У мужчины должен быть приличный костюм. Или даже так: у каждого мужчины должен быть хотя бы один приличный костюм. Аристотель назвал бы это аксиомой — положением, не требующим доказательств; меня, например, эта аксиома настигла в 17 лет. Я поступил в университет на философский факультет; первым делом отец отвел меня на третий этаж универмага ЦУМ, где, как и сейчас, располагалась секция мужской одежды. Там я получил свой первый костюм. Позже я понял, что мне очень повезло: чистая шерсть, серый цвет, две пуговицы, клетка «принц уэльский». На деле костюм пригодился мне только спустя пять лет на защите диплома. Уже тогда в жизни было мало ситуаций, когда бы он не выглядел слишком формально или слишком нарядно. Начиналось время большого casual.
Сейчас, во второй декаде века информации, креативных профессий и свободного стиля, статус костюма вообще под большим вопросом. Возьмем, к примеру, Марка Цукерберга, появившегося в апреле на слушаниях в конгрессе США в костюме. Цукерберг — главная угроза идее костюма, именно его имеют в виду, когда говорят, что этот «доспех» бизнесмена уходит в прошлое. Умники Кремниевой долины потеснили банкиров в рейтинге ролевых моделей, мультимиллиардер социальных сетей всегда и всюду ходит в джинсах, футболке и худи.
До этого Цукерберг был замечен в костюме всего несколько раз — на встрече с президентом Бараком Обамой и на свадьбе с Присциллой Чан. Любопытно, что примерно эти же поводы, с поправкой на круг общения, приводят в костюмные магазины и среднестатистического московского парня. Полевое исследование в воскресный день где-нибудь в молле легко подтвердит, что костюм приобретается в двух основных режимах: «мой первый» — выпускной, свадьба; и «костюм для дела» — менеджеры, воины бизнес-джунглей, где уровень костюма отражает место в иерархии.
Костюм на протяжении многих десятилетий был синонимом статуса, власти, стремления к успеху, приметой человека активного и деятельного. Однобортный, двубортный, «тройка», на одной, двух или трех пуговицах, с широкими, узкими, заостренными или наклонными лацканами, с прорезными петлями или пришитыми наглухо пуговицами, с одной или двумя шлицами, из шерсти super 120 или смесовой ткани, проклеенный или на конском волосе, с подкладкой из шелка или купро, с подворотами на брюках и без, приталенный, свободный, удлиненный и укороченный, bespoke, made-to-measure, ready-to-wear. Самая удивительная особенность костюма — что у него получается все время меняться, оставаясь неизменным в своей основе.
Историки отсчитывают его историю от времен великого денди Бо Браммела, проповедовавшего отказ от пестроты и яркости в пользу выверенных деталей. Но костюм, как мы его понимаем (то есть готовое изделие, верх и низ одного цвета, пара, соответствие), появившийся усилиями компании Brook Brothers в середине 19-го века, — это не продукт чьего-то вкуса; это производное индустриального века, времени городов и предпринимателей, своего рода манифест демократии. Костюм родился как символ «модерности» и нового понимания статуса. Важно то, чего ты добился, а не кем ты родился. И поэтому костюм расцвел в 20 веке, вместе с кино, фотографией, автомобилями и небоскребами, всеми приметами того, что мы считаем «нашим временем».
Как форма может многое рассказать о солдате, так и костюм говорит о своем обладателе. На пару сантиметров сползающий с плеча пиджак, купленный на размер больше «для удобства» (хотя костюм и так удобная вещь), выдает человека, который носит его вынужденно, будто мечтая о том, как он придет домой и наденет треники. Полная противоположность — укороченный, донельзя зауженный костюм современного итальянского, подчеркнуто молодежного стиля, — верный знак, что его носитель зарегистрирован в Tinder (и тоже носит треники, но гордо). Чересчур хорошо сидящий костюм слишком синего оттенка (так у нас сейчас выглядят чиновники московского и федерального уровня) как бы кричит: «сплошные амбиции». Вывод такой: в костюме, как в форме, ничего не должно быть слишком; есть только один способ ношения, который идет и костюму, и обладателю, — легко и без усилия.
Последние пару декад были для костюма сложным временем. Идея единой униформы не соответствует времени, где каждый ищет свою индивидуальность, свой неповторимый аватар, в сети имени Цукерберга или в реальной жизни. Идея костюма разделилась между двумя лагерями. Лагерь классицизма воспевает костюмную культуру, обросшую собственными легендами (Сэвил-роу, итальянские сартории, неаполитанский мягкий крой, супертонкие волокна). Эта культура предполагает посвящение и знание не хитрого, но все же вполне определенного кодекса, какая пуговица и где должна быть застегнута. Здесь костюм в идеале создается перед зеркалом в паре с портным, и главные проблемы — насколько рукав должен закрывать манжету, нет ли «гармошки» на брюках и не морщит ли пройма (и не провисает ли, что даже хуже). В этом случае не предполагается, что костюм должен как-то меняться.
Шон Коннери, кадр из фильма «Голдфингер»
В лагере моды костюм — это объект для эксперимента и трансформации. Тут правят не портные, а дизайнеры, речь идет о текущем сезоне, а не о декаде, и цель — поймать дух времени, искать новое. Эди Слиман, в начале 2000-х превративший Dior Homme в форпост мужского стиля, задав новый, подчеркнуто узкий стандарт костюма. Giorgio Armani, пионер нового мягкого силуэта, по-прежнему держащий марку «своего» кроя. Ermenegildo Zegna, идейный флагман итальянского подхода, где главная мантра — «традиции плюс современность». Dries van Noten, раздвигающий понимание мужественности. Prada, построенная на идее «нового мужчины». Здесь костюм обновляется, развивается, идет вперед.
Наверное, именно в этом разделении ипостасей заключена сила костюма. Да, сейчас время большого casual, униформой нового производящего класса стали джинсы и толстовки (потому что опять-таки важно то, что человек делает, а не как выглядит). Костюм из повседневной одежды стал рабочей формой или нарядом для специальных случаев. В более общем смысле — из аксиомы он стал теоремой. Но, балансируя между традицией и модой, мужской костюм сохраняет свое главную идею — это вещь, воплощающая современность.
Случай с Цукербергом, надевшим костюм на слушания в Конгрессе, который журнал New Yorker назвал «моментом взросления», — это довольно убедительное доказательство, что приличный костюм все-таки нужен каждому мужчине. И что в будущем году, когда мой сын будет поступать в какой-нибудь университет (я надеюсь), мы с ним пойдем на третий этаж универмага ЦУМ.
