореографов, новые впечатления, эмоции, новую хореографию. И я постоянно перемещалась. В итоге осталась в Лондоне — просто потому, что этот театр оказался гостеприимным. И главное — тут есть репертуар, который мне интересно танцевать. Если бы сейчас, например, в России появился хореограф, который ставил бы что-то невероятное, я бы уехала из Лондона не задумываясь. Даже если бы пришлось ехать не в Россию, а в Африку. Меня тянет туда, где я могу работать с интересом. Мне кажется, что все люди, которые хотят реализовать свой талант, так делают.
— Говорят, когда вы предложили Пермскому балету станцевать «Ромео и Джульетту», вам сначала не поверили и спросили, неужели ли вы «та самая Наташа».
— Да, директор был не уверен, что ему написала действительно я. Сейчас мы прекрасно дружим. Пермский балет — это фантастическая труппа, там чудесный балетмейстер — Алексей Мирошниченко, плюс Теодор прекрасный (Теодор Курентзис — художественный руководитель Пермского театра оперы и балета. — «РБК Стиль»). Считаю, что вместе мы сделали прекрасные проекты. Пермский театр оперы и балета — театр очень высокого, потрясающего класса. Туда всегда очень приятно возвращаться.
— В чем разница между Большим театром, театром Станиславского и Немировича-Данченко, Пермским театром и Королевским балетом?
— В репертуаре, в отношениях внутри труппы и в менталитете людей.
— А как же дисциплина? Говорят, работа в Лондоне и в Москве — принципиально разные вещи.
— Тут все зависит от того, как сложатся отношения с директором. В Лондонском Королевском балете прекрасный директор — Кевин О’Хейр, — он пригласил меня в качестве прима-балерины, у меня с ним очень хорошие отношения. Он один из лучших. Он не хореограф и не артист, он человек, который заботится о том, чтобы в труппе была хорошая атмосфера, не было нездоровых отношений, чтобы репертуар всем подходил. Для меня это самый лучший директор.
— То есть вам совершенно необязательно, чтобы художественное руководство осуществлял бывший гениальный танцор?
— Абсолютно. Чем более люди гениальны и интересны, тем больше в них амбиций и своего вкуса, а у таких людей не всегда получается гармонично руководить театром. Мне кажется, лучшие руководители труппы — это хореографы. А Кевин очень здорово руководит театром. Сколько в моей памяти было трупп и театров, везде и всегда случаются конфликты, это неизбежно. Главное, чтобы это было в каких-то адекватных рамках.
— То есть стекло в пуанты никто не подсыпает? Или это в принципе мифы?
— Нет, конечно, не подсыпает. Я думаю, что и в России сейчас прекрасная атмосфера для творчества и работы.
— Сергей Полунин собирается добиваться того, чтобы у артистов была такая же страховка, как у спортсменов. Вам было бы интересно заняться борьбой за права других?
— Я согласна с тем, что артистам нужно помочь. Не в каждом театре тебя отправляют к лучшим врачам. Но жизнь артиста — не самая плохая. Это искусство. Я живу ощущением искусства и тем, что я должна успеть дать людям на сцене, пока у меня есть эта возможность. Потом я готова отдать это место другим и помогать им. Но сейчас я должна концентрироваться на том, что я делаю на сцене. Ведь этот момент пройдет: еще буквально пять–шесть лет, и все. Поэтому сейчас я хочу отдать весь свой талант и все, что я имею. А потом уже переключиться на что-то другое.
— У вас было два выдающихся партнера — Иван Васильев и Сергей Полунин. Насколько для вас важно повстречать партнера, с которым можно пройти какой-то отрезок вместе? Или важнее встретить своего хореографа?
— Встретить хореографа. Несомненно. Это даже не обсуждается. Хореограф — это человек, который на тебя ставит, с которым вы вместе творите искусство. Но и партнер — это здорово. С Иваном Васильевым мы прошли долгий путь, сделав много прекрасных спектаклей. На тот момент мы как дуэт понимали друг друга до мозга костей. И это было очень здорово. Я вспоминаю то время с большим удовольствием. Просто потом все изменилось: я, он. У нас разошлись пути, я встретила других партнеров. Этот процесс продолжается бесконечно. У меня есть уникальный партнер Дэвид Холберг, с которым мы через всю жизнь проходим. Сейчас в Лондоне танцуем «Ромео и Джульетту». Я могу сказать, что встретить фантастического партнера — это огромное счастье. Но получить и хореографа, который ставит для тебя, — это уникально.
— У вас был партнер, с которым изначально что-то не складывалось, но из-за желания станцевать именно у этого хореографа именно эту партию все получилось?
— У меня такого не было. Если не складывается, я либо не танцую, либо пускаю все на самотек.
— У вас есть партия и партнер мечты?
— Есть очень много проектов, о которых я мечтаю. Точнее, я мечтаю, чтобы их поставили на меня. Я уже несколько лет занимаюсь поиском хореографов, режиссеров, с которыми я могла бы сделать эти спектакли. Еще я очень хочу сделать вечер на музыку Рахманинова, — такой очень смешной вечер, где будет происходить что-то непонятное с людьми, которые заперты в одном пространстве. Такое некое подобие ситуации, которая показана в фильме «Гараж». Вообще сейчас у меня восемь проектов, из которых я должна выбрать, какие станут следующими.
— Как вы осуществляете этот выбор? Слушаете, к чему больше сердце лежит?
— Наверное, выбираю то, что лучше складывается. Когда, например, быстро собирается команда. Это хороший знак. Значит сейчас мы это сделаем. А если команда собирается дольше, значит, еще не время, мы сделаем это позже.
— Когда вы стали заниматься contemporary, некоторые ценители вашего таланта балерины довольно ревностно приняли это решение. Сейчас вроде бы все смирились. Что вам как классической балерине дал опыт современного танца?
— На самом деле, я стала интересоваться современным танцем и театром еще со времен школы и училища. Я собирала огромное количество кассет, записей, смотрела разных хореографов. Классический балет никогда не был для меня вершиной. Я люблю танец как таковой в любых направлениях. Например, когда я вижу, как аргентинское танго танцуют фантастические танцовщики, — это же просто космос. Это должно быть на лучших сценах мира. Мне всегда хотелось быть универсальной, делать все, использовать танец во всех направлениях. Поэтому как только я добилась определенного статуса в классическом балете, я тут же стала пробовать. Что касается критики. Знаете, одна работа бывает плохой, другая — неплохой. Я просто хочу работать, двигаться и развиваться.
Чем более люди гениальны и интересны, тем больше в них амбиций и своего вкуса.
— Читаете ли вы, что о вас пишут критики?
— Целенаправленно — нет. Но до меня все как-то само доходит. И плохое, и хорошее. Но критика — это просто мнение, которое не имеет никакого значения для твоей жизни и творчества. У меня есть свой вкус. А когда у людей что-то не сложилось, и им начинают ставить какие-то диагнозы... Это мне особенно смешно. Есть очень мало людей, чьему мнению о танце и арте я доверяю. Что касается танца, то в нем я и сама понимаю неплохо. И всегда готова согласиться, если сработала плохо.
— Вы готовы преподавать через какое-то время?
— Преподавать я не хочу. Я не хочу учить людей, как надо танцевать. Я хотела бы сама танцевать. Поэтому я и хочу просто иметь свою компанию и давать людям идеи и опыт. Репетировать с ними, рассказывать о танце.
— О вашем трудоголизме ходят легенды. А Майя Плисецкая, которую мы сегодня уже вспоминали, говорила: «Моя долгая жизнь на сцене была возможной потому, что я всегда знала, где можно не дотянуть ногу». Что вы думаете на этот счет?
— Я полностью согласна с Плисецкой. Ко мне это понимание пришло недавно. Нужно давать себе возможность отдохнуть, не перенапрягаться и оставить свои мысли и состояние в покое — так ты продлишь свою балетную жизнь. Я думала, что надо выкладываться, как сумасшедшая, лет пять–десять назад. Сейчас я полностью изменилась. У меня есть профессионализм, но чтобы создать образ или пластику, часто требуется больше душевной работы. Я этим занимаюсь дома в ванной. И получается гораздо продуктивнее, чем раньше, когда я до двух часов ночи в зале портила свои ноги.
— У вас есть мечта, не связанная с балетом? Или танец — это та самая часть вашей идентичности, которую уже невозможно от вас отделить?
— Конечно же, невозможно. Но все-таки я разделяю, у меня есть и земные радости. У меня есть мои собаки, любимый человек, есть желание создать семью. Так что у меня много интересов помимо танца. В выходные я пытаюсь не думать о танце. И знаете, жить стало интереснее. Когда ты растешь, тебе надо добиваться определенного уровня, идти к нему. А вот когда ты этого уровня достиг, тебе надо удержаться, и надо, чтобы жизнь тебя обогащала. Обогащает твоя семья, твои чувства. Поэтому для меня сейчас так важно соблюдать баланс между жизнью, ее удовольствиями и искусством.
