«Мы так не говорим, — уверяет девушка-подросток на конференции, посвященной литературе для молодых взрослых, и добавляет: — Это же самый настоящий кринж». На ней рваные джинсы, светлые пряди выкрашены в едкий зеленый, она уверена, что права.
Вот уже шесть лет я пишу книги для молодых взрослых и прихожу на подобные обсуждения, чтобы понять, как меняется язык. Казалось бы, шесть лет — недостаточно большой срок, чтобы эти изменения уловить, однако именно на примере книг в жанре янг-эдалт отчетливо видно, насколько стремительны перемены. В нашем мире мгновенного доступа к информации я часто встречаю устойчивое мнение о том, что язык должен быть законсервирован в первозданной красоте и максимально защищен от изменений. Иначе произойдет нечто непоправимое. Но как быть с литературой для молодых, которые хотят узнавать в героях себя? С правдоподобностью текста?
Для начала придется признать, что язык не может не меняться, как и мода, как и эта девочка, которая через месяц перекрасит волосы в лавандовый. И дело тут не в страхе за чистоту языка — это страх непонимания, неспособность услышать и принять инаковое, новое, незнакомое. Кажется, для этого нам и нужны книги?
С вопросом про уместность использования сленга в художественной литературе я часто встречаюсь на литературных курсах, которые веду в Creative Writing School. Неудивительно: каждый раз хочется зацепить и сохранить эту мгновенную языковую жизнь, принадлежность героев к некой общности — и к читателю. К тому же, зачастую это просто эмоционально, хлестко, красиво. С другой стороны, не являясь активными пользователями такого языка, мы сомневаемся в том, получится ли — и нужно ли, ведь это литература, Литература, а мы тут вроде как ради культурного и вечного собрались.
Есть ли здесь противоречие? В самом известном романе Дж. С. Фоера «Жутко громко и запредельно близко» (о событиях 11 сентября 2001 года), главный герой, 9-тилетний Оскар Шелл, говорит так: «...В группе было четырнадцать детей, и на всех — клевенькие белые робы. Мы порепетировали поклоны, а потом сели по-турецки, а потом сенсей Марк попросил меня подойти. "Ударь меня между ног", — сказал он. Я закомплексовал. "Excusez-moi?" — сказал я. Он расставил ноги и сказал: "Я хочу, чтобы ты изо всех сил врезал мне между ног"». Автор, а вместе с ним и переводчик, не побоялись наполнить прямую речь ребенка словами, взятыми буквально «с улицы». Книга была опубликована в 2005-м, но Оскар Шелл по-прежнему нам современен. Потому что его сленг универсален, и нам не приходится ломать голову над тем, что вся эта ерунда может значить.
Сленг — примета времени, образ мыслей и запрос, который существует у той или иной общности; это сепарация, отграничение себя и носителей той же семантики от не-носителей. Это своего рода созидание в доступной плоскости — плоскости коммуникации. Первое и самое доступное из возможных. По этой же причине сленг неустойчив — он устаревает, забывается и сменяется полностью за время, сравнимое со временем написания романа. Отдельные слова, наоборот, заполняют новые ниши и входят в более широкий лексикон (можно ли было предположить в 2020-м, какую карьеру сделает термин «фейк» в 2022-м?). Ну такое, — реплика, привязанная ко времени; а он, такой, говорит — просто разговорный стиль. Испанский стыд (так называемое эмпатическое смущение) мы начали испытывать раньше, чем кринжевать и чувствовать кукож, и если с дноклами все более-менее понятно (это одноклассники, которые тебе не нравятся — дноклассники), то с ботярой ошибиться проще простого — это вовсе не заучка, а наоборот, некомпетентный человек.
На курсах мы всегда работаем в том числе и с этим — ищем подходящий книге язык. Очень часто, например, главный герой книги — школьник. Казалось бы, чего проще, но этот школьник не должен получиться в итоге ровесником автора (совсем уже не подростком), и в то же время важно уйти от соблазна обогатить его лексикон всем спектром фраз и выражений, которые выдает гугл по запросу «молодежный сленг». Иначе мы получим то, что часто получаем: Хиккан и его контры с бести (парень поссорился с лучшей подругой и перестал общаться с людьми).
Кстати, пока я писала этот текст, ради эксперимента прочитала своему 14-летнему сыну список слов, которые, по мнению его составителей, отражают лингвистическую реальность подростков в 2022 году. Среди них были, например, такие: лашфак, лашфар, СЛДВМ и сквик. Сын покачал синей челкой, сделал круглые глаза и выдал: «Мы так не говорим!» Что и требовалось доказать.
До тех пор, пока в героях книг, написанных в какую угодно эпоху и каким угодно языком, мы узнаем себя, пока они говорят с нами о нас — ничего непоправимо страшного с языком не случится, потому что именно сейчас — и это важно — мы понимаем друг друга. А я пока продолжу писать очередной роман. Надеюсь, подростки меня простят.
