Спустя месяц после мировой премьеры на Венецианском кинофестивале в российский прокат выходит фильм «Суспирия» — авторская интерпретация режиссера Луки Гуаданьино картины Дарио Ардженто 1977 года. Предыдущая работа Гуаданьино, номинированная на «Оскар» драма «Зови меня своим именем», стала одним из самых обсуждаемых кинособытий этого года. И вот теперь «Суспирия» — жанровое кино, которое, впрочем, не сводится к формальному и визуальному эксперименту, а претендует на исследование хтонического зла как проявления человеческой природы. По сюжету в берлинскую танцевальную академию приезжает американская танцовщица Сьюзи (героиня Дакоты Джонсон). В атмосфере школы, возглавляемой знаменитой Мадам Блан (Тильда Суинтон), ощущается нечто зловещее и крайне опасное, что только подтверждают загадочные насильственные смерти ее воспитанниц.
В фильме снялась хореограф и режиссер Елена Фокина, чья карьера на протяжении последних 17 лет развивалась в Европе. Она работала в труппе Ultima Vez бельгийского хореографа Вима Вандекейбуса, участвовала в постановках других ключевых фигур современного танца, в том числе шведского хореографа и театрального режиссера Матса Эка и немецкой танцовщицы и хореографа Саши Вальц. C Фокиной мы поговорили о съемках фильма, «мистике» и механике творчества, а также о кочевой жизни артиста.
— «Суспирия» — ваш дебют в кино. Что это был за опыт для вас? Как проходила работа? Какие отношения сложились с Лукой Гуаданьино, с командой?
— Это мой дебют в таком большом проекте, но до этого я уже имела опыт работы в фильмах, решенных в стилях пластического и физического театра, снимаясь у Вима Вандекейбуса. Лука обладает потрясающей способностью сплачивать команду вокруг себя в большую семью, которая живет общими идеями и чувствами. Находиться среди таких талантливых людей и блестящих профессионалов было очень приятно. Это был прекрасный во всех смыслах опыт.
Для съемок использовались две основные локации, одна в Италии, другая в Берлине. Сцены Ольги (героини Фокиной в «Суспирии». — «РБК Стиль») снимали в закрытом для посещений с 1968 года Гранд-отель «Кампо-дей-Фьори» в итальянском городке Варезе к северу от Милана. Это восхитительное здание нам всем очень помогало ощутить мрачную, напряженную атмосферу, в которую мы пытались погрузиться.
— В оригинальном фильме Дарио Ардженто речь идет об академии классического балета, в новой картине — современный танец. Почему Лука Гуаданьино решил работать с современной хореографией?
— Действие фильма разворачивается в 1977 году. Лука вместе со сценаристами провели большое исследование хореографии и искусства 1970-х: что существовало и было актуальным в то время. Думаю, идея использования современного танца появилась именно оттуда.
— По жанру «Суспирия» — хоррор, и в этой связи интересно поговорить о «мистике» и «механике» творчества в целом и танца в частности. Сколько сказано и написано о природе творчества, но до конца его механизмы не понимают даже сами художники. Насколько ирреальное, необъяснимое проявляется в танце?
— Я думаю, что все объяснимо. Откуда вообще появился танец? Его корни — в архаике, ритуальных танцах, которые были не просто набором движений, но и особым психическим состоянием. Сегодня танец в большей степени развлечение. Но как раз в фильме Луки вы видите в движении не только физическую работу тела и его красоту, но и глубинные эмоции, возвращающие нас к ритуальности.
— Вы не только танцуете, но и преподаете и ставите современный танец. Что вам как хореографу интересно исследовать и воплощать в движении?
— Мы рождены движением — которое никогда не прекращается. Представляете, с какой скоростью кровь бежит по венам? Сколько мельчайших движений совершают наши глаза и веки, даже когда мы спим. И все это может быть танцем. Я занимаюсь физическим, пластическим театром, который как раз исследует движение во всех возможных его проявлениях.
— В массовом сознании танец ассоциируется не только с красотой, которую мы видим на сцене, но и с кровью, потом, травмами, болью. Насколько это соответствует реальности? Ведь невозможно постоянно жить с болью.
— Это не преувеличение. Кровь, пот и травмы — все это существует. Так же как в спорте. Это работа. Зритель видит конечный результат. Смотрит в восхищении на эту красоту и грацию и думает: как же они так легко прыгают, как она так высоко ногу держит, так изогнулась и перекрутилась. Чем это достигается — очень интенсивной работой. Это физическое и эмоциональное подключение на 250 вольт.
— Вы упомянули ритуальность движения. Современный танец много работает с глубинными слоями человеческой психики. Что труднее в работе танцовщика — выполнить физическое движение или войти в определенное психологическое состояние?
— Сделать все это одновременно.
— Вы много лет танцевали в одной из лучших компаний современного танца — Ultima Vez Вима Вандекейбуса. Как вы попали в его труппу?
— Я никогда не задавалась целью покинуть Россию. Мне здесь замечательно жилось и работалось. В 2000 году Вим приехал в Москву на Европейский танцевальный фестиваль, устроил кастинг, чтобы найти танцовщиков для своего нового проекта. Меня уговорили пойти друзья, я не верила, что он кого-то из нас выберет, всем так и говорила. И вот он выбрал меня и увез в Бельгию.
— Какой у Вандекейбуса подход к танцу, что он вкладывает в свою хореографию?
— Он занимается физическим театром, которому я у него и научилась. Он использует все существующие виды выражения на сцене: движение, актерскую игру, видео, фотографию, для него нет никаких рамок. Вим всегда старается найти смысл в каждом движении — чтобы оно было не красивым жестом, а говорящим, самодостаточным языком. Все элементы его спектаклей обоснованы и продуманы до мелочей.
— Существует не так много примеров успешной карьеры российских артистов за границей. Как складывалась ваша творческая судьба? С какими сложностями вы столкнулись? Или, наоборот, все было легко и просто?
— Конечно, всегда есть сложности, это жизнь. Но я вообще люблю эксперимент, все новое. Боюсь потерять чувство детского удивления перед миром. Мы же забыли, что восход солнца — это чудо света. Взрослые забывают о таких вещах. Поэтому для меня все было замечательно. Мне было очень интересно, я познавала себя и ни о чем не жалела. С Вимом в Бельгии я проработала до 2015 года, с перерывами на фриланс. Все эти годы были временем турне, и это тоже ценнейший опыт открытия мира, за который я благодарна судьбе. После этого я была приглашена в Стокгольмскую королевскую оперу как педагог современной хореографии и участник театральных постановок. Я там уже не работаю, но до сих пор живу в Стокгольме. Решение переехать в Швецию было связано с рождением ребенка и желанием кардинальных изменений в моем профессиональном росте. Первые два года жизни сын путешествовал с нами по миру и был совершенно счастлив. Но ребенку нужна своя рутина и круг общения. И как раз когда мы с мужем стали задумываться о более оседлом образе жизни, мне предложили полный контракт в Стокгольме. Так что пока мы там, а что будет завтра, посмотрим.
— В одном из интервью Лука Гуаданьино говорил, что среди прочего художественное решение фильма вдохновлено радикальным феминистским искусством 1970-х годов. Как вам кажется, находит ли феминистская повестка отражение в картине?
— Он попал в точку. Я не в курсе, как в этом отношении обстоят дела в России, но в Европе это очень актуально. Движение #MeToo — самый красноречивый пример. Мне самой хочется его спросить — он это сделал намеренно или интуитивно почувствовал дух времени?
— А как эта тема проявляется в современном танце? Многие хореографы в своих постановках поднимают социальные и политические темы.
— Сама я видела не так много спектаклей на эту тему, но точно могу сказать, что они ставятся. Например, у моей подруги в Швеции был целый проект. Однако в разговорах об этом легко перелить воду через край стакана. В Бельгии есть движение #WeToo, организованное женщинами, большинство из которых — исполнительницы современной хореографии. Я слежу за их публикациями и обсуждениями, и порой меня охватывает разочарование от мысли, что обсуждения на эту тревожащую и актуальную тему приобретают необоснованные интерпретации. Но вообще об этом нужно говорить и бороться за справедливость.
— Знаю, что вы приехали в Москву для подготовки собственного кинопроекта. Расскажите о нем.
— У меня год дебютов. Следующий после «Суспирии» — режиссерский. Я снимаю полнометражный художественный фильм. Это будет первый в истории sci-fi, где актеры взаимодействуют средствами физического театра и танца.
— То есть у фильма есть фабула?
— Да, но я хочу найти способы рассказать историю без повествовательных монологов, диалогов, речи вообще, но притом так, чтобы зритель почувствовал, что с ним разговаривают. То есть главным способом выражения станет движение.
Боюсь потерять чувство детского удивления перед миром. Мы же забыли, что восход солнца — это чудо света.
— Как вам пришла идея снять фильм?
— Это долгий проект, который начался в 2015 году. Ребята из Art 'n' People Company предложили поставить спектакль и снять фильм. Премьера спектакля — он называется «Между небом и землей» — состоялась в мае 2017-го на малой сцене Театра Наталии Сац. Что касается фильма (название, кстати, сохранено), то предполагалось, что это будет короткий метр, но, когда я села писать сценарий, оказалось, что он тянет на полноценный художественный фильм. Которым я теперь и занимаюсь.
— У вас интернациональная семья: муж итальянец, вы русская, живете в Швеции. Для многих родителей в таких семьях встает вопрос, на каком языке разговаривать, как привить ребенку обе культуры. Как вы решили этот вопрос?
— Для начала хотелось бы просто привить культуру. Но это тема для долгого разговора о воспитании. Что бы вы ни говорили и ни внушали ребенку, первый пример для него — родители. Что до языков, когда родился наш сын, мы с мужем приняли решение: мама говорит только на русском языке, папа — только на итальянском. Это сработало: сейчас ему пять лет, он свободно говорит не только на них, но также на английском, на котором мы общаемся с мужем между собой, и на шведском, на котором он разговаривает с воспитателями и сверстниками в детском саду. У него с этим вообще никаких проблем, он легко переключается с одного языка на другой. Думаю, в будущем еще несколько выучит.
— Он не путал языки, когда только учился говорить?
— Конечно, даже я до сих пор путаю. (Смеется.) Когда ему очень хочется что-то быстро рассказать, он порой смешивает. Сейчас в общем разговоре мы уже не так строго соблюдаем правило разграничения языков. Он может ко мне и по-итальянски обратиться, потому что знает, что я понимаю. Но на начальном этапе очень важна дисциплина.
— В чем особенности шведского подхода к воспитанию детей?
— Шведское образование вообще считается одним из лучших в мире. Мы отдали нашего ребенка в самый обычный детский сад, без всяких уклонов, где большую часть времени он проводит в игре. Люди, так же как звери, в игре учатся и познают мир. Думаю, ребенку нужно до определенного времени просто позволять играть, и все будет хорошо. Главное — ни в коем случае не учите детей, как играть, они лучше знают.
— А к танцу вы его приучаете?
— Нет. Мы вообще не пытаемся ему ничего навязывать. Единственное, отвели в бассейн, потому что умение плавать жизненно необходимо. А в остальном даем ему полную свободу. Он, как любой ребенок, любит мастерить, собирает гербарии, может по часу рассматривать свои книжки. Его интересы — это его интересы, потом выберет, что ему больше по душе для приобретения профессии.
— А чему вы учитесь у ребенка?
— Материнству. Любви. Это нельзя сравнить с любовью мужчины и женщины, это другое, это любовь на века. Которая никогда не исчезнет.
